Андрей Зайцев - Драккары Одина Страница 39

—  Как все прошло? — Гейда внимательно смотрела на мужа, ловя каждое его слово.

—  Хорфагер хочет, чтобы я присоединился к нему в походе на Оркнейские острова, — ответил Стейнар, оглянувшись на стоявшего неподалеку Инегельда, также ездившего с ним в Западный Фолд.

—  Зачем это ему? — недоумевала Гейда.

—  Он хочет быть первым королем. Участь тех, кто не с ним, — предрешена.

—  Думаешь, он сможет стать первым?

—  Он — сможет, — кивнул Стейнар, вспоминая обстоятель­ства своего пребывания при дворе Харальда Хорфагера.

—  Большинство ярлов и херсиров уже признали его власть, — вступил в разговор Инегельд. — А что стало с Торвальдом из Акерхуса? — спросил он как бы самого себя. — Его обезглавили собственные дружинники...

— Предатели! — зло выкрикнула Гейда. — Трусы и пре­датели! Этот Хорфагер все больше напоминает мне его деда, короля Гутрота, который только и способен был лишь умыкать женщин под покровом ночи...

— Это занятие не принесло ему счастья, — усмехнулся Стейнар, намекнув на то, что похищенная им когда-то дочь Хунтъофа Сильного, ставшая впоследствии королевой Асой, оказалась причастной к смерти короля, своего мужа.

—  Отец, ты возьмешь меня с собой? — подал голос его старший сын Рагнар, внимательно прислушивавшийся к раз­говору.

Стейнар обернулся. Рагнару исполнилось восемнадцать зим. Хотя выглядит он старше. Высокий, широкоплечий, лицом похожий на мать, а упрямством характера напоминав­ший самого Стейнара в молодости, он обещал стать хорошим викингом. В его годы Стейнар уже убил человека, воина из племени гаутов, которые соперничали со свеями на землях, лежащих к востоку, рядом с землями финнов.

— Это будет еще нескоро, — негромко сказал ярл, давая понять, что не хочет больше возвращаться к разговору.

Неожиданно он заметил, как переменилась в лице Гейда. Было впечатление, что она увидела ядовитую змею, заполз­шую в их двор. Стейнар резко повернулся и замер, чувствуя толчки своего сердца.

Во дворе его дома стояла бледная как смерть Магихильд.

—  Что случилось? — опросил Стейнар, не узнавая соб­ственного голоса. Неужели по-прежнему эта женщина могла волновать его?

—  Он убит, ярл...

—   Кто? Кто убит?

—   Мой муж, Раудульф.

—   Когда? Где?

—   Его нашли во фьорде, — медленно проговорила Магихильд. — Бурей его вынесло на скалы...

—   Может, он утонул?

—   Может... Но перед этим кто-то воткнул в него меч!

В груди Стейнара все сжалось от недоброго предчувствия. Эта неожиданная смерть была как будто началом чего-то ужасного, непоправимого в его семье. Вспышка мгновенного прозрения, сменилась ощущением того, что он устал от жиз­ни. Сейчас он не чувствовал себя способным сопротивляться всему, что может произойти, как прежде. Неужели это при­ближение старости?

—   Я найду и покараю убийцу, Магихильд, — пообещал он, вдруг осознав, что на самом деле не хочет этого. Раудульф был когда-то счастливым соперником, которому досталась Магихильд. И с того времени он втайне ненавидел хедвинга, рано разбогатевшего и покончившего с переменчивой, полной опасностей жизнью викинга.

—   Кто мог это сделать? — спросил Инегельд, прищурив­шись, хотя солнце было скрыто тучами.

Стейнар обернулся, посмотрев на своего помощника с не­ким новым чувством. А что, если?.. Он подумал о Торстейне, которого обвиняли в покушении на Раудульфа. Торстейна уже давно нет здесь, но убийца нанес второй удар, оказавшийся удачным. Стейнар не сомневался, что это был один и тот же человек. Человек, который задумал отомстить Раудульфу. Ярл и раньше догадывался, что дочь Магихильд нравилась Инегельду. А уж он-то был из тех, кто способен ждать, терпеть, выслеживая обидчика, с тем чтобы нанести ему смертельный удар...

Хельга вернулась в лачугу с охапкой хвороста, собранного в лесу. Она бросила хворост на земляной пол у очага, бросив быстрый взгляд на Боргни, сидевшую в углу. С того дня, как Хельга помогла бежать Олафу и Хафтуру, отношения между женщинами резко ухудшились. Внучка впервые посмела что-то сделать против воли бабушки, а это не могло ей понравиться. В то утро, когда Боргни поняла, что ее гости сбежали о по­мощью Хельги, она сказала ей:

—    Ты сама не знаешь, что наделала!

Подняв руки, она как будто взывала к некому высшему существу, даже не из тех, кто сидел в чертогах Асгарда.

—  Ты навлекла на нас смерть! Но... теперь уже все равно. Я знала что рано или поздно это случится. Верданди уже сплела мою нить, и очень скоро она оборвется.

—  Я не верю, что он способен предать меня, — покачала головой Хельга.

— Ты еще не знаешь мужчин, — усмехнулась колдунья.— Этот Олаф — сущий сосунок, ничтожный червяк, не видящий ничего дальше собственного носа.

—  Может, и так, — резко возразила Хельга. — Но он не заслуживал той участи, которую ты для него готовила.

—  Вот как? — захохотала Боргни, по-новому посмотрев на свою внучку. — Значит, верно, ты его полюбила?

—    Не знаю.

—  Тогда ты должна знать другое, — веско заметила кол­дунья. — На нашем роду — проклятие. И всякая женщина, которая родила от мужчины, должна будет убить этого муж­чину, иначе умрет сама...

—    Я не верю в это!

— Ты не веришь! — Боргни будто забавлялась с ней. — Где же тогда твой отец?

—    А кто он?— Хельга исподлобья глянула на колдунью.

— Какая теперь разница?— пожала плечами старуха. — Он давно уже в царстве Хель.

—  Он знал, что я родилась? — продолжала допытываться девушка, решив, что раз уж так получилось пойдет до конца. Ей очень многое хотелось узнать о себе и своих родственни­ках. Боргни держала ее в неведении, но Хельга, выросшая в лесу, знала о том, что где-то живут люди, влюбляются, рожа­ют детей. Ей хотелось вырваться из невидимых, но прочных объятий старухи.

Она часто вспоминала рассказ Боргни о том, как боги сделали оковы для Фенрира, который рвал любые путы, и не было возможности удержать его. Тогда Один послал Скирнира к карликам, чтобы они изготовили очень прочные оковы, и карликам это удалось... Они изготовили оковы из шести сутей — из шума кошачьих шагов, из корней гор, из медвежьих жил, из женских бород, из рыбьего дыхания и из птичьей слюны. Назвали эти оковы Глейпнир, и не было пут прочнее их во всех девяти мирах. Только они и смогли удер­жать Волка Фенрира...

Когда Хельга думала об этом, ей приходило на ум, что Боргни также владеет этим ремеслом — держать кого-либо в незримом плену. Она боялась старуху, но сейчас чувствовала, что ее власть над ней рушится.

— Знал или не знал? —- бормотала колдунья. — Разве это может что-то изменить? В тебе проснулась женщина, и даже я не в силах этому противостоять. Теперь твоя судьба пой­дет отдельно от моей, но помни: стоит тебе изменить самой себе — и наступит конец, скорый конец! Ты даже ничего не успеешь понять.

—  Мне ли бояться смерти? — с горечью вопросила Хель­га. — Жизнь в этой глуши — хуже смерти! Я никого не знаю, и никто не знает меня. Одиночество — удел вельвы. Так ты всегда говорила, но это — твой удел. Я не хочу оставаться одинокой...

— Все-таки этот мальчишка сильно вскружил тебе голову, — мрачно молвила старуха, взяв хворостину и бросив ее в очаг. Пламя сразу вспыхнуло ярче. Боргни помешала ложкой по­хлебку, которую варила. Запах от нее распространялся по всей лачуге, и Хельга, привыкшая к той пище, вдруг почувствовала, что запах дурманит ее. Она с затаенным страхом глянула на Боргни. Может, та задумала отравить ее или свести с ума? Старуха была способна на многое, если поняла, что ее власти приходит конец. Тогда она больше не нуждается в Хельге. И девушка, испугавшись за свою жизнь, проговорила при­мирительным тоном:

— Прости меня, бабушка, за все. Я сама не знаю, что со мной...

— Тебе незачем просить у меня прощения, — сказала Бор­гни, взглянув на нее пронзительным, все понимающим взгля­дом. — Есть то, что мы не в силах изменить. И этот мальчишка сам еще не знает, что к чему. Его поводырь — старый викинг, который умеет только убивать. А убивать умеют не только мужчины, но и женщины. Запомни это, Хельга. Когда-нибудь ты станешь перед выбором: убить или умереть самой. Вот тогда-то ты и вспомнишь меня. А сейчас давай есть. И ни­чего не бойся, — она усмехнулась. — Я не причиню тебе зла. Я вырастила тебя на своих руках, когда погибла твоя мать, моя дочь. И я ничего не забываю...

И вот, спустя несколько дней после бегства Олафа и Хафтура, девушка вошла в лачугу с охапкой хвороста, мельком бросив взгляд на Боргни. Та сидела неподвижно, как каменный истукан, и глаза ее, как глаза змеи, немигающе уставились в одну точку. Хельга не хотела тревожить ее, но шло время, а старуха оставалась в том же положении.

— Бабушка? — наконец решилась позвать ее Хельга. — Почему ты молчишь?