Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский Страница 38

Тот, зная уже хорошо человека, и зная, сколько мучений причинил Грегору, он постарался о том, чтобы его без излишней огласки попросту вымели из города.

Напрасно недостойный человек взывал к магистру брату и к королеве; поскольку уже не единожды был под подозрением, вывезли его прочь за город, а Збилут знал, что его ждало, если, несмотря на запрет, будет схвачен.

Когда, исполнив свою миссию, вернулся магистр Грегор в Краков, брата уже там не застал. Фрончкова, которую беспокоил этот разбойник, и с рада была видеть его изгнанным, знала об этом. Грегор появился у неё и от неё услышал о том, чем был обязан Гроховине…

Он, возможно, был бы рад избавиться от бремени, но честным сердцем он отболел эту потерю. Старый отец, который, как Збилут ему рассказывал, до сих пор не простил побега, и этот неисправимый бездельник, составляли всю его семью. Он чувствовал себя сиротой.

Винсент Кот из Дубна, который был при королевиче учителем, перешёл в канцелярию, это его отрывало от молодых воспитанников, поэтому большая тяжесть падала на Грегора из Санока. Ему приходилось почти неотступно сопровождать короля и разделять с ним его развлечения и занятия.

Молодые Тарновские, Амор и Гратус, бывшие ученики, также находились при дворе. Всем им, не исключая Казимира, Грегор сумел понравиться и привлечь их на свою сторону, хотя никакой лестью этого не добивался.

Напротив, зачастую он говорил им правду, но в то же время весело, добрыми словами, льющимися из сердца.

Королева также была им довольна, хотя его сурового суждения немного опасалась и не доверяла ему того, что он похвалить не мог, в этом она была уверена. Он отличался тем, что от своих убеждений ради чьих-то симпатий не отрекался.

Как в Академии он поражал старших новыми замыслами, так на дворе унижающиеся и пресмыкающиеся люди не могли простить того, что показывал свою независимость.

Но знали, что на него, раз заручившись его поддержкой, можно было рассчитывать.

Жизнь на дворе и при короле вовсе не мешала Грегору корпеть по ночам над книгами. День для него был службой, ночь – настоящей жизнью, потому что тогда садился у лампы для общения с бессмертными духами своих любимых поэтов и зачитывался Плавтом, которому пытался подражать.

Жалел теперь и страдал, что смолоду предприняв путешествие, не расширил его до Альп, до той Италии, из которой текли драгоценные рукописи, славившейся своими сокровищами.

Однажды находясь в замке, епископ Збышек, который очень ценил прекрасную латынь Грегора и, стоя с ним, специально, может, переводил разговор на письменность, чтобы не вовлекать его в другие дела, услышал это желание, а скорее жалобу, что не дали ему погостить в Италии.

Тот нахмурил лицо и быстро взглянул на молодого магистра.

– Это дивно складывается, – сказал он, – потому что ваше желание сходится с моей срочной необходимостью выслать доверенного мужа на двор св. Отца в Рим. Если бы её величество королева и молодой пан согласились на это, я охотно бы вам доверил своё посольство. Может, для вас, который носит одежду клирика, было бы не лишним получить и капелланское посвящение и его там с лёгкостью использовать.

Эта мысль очень улыбалась Грегору, но он никогда не надеялся, что сможет её осуществить; когда вдруг он увидел, что скоро сможет её реализовать, почти онемел от удивления и радости.

Однако показывать их не смел, потому что, будучи на услугах королевы, не знал, отпустит ли она его.

Поэтому он всё предоставил епископу Збышку.

Сколько бы раз он не находился в таком положении, в котором человек ищет кого-то, чтобы поделиться с ними мыслью и чувством, Грегор привык возвращаться в дом Бальцеров.

Фрончкова, правда, была женщиной неграмотной, однако же при этом магистре приобрела, присвоила здравое суждение даже о тех вещах, о которых открыто говорила, что их не знала и не понимала. Слушала Грегора и он часто поражал её здравым суждением. Впрочем, с ней он говорил, как с собой, так находил, что её представления родственны его представлениям.

Поэтому и в этот раз, взволнованный мыслью, что может состояться его путешествие в Италию, он пошёл поделиться с Франчковой своей надеждой.

Уже на пороге хорошо знающая его женщина по лицу прочитала, что он принёс что-то благоприятное, потому что его лицо улыбалось.

Он не спешил, однако, сообщить добрую новость.

– Что же ты мне принёс? – сказала Лена, садясь напротив него. – Потому что чувствую и вижу, что ты пришёл не с пустыми руками.

– Вот ты ошиблась! – рассмеялся магистр. – Потому что на самом деле я только ветер и дым принёс в них. Всякие надежды называть иначе не годиться.

– А с какой надеждой ты пришёл? – настаивала Фрончкова.

Грегор немного задержался признаться в ней, вспомнил, что женщина была не рада, когда он путешествовал.

– Давно я мечтал, – наконец он произнёс, – попасть в Италию, потому что это королевство книг и неисчерпаемый источник науки. Вот, вот так складывается, что ксендзу-епископу нужен посол в Рим, а по дороге я бы Болонью и Падуя посетил.

Фрончкова сделала гримасу.

– Ксендз-епископ? – спросила она, многозначительно покачивая головой, и иронично усмехнулась. – А ты, добродушный человек, радуешься этому?

Гжесь изумился.

– А почему бы мне не радоваться? – говорил он почти обиженный.

– Потому, – начала Лена, – что он хочет отдалить тебя от двора короля и королевы, потому что, может, завидует твоему растущему влиянию, быть может, боится его!

Грегор на минуту задумался, но когда поднял умный и спокойный взгляд на сидящую напротив Фрончкову, которая торжествовала со своей проницательностью, его взгляд почти унизил её, он означал какую-то жалость, имел силу и превосходство, которые почувствовала Лена.

– Моя дорогая подруга, – сказал он медленно, – правда, правда, в твоей заботе обо мне ты никогда не понимаешь, к чему я стремлюсь и чего желаю.

Ты думаешь, что высокое положение при короле, что решающий голос в совете могут быть для меня желанной целью, и что я думаю добиваться их. Это не так. Это бренные дела, которые тянут за собой великую заботу, борьбу и ответственность. Не хочу, и упаси Бог выручать или заменять епископа Збышка. Не хочу властвовать! Не желаю власти, за мудростью гонюсь и её ищу… и покоя… Новая книга, новый свет, которые приобретаю, мне дороже, чем должности и сокровища.

Он на минуту прервался, замолчал, точно хотел, чтобы слушательница хорошо поняла значение его слов.

– Да, – прибавил он, – а если ты видела, как я бросил тихий угол в коллегии для более выгодной должности у Тарновских, потом как от