Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня русской дружины Страница 39

Однако как ни хотелось мне – и другим бабам – бежать домой к детям, мы и впрямь направились назад на «божье поле». Закончить зажинки было важнее, чем обнять детей. Мой серп так и валялся на полусжатом рядку, где я его выронила, когда Алдан вздернул меня на коня; за эти дни сжатая рожь, пролежавшая в росе на земле, уже сопрела. Тут же, на дороге и ополье, еще валялись наши давешние венки, увядшие и засохшие, а Малинка нашла свою заушницу с желтой бусиной, что потеряла при набеге.

Я очистила серп, вытерла соломой, нарвала свежих цветов и украсила его. Набежавшие девки сплели новые синие венки. Со всех сторон толпились мужики – охраняли, чтобы нас не украли еще раз! Вот всегда так – крепки задним умом! Но этих всех я отогнала прочь: при родинах земли им нечего делать.

И вот бабы опять запели, я принялась жать. Добравшись до того же места, они принялись беспокойно озираться, будто думали, что строки «да вязать, да вязать» вновь привлекут налетчиков.

И в овин буду возить,Да возить, да возить.И на раю буду садить,Да садить, да садить.И цепами молотить,Молотить, молотить…

Благополучно дойдя до конца рядка, я свила венок из ржаных колосьев (сыпались, матушка Макошь, сыпались!) и велес-травы. Бабы возложили его на меня, и мы с песнями пошли на Святую гору, где и поднесли венок к подножию Перунова капа. Уф! Теперь домой…

С детьми все было благополучно, а ругань Володислава я пропускала мимо ушей. Моей вины ни в чем не было, и он это знал не хуже. Слышала, как в избе у Найдена кто-то бранился со своей бабой, а та отвечала: «А ты с чего за мою честь волнуешься – козу, что ли, воеводскую тут без меня наяривал?»

Но долго свариться было некогда: приспела жатва, не до брани…

По всей округе на золотящихся полях мелькали белые рубахи жниц. Те из Свенгельдовых оружников, у кого было свое хозяйство и посевы, тоже были заняты, но по вечерам собирались в гриднице. Все понимали, что наступившее спокойствие – только на время жатвы. Никто не мог себе позволить раздоров, пока не собран урожай, но когда он будет собран, борьба возобновится.

Соколина больше не боялась показываться на людях: синяки сошли, и злосчастное происшествие не нанесло урона ее красоте. Но прежняя бодрость к ней не возвращалась. Осознание потери стало полным: она свыклась с мыслью, что отца больше не будет никогда, он не вернется из той богато убранной ямы, куда они его опустили. Прежняя жизнь миновала безвозвратно, думы о будущем угнетали. Ута утешала девушку, обещала найти наилучшего жениха, но Соколина лишь становилась угрюмее.

– Но нельзя же вовсе замуж не ходить, – мягко убеждала Ута. – Ты уже взрослая дева, такую в доме держать – позор. Люди подумают, что сестра у Мистины увечная какая или порченая, а нам недоброй славы на семью навлекать никак нельзя. У нас ведь три дочери: не оглянешься, как и им женихи понадобятся.

Соколина понимала, что невестка права. И говорить при Мистине о девичьей дружине или еще каких-то детских мечтаниях, которые она так свободно обсуждала с Предславой, не получалось.

К Предславе ее не пускали.

– Нет, нельзя, – покачал головой Мистина, когда Соколина в первый раз заикнулась об этом. – Мы умыкнули их женщин. Я готов хоть голову заложить: сейчас они только и прикидывают, как бы что-нибудь такое сделать нам в ответ. Поэтому гуляйте у стен городца и с отроками.

– Ну, я хоть на Аранке в рощу проедусь…

– Нет.

– Но отец разрешал мне!

– Тебе напомнить, где он сейчас?

Соколина злилась и чуть не плакала от досады. Но Мистина происходил от того же родителя, что и она, унаследовал то же упрямство и решимость, но в придачу был мужчиной и вдвое ее старше. У Соколины, которая на любого из отроков могла бы в досаде кинуться с кулаками, язык прилипал к гортани от одного взгляда его спокойных серых глаз. Поэтому она выражала свое недовольство лишь хмурыми взглядами и угрюмым молчанием.

И вскоре заметила, что не одинока в этом. Дружина тоже была недовольна.

– У нас был случай разбить Коростень! – раз услышала она, как толковали отроки, посланные на берег охранять воеводских детей, когда те гуляли. – Захватить городец и взять клятвы платить дань нам! А Мистина все проворонил!

– Я большего ждал от сына нашего воеводы! – бросил Бьольв.

– Нос такой же, а вот нрав слабоват!

– Правильно Сигге говорил! Надо было в ту же ночь идти на Коростень, пока эти раззявы и опомниться не успели!

– Больно вы умные – рассуждать о таких делах! – оборвала их Соколина.

