Станислав Хабаров - Аллея всех храбрецов Страница 39

В кабинет Викторова вели особенные двери, облицованные панелями, имитирующими чинар. По таким дверям было нетрудно разыскать кабинет начальства. Когда подобный кабинет переезжал на новое место, снимали и переносили туда его красивые двери. Вероятно, владельцы кабинетов не замечали дверей, они были очень заняты. Особые двери были инициативной самодеятельностью хозяйственников, как и пальмы в кадках и копии известных картин.

На этот раз невеликий кабинет Викторова был полон. Борис Викторович разговаривал по телефону, делая заметки на крошечном бумажном клочке. Того, кто сумел бы заглянуть в это расписание, удивила бы масса дел, уместившихся на этом листке.

Мокашов уселся на ворсистый серый диван, стоящий вдоль стены, и от нечего делать начал рассматривать помещение: шторы на окнах, подтянутые и собранные вверху оконного проёма; розовые стены с портретом Ленина и громоздкая люстра на цепях, висящая над полированным столом заседаний.

– Вам Иркин нужен? – спросил Викторов вошедшего в кабинет Вадима.

– Нам он совсем не нужен, – не задумываясь ответил Вадим.

– А для дела нужен?

– Для дела нужен.

У Вадима со всеми были отличные, приятельские отношения. Для каждого у него находилось слово, шутка или анекдот. Но когда он говорил по делу, его внимательно слушали, даже если он говорил невпопад. Бесспорно, он был – голова.

Славка тоже пользовался авторитетом. Он мог запросто входить в кабинет Викторова, и Борис Викторович внимательно выслушивал его. Он мог докладывать с занудистым видом, а мог и пошутить. Но нужной легкости в отношениях у него не было. Он легко переходил через грань, и хотя все это было по делу, у него не было таких отличных отношений, которые имел Вадим.

За столом, раздвигая стулья, рассаживались приглашенные.

– Как у тебя с квартирой? Переехал? – спросил Вадима узколицый, черноволосый человек в очках, которого встретили с почтением и усадили в центре.

– Да, – ответил ему Вадим. – Успел даже ручку от двери оторвать.

– А удобства, – спрашивал черноволосый проектант, – совмещенные?

Вадим ответил, и их отношения напоминали старую, отрепетированную игру.

– Все в сборе? – покончив с телефоном, поднял голову Викторов. Он спрашивал мягко, растягивая слова, словно после каждого слова успевал подумать, и остальные успевали подумать вместе с ним.

– Да, все, Борис Викторович, – отвечали ему. – Иркина нет.

– Иркин подойдёт… Ну, чем вы нас в этот раз пугать будете? – Викторов посмотрел на черноволосого, и тот заговорил, не вставая, быстрой скороговоркой:

– Вас, Борис Викторович, не испугаешь. Вы сами кого хочешь испугаете.

Между тем Славка спрашивал, наклонившись, у Взорова – соседа по столу:

– Что? Опять с одними разговорами?

Что ответил тот, Мокашов не расслышал.

– Чувствую, – продолжал Славка, – в твоем портфеле отпечатанное задание. Эдак страниц на двадцать.

– Ошибся, на десять страниц, – отвечал Взоров.

– Уложились в десять?

– Куда там… тридцать.

– Мы, Борис Викторович, изложили свои мысли письменно, – торопливо, как не важную, но необходимую вводную часть, говорил черноволосый. – И хотели бы вам почитать, как самый первоначальный вариант.

– Хорошо. Давайте читать.

– Разрешите мне. Я знаком, – пояснил черноволосый и стал читать:

– Тяжелый межпланетный пилотируемый корабль предназначен для полета к планете Марс с последующей посадкой на поверхность планеты…

Мокашов слушал внимательно, однако не всё понимал. В голове лезли посторонние мысли, и он отгонял их, как надоедливых комаров.

“Интересно, у каждого – своя поза. Например, Вадим, слушая, держится за лицо. Взоров – выкинул ноги вбок от стула, Славка и оптик, оба в галстуках, костюмах с иголочки сидят ровно, поводя влево и вправо умными головами. Время от времени губы оптика кривит красивая ироническая усмешка, и он что-то шепчет Славке, а Славка ему”.

– Вопросы, – спрашивает Славка, – можно сразу или