Льюис Уоллес - Бен-Гур Страница 39

Часы проходили за часами. Беспокойство Бен-Гура все усиливалось. Если помощь не появится в самое ближайшее время, Аррий мог умереть. Порой юноше казалось, что он уже умер, так неподвижно он лежал. Сняв с трибуна шлем и с большими трудами кирасу, он прислушался к его сердцу – оно билось. Он воспринял это как добрый знак и устроился поудобнее. Не оставалось ничего другого, как только ждать и, как это было в обычае его народа, молиться.

Глава 6

Аррий усыновляет Бен-Гура

При возвращении к жизни утонувший испытывает еще большую боль, чем уходя под воду. Именно это и пришлось испытать Аррию, но, наконец, к восторгу Бен-Гура, он смог говорить.

Постепенно от бессвязных вопросов, где он находится, кто и каким образом спас его, трибун перешел к самой битве. Сомнения в исходе боя лишь способствовали тому, что он совершенно пришел в себя; помог этому и долгий отдых, пусть даже на жестком обломке. Через какое-то время трибун заговорил более осмысленно:

– Наше спасение, как я понимаю, зависит от исхода битвы. Я также понимаю, что ты сделал для меня. Откровенно говоря, ты спас мою жизнь, рискуя своей собственной. Я всецело признателен тебе и, что бы ни случилось, хочу поблагодарить тебя. Более того, если Фортуна будет благосклонна к нам и мы благополучно выберемся из этой переделки, я сделаю для тебя все, что только может сделать римлянин, имеющий власть и возможность выразить свою благодарность. Пока же, коль скоро мне стало ясно, что ты по своей доброй воле совершил для меня… – он помедлил, – … я хочу попросить тебя. Пообещай мне оказать величайшую честь, которую человек может оказать другому.

– Если это не запрещено, я охотно сделаю это, – ответил Бен-Гур.

Аррий закрыл глаза, отдыхая.

– Ты и в самом деле сын Гура, иудея? – спросил он через некоторое время.

– Я уже сказал тебе это.

– Мне доводилось знавать твоего отца…

Иуда придвинулся поближе к говорившему – так был слаб голос трибуна – и вслушивался в его слова, надеясь узнать что-нибудь про свой дом.

– Да, я знавал его и полюбил его, – продолжал Аррий.

Последовала новая пауза, во время которой что-то, казалось, переключилось в сознании говорившего.

– Не может быть, – продолжал трибун, – чтобы ты, его сын, не слышал о Катоне или Бруте. Они были великими людьми, и их величие особенно проявилось в момент их смерти. Умирая, они оставили нам свой закон – римлянин не должен пережить свой высочайший успех. Ты слушаешь меня?

– Я слушаю.

– Среди благородных граждан Рима есть обычай носить перстень. На моей руке тоже есть такой. Возьми его.

Он протянул руку Иуде, который выполнил просьбу трибуна.

– Надень его на палец своей руки.

Бен-Гур исполнил и эту просьбу.

– Эта безделушка имеет свое предназначение, – продолжал Аррий. – Я владею недвижимостью и деньгами. Даже в Риме я считаюсь состоятельным человеком. Семьи у меня нет. Покажешь этот перстень моему вольноотпущеннику, который управляет всем состоянием в мое отсутствие; ты найдешь его на вилле неподалеку от Мизен. Расскажешь ему, как тебе достался этот перстень, и можешь просить его о чем хочешь, он не откажет тебе ни в чем. Если я останусь в живых, я сделаю для тебя еще больше. Я верну тебе свободу и возвращу тебя на твою родину и к твоим родным, либо ты сам выберешь для себя то, что тебя больше устроит. Ты меня слышишь?

– Я не знаю, что сказать, но я слышу.

– Тогда обещай мне. Поклянись всеми богами…

– Но, благородный трибун, я же еврей.

– Тогда поклянись твоим Богом или тем, что является самым святым в твоей вере, – поклянись исполнить то, что я тебе сейчас скажу, и так, как я тебе это скажу; я жду твоего обещания.

– Благородный Аррий, по тому, как ты это говоришь, я думаю, что это будет нечто чрезвычайно важное. Скажи же мне сначала твое желание.

– Но тогда ты пообещаешь мне выполнить его?

– Лучше будет тебе сказать свое желание, и… Клянусь Богом отцов моих! В нашу сторону идет корабль!

– Откуда?

– С севера.

– Ты можешь определить, чей он?

– Нет. Я знаю только весло.

– На нем есть флаг?

– Я не вижу никакого флага.

Аррий несколько минут пребывал в глубоком раздумье.

– Он держит прежний курс? – наконец спросил он.

– Да, прежний.

– Попробуй разобрать, какой на нем флаг.

– Никакого флага нет.

– И никаких других признаков?

– Он идет под парусом, у него три ряда весел, и он быстро приближается – это все, что я могу о нем сказать.

– Римский корабль в случае победы был бы расцвечен множеством флагов. Должно быть, это враги. А теперь послушай, – снова посерьезнел Аррий, – слушай меня, пока я еще могу разговаривать. Если это галера пиратов, твоя жизнь в безопасности. Они могут отпустить тебя на свободу, могут снова засадить за весло, но убивать они не станут. Но что касается меня, то…

Голос трибуна дрогнул.

– Perpol, – справившись с волнением, решительно произнес он. – Я слишком стар, чтобы пережить бесчестье. Пусть в Риме узнают, как Квинт Аррий, будучи римским трибуном, погиб вместе со своим кораблем, окруженный врагами. Вот что я хочу, чтобы ты сделал. Если галера окажется пиратской, сбрось меня в воду, чтобы я утонул. Ты меня слышишь? Поклянись, что сделаешь это.

– Я не поклянусь, – ответил Бен-Гур твердо, – и я не могу этого сделать. Закон, высший для меня, о трибун, делает меня ответственным за твою жизнь. Возьми свой перстень, – с этими словами он снял с пальца печатку, – возьми его, а вместе с ним и все свои обещания помощи в случае спасения. Правосудие, которое пожизненно приставило меня к веслу, сделало меня рабом; теперь я не раб, но я еще и не свободный человек. Я сын Израиля и по крайней мере сейчас хозяин сам себе. Возьми обратно свой перстень.

Аррий слушал молча, не шелохнувшись.

– Не желаешь? – спросил Иуда. – Тогда не в гневе и не из презрения, но, чтобы освободить себя от ненавистной мне обязанности, я отдаю твой дар морю. Смотри, о трибун!

Широко размахнувшись, он бросил перстень в волны. Аррий услышал всплеск, но даже не пошевелил головой.

– Ты совершил глупый поступок, – произнес он, – для человека в твоем положении. Со своей жизнью я могу свести счеты и без твоей помощи. Нить жизни я могу оборвать и сам, но, если я это сделаю, что станется с тобой? Люди, обреченные на смерть, предпочитают получить ее от рук других по той причине, потому что душа, которая, по мнению Платона, есть у каждого, возмущается при мысли о самоуничтожении; вот и все. Если это пираты, я покину этот мир. Я это уже решил. Ведь я римлянин. Успех и честь для нас одно и то же. Но я хотел сделать тебе добро, ты же не захотел принять его. Перстень был единственным свидетелем моей воли, доступным мне в этой ситуации. Мы оба обречены. Я умру, сожалея о победе и славе, вырванных у меня из рук; ты же умрешь несколько позже, проклиная долг благочестия, по глупости соблюденный тобой. Мне жаль тебя.

Бен-Гуру предстали последствия его поступка более четко, чем раньше, но он тем не менее не ощутил в своей душе сожаления о сделанном.

– За все три года моей неволи, о трибун, ты первый по-доброму взглянул на меня. Хотя нет! Был еще один человек.

Голос его стал едва слышен, на глазах навернулись слезы, и перед его внутренним взором предстало, как наяву, лицо мальчика, который подал ему воды около древнего колодца в Назарете.

– Во всяком случае, – продолжал он, – ты был первым, кто спросил меня, кто я такой. И когда я вытащил тебя из воды, когда ты в последний раз показался на поверхности, то я тоже думал о том, что ты можешь помочь мне в моем положении. Все же я сделал это не только из корысти, заклинаю тебя поверить в это. Я предпочитаю лучше умереть вместе с тобой, чем быть твоим убийцей. Я столь же тверд в своем решении, как и ты. Даже если бы ты, о трибун, предложил мне все сокровища Рима, я не стал бы убивать тебя. Твои Катон и Брут – всего лишь младенцы по сравнению с тем, чей закон должен исполнять каждый еврей.

– Но я приказываю тебе. Ты…

– Твоя просьба была более весома, но даже она не заставила меня сделать это. Я сказал.

Оба в молчании ждали приближения судна.

Бен-Гур бросал частые взгляды на приближающийся корабль. Аррий лежал с закрытыми глазами, безучастный ко всему.

– Ты уверен, что это враги? – спросил Бен-Гур.

– Думаю, что это именно так, – прозвучал спокойный ответ.

– Корабль остановился, с борта спускают шлюпку.

– Ты видишь флаг?

– Нет. А есть еще признаки, по которым можно узнать римский корабль?

– Римский корабль должен нести шлем на мачте.

– Тогда нам повезло. Я вижу шлем.

Но Аррий все еще не был уверен в этом.

– Люди в шлюпке подбирают в нее тех, кто держится на плаву. Пираты вряд ли были бы столь гуманны, – сообщил ему Бен-Гур.