Парни обернулись и удивленно посмотрели на нее. Ута чуть поодаль сидела на камне, приглядывая, как трое ее детей бегают наперегонки с чадами из свинельского посада.

– Мы помним свой долг! – не без гордости сказал ей Ольтур.

– Это какой же?

– Обязанность дружины – везде и всегда помышлять о славе вождя! Мы были готовы признать Мистину нашим новым вождем – кто же заслужил это, как не сын Свенгельда! Мы знали его раньше и не видели причин сомневаться в его доблести. И готовы были на все, чтобы прославить его и себя! Только вот он, как дошло до дела, оробел и стял пятиться от своей славы! Может, ребята, нам надо было получше его подтолкнуть? Если вождь не посылает нас на подвиги, наш долг – помочь ему решиться!

– Мы могли бы победить! – поддержал его Бьольв. – Мистина успустил время, и мы промолчали – кажется, зря!

– Вы что, белены объелись? – изумленно воскликнула Соколина. – При моем отце вы не рассуждали так смело, чего должен делать ваш вождь, а чего не должен!

– Свенгельд сам знал, где и как ему искать себе чести, а нам славы. Его сыну, похоже, надо в этом помочь.

– Вздор ты городишь! – Почти против воли Соколина была вынуждена встать на защиту своего сурового брата. – Ну, захватили бы вы Коростень. А дальше?

– Брали бы дань, – ответил за всех Ольтур.

– А с Ингваром вы бы что сделали? Взяли бы Киев? Это его дань. И прежде чем воевать опять с древлянами, надо уладить дело с ним. А вот этого вы никак не сможете без воеводы! Хотя бы потому, что с вами он и разговаривать не станет!

– Если бы мы захватили силой право на эту дань, Ингвару пришлось бы с нами разговаривать! А теперь… он может вышвырнуть нас всех отсюда! Когда пожелает!

– А кто останется, будет платить дань новому посаднику, – добавил Клин.

– Я не останусь! – негодующе воскликнул Ольтур. – Я лучше… в Таврию уйду!

И посмотрел на Соколину: не хочет ли и она в Таврию?

– А мы с батей останемся, – вздохнул Клин, не летавший мечтами далеко. – У него хозяйство, у меня хозяйство, бабы, дети… Куда нам со всем этим?

– Вас новый посадник на службу возьмет.

– Кто ж знает, что за леший окажется? Может, такой, что с ним на одном поле гадить не сядешь, не то что за стол.

Все молчали, придавленные неустройством судьбы и обидой. Разве им есть в чем себя упрекнуть? Или они худо несли свою службу?

– В общем, своими руками мы себя загубили… – пробормотал Лис.

– Да уж! – подтвердил Ольтур. – На Коростень идти надо было, а не баб красть!

– И бабы-то были – тьфу! Одна княгиня и хороша…

Вокруг раздались вздохи. Мало кто понял, о чем сказал Лис. Но Соколина сидела застыв; никакая сила не заставила бы ее сейчас посмотреть на него. Только они двое и еще Бьольв знали, что их-то руками был погублен старый воевода и все последствия – на их совести.

А когда Соколина вернулась домой, там ее поджидала еще большая неожиданность.

– Собирайтесь! – такими словами встретил Мистина ее и Уту. – Поедете домой.

– Когда? – Ута огляделась, будто прикидывала, что собирать в первую очередь.

– Как только соберетесь. Лучше всего – завтра.

– А я? – невольно спросила Соколина, поскольку при этом Мистина смотрел и на нее.

– И ты! – подавляя досаду, подтвердил он.

– Я? В Киев?

– Да. Я пока не знаю, придется ли мне здесь жить, а здесь такие дела, что в Киеве вам безопаснее…

– Но я… Мой дом – здесь! – не выдержала Соколина. – Я никуда не поеду!

Если для Уты поездка в Киев означала возвращение домой, то для Соколины – наоборот, разлуку с домом. Но теперь она принадлежала к семье брата и ее дом был там же, где и прочих его домочадцев.

Тут взгляд ее упал на скамью в тени, и она с удивлением увидела сидящего там Сигге Сакса.

В это время заскрипела дверь и вошли трое старших оружников Мистины: Ратияр, Доброш и Альв. Видимо, Мистина посылал за ними: они лишь молча поклонились Уте и тоже сели.

– Рассказывай, – видя, что все в сборе, Мистина кивнул Саксу.

– Вчера я был на жатве, и ко мне подошел Житина, – начал тот. – Это боярин и близкий человек князя Маломира, вы видели его на Святой горе. Он принес мне речи обоих князей, которые те не хотели передавать лично…

– Что же так засмущались? – усмехнулся Ратияр.

– Это как сватать хорошую невесту посылают родичей – чтобы не сглазить, – тоже с усмешкой ответил Сигге.