Николай Данилов - Кордон Страница 39

«Так вот ты какой, Невельской!» — Арбузов пожал крепкую шершавую руку «амурскому фанатику», о дерзновенных делах и твердости характера которого много слыхал от разных лиц.

Прерванный с появлением Александра Павловича разговор возобновился.

— Я успел посмотреть устье Амура, — сказал вице-адмирал Путятин и интригующе замолчал. — Если изволите, господа, знать мое мнение об этой реке, — пожалуйста, — готов честно высказать его где угодно. — Дождавшись полного внимания, он медленно продолжил — К сожалению, господа, не могу разделить с вами восторга. Амур — мелкая река, его устье — грязная лужа. Пароход «Аргунь», как слышал, по Амуру прошел. Плоты в расчет брать не будем — им глубина не нужна. Однако и их без судна сплавлять нельзя. «Аргунь» пароход маленький. Что же касается фрегата, он будет считать мели. И как бы вы горячо ни возражали, я убежден, что эта сибирская река — не Волга. Мне жаль, господа, ваши усилия, но поверьте — Амур бесперспективен…

Арбузов заметил, с каким недовольством выслушали адмирала Муравьев и Невельской.

Что ж, в порядке дискуссии годится и ваше, Евфи-мий Васильевич, мнение, — сдержанно отозвался военный губернатор. — К моему огорчению, вы не одиноки. Однако

не будем мешать общей интересной беседе. Давайте поговорим тет-а-тет.

— С удовольствием.

Муравьев и Путятин отделились от группы и не спеша пошли вдоль берега. Арбузов остался на месте.

— На чем, господа, я остановился? — спросил Гончаров, поспешив направить мысли собеседников по другому руслу. — Ах да, на Японии. — И он повел неторопливый рассказ о дипломатическом вояже фрегата «Паллада».

Арбузову любопытным показался факт встречи в Японии русских дипломатов с американцами. Александр Павлович знал о происках и недозволенных приемах на Дальнем Востоке англичан, но чтобы так уверенно и нагло вели себя американцы, слышал впервые. Однако перед ним стоял живой свидетель, который сам видел янки на островной земле, разговаривал с ними и японцами…

Американский коммодор Мэтью Перри был смел и нагл. Он прибыл в Японию на фрегате «Сусквеханна» в сопровождении других военных кораблей летом 1853 года. Суда дипломатической миссии зашли в Токийский залив и бросили якоря в порту Урага. Коммодор Перри имел неограниченные полномочия конгресса Соединенных Штатов на «открытие» портов в Японии.

— Как мы понимаем, — говорил Гончаров, — Соединенным Штатам, помимо рынка, нужны японские порты, которые являли бы собой промежуточные станции на пути к востоку Азии. Американцы страшатся конкуренции, посему спешат распространить свое влияние и оттеснить от Японии другие страны. Их дипломаты смотрят далеко вперед…

Коммодор Перри предъявил японским властям свои полномочия и письмо президента Соединенных Штатов Фильмора. В нем содержалось предложение заключить договор о взаимовыгодной торговле и об открытии некоторых японских портов для американских кораблей. Властный посланец конгресса Соединенных Штатов, оставляя письмо, заявил, что он отправится с эскадрой в Китай, но через полгода вернется в Японию за обязательно положительным ответом.

— Всякие ультиматумы, насилие возбуждают умы и порождают у людей протест, — прогудел архиепископ Иннокентий.

— Совершенно верно, — согласился Гончаров. — Так было и в Японии. Большинство феодалов высказалось за

оказание американцам военного сопротивления и кое-где начали возводить береговые укрепления. Однако правительству было ясно, что феодальная Япония с ее весьма слабой армией и старым вооружением не сможет противостоять натиску янки.

— И что же? — поинтересовался Арбузов.

— Все произошло так, как пожелали американцы, — ответил Гончаров. — Перри вернулся из Китая за ответом. Японское правительство пошло на переговоры. Они состоялись в Иокогаме и завершились подписанием договора. Американцы получили право захода в порты Хакодате и Симодо. Это произошло в марте сего, 1854, года.

— Что же получается? — проговорил Невельской. — Мы пытаемся установить с японцами дружеские отношения, а в это время у нас на глазах нахально янки диктуют им свою волю.

Слова Невельского прозвучали упреком участникам дипломатической миссии в островную страну. Гончаров пожал плечами, не сумев возразить.

— Но ведь Америка вон как далека от Японии! — недовольно продолжал Невельской. — Кому, как не нам, устанавливать с японцами добрые соседские отношения? Янки действуют энергично. У них свои далеко идущие намерения. Вот посмотрите, американцы по-хозяйки укрепятся на японских островах и нам же, России, будут показывать акульи зубы…

— Время покажет, — неопределенно ответил Гончаров. Что-либо более утешительное он сказать не сумел.

Помолчали, думая каждый о своем.

— А вас, высокопреосвященство, какая нужда привела сюда? — полюбопытствовал Арбузов, обращаясь к архиепископу.

— Чадо у меня тут, Гавриил, пребывает, — отозвался отец Иннокентий.

— Каково его занятие?

— Оный пожелал пойти по моим стопам. В Иркутске окончил духовную семинарию. Ноне служит священником и Амурской экспедиции. — И уже обращаясь к Невельскому, архиепископ пожелал при всех услышать мнение начальника о родном сыне — На Гавриила-то у тебя нет нареканий?

— Что вы, что вы, ваше высокопреосвященство! — горячо ответил Невельской. — Мы предовольны его отменным служением, превосходным воспитанием. Человек он

особой нравственности, не чуждается никаких полезных занятий.

— Ну и слава Богу, — смиренно произнес отец Иннокентий, чтобы на том и закончить разговор о своем сыне.

Арбузов легко взял Невельского под локоть и увлек в сторону. Ему не терпелось поговорить с этим удивительным человеком один на один.

НЕВЕЛЬСКОЙ

Геннадий Иванович заболел Дальним Востоком с юношеских лет. Будучи еще в Морском корпусе, гардемарин Невельской увлеченно изучал карту тихоокеанского побережья, перечитывал всю литературу о мореплавателях, исследовавших берега восточных и северо-восточных лиманов. Он по тем же, тогда далеко не совершенным, картам с карандашом в руке проследил за трудными и длинными рейсами известных миру путешественников — российских моряков и ученых Степана Петровича Крашенинникова, Витуса Беринга и Алексея Ильича Чирикова, Ивана Федоровича Крузенштерна, англичан Джеймса Кука и Чарльза Кларка, француза Жана Франсуа де Гало Лаперуза. Молодой моряк восхищался мировыми открытиями путешественников и в то же время верил, что морские исследования продолжат их последователи, такие же смелые и мужественные люди с пытливым умом и дерзновенными замыслами. Они избороздят Тихий океан вдоль и поперек, досконально изучат его побережья и на белых пятнах географических карт сделают существенные пометки. Дальний Восток воспалял юношеский ум, развивал фантазию, воображение, манил своей суровой и дикой первозданной природой, экзотикой и романтикой необжитого края.

Гардемарин Российского Морского корпуса Невельской уже тогда знал, что море морю рознь. Балтийское (дворовое) и Черное (лечебное) его не влекли. Они исхожены и исследованы, как и сама Европа. Не привлекало юношу и арктическое плавание. По его тогдашнему мнению, в северных морских водоемах человек долго еще не найдет себе полезного применения.

Невельской мечтал попасть на Тихий (он же Восточный и Великий) океан. Его мечта осуществилась через много лет после окончания Российского Морского корпуса,

который возглавлял тогда известный мореплаватель Иван Федорович Крузенштерн. Мичман Невельской ходил по Балтийскому морю десять лет, с 1836 по 1846 год, служил лейтенантом под флагом малолетнего великого князя Константина на фрегате «Белона» и корабле «Ингерман-ланд». Ясное дело, что мальчишка-несмышленныш из цар-ской семьи был только обозначен на корабле флагманским флагом. Фактически же эскадрой «его высочества» командовал мореплаватель и ученый контр-адмирал Федор Петрович Литке. Почти семь лет из десяти Невельской был вахтенным офицером корабля «его высочества». Он добросовестно обучал мальчика из царского двора искусству мореплавания, сам углубляясь в науки мореходства. Плавал в основном у берегов Европы. Был с ним в Северном, Белом, Баренцевом, Средиземном морях и, естественно, выходил в Атлантику. В 1846 году Невельского по его просьбе перевели на транспорт «Байкал». А через два года капитан-лейтенанту поручили самостоятельное кругосветное плавание. В августе 1848 года он повел транспорт с грузом для Российско-американской компании в Камчатку. Держа связь с новым губернатором Восточной Сибири, откровенно надеясь на его содействие в исследовании сахалинских берегов и Амурского лимана, Геннадий Иванович с волнением готовился к необычной работе. Окрыленный последним обещанием Муравьева в поддержке и посильной помощи, капитан-лейтенант провел «Байкал» до Камчатки в рекордно короткий срок — за восемь месяцев и двадцать три дня. Сдав чин по чину груз, Невельской в конце мая 1849 года принял волевое решение. Не дождавшись официальных полномочий (а таковая бумага по ходатайству Николая Николаевича была выслана из Санкт-Петербурга), капитан-леитенант направил «Байкал» из Петропавловска к Сахалину. Через три месяца с небольшим, 1 сентября, в Аяне Геннадий Иванович восторженно доложил возвращавшемуся с Камчатки Муравьеву об удачном исследовании сахалинского побережья и Амурского лимана. Рукописные карты подтверждали полезность кропотливого труда экипажа «Байкал». Моряки практически доказали, что между Охотским морем и Татарским бассейном есть пролив, а в устье Амура можно заводить корабли. Так родилось новое Отечественное открытие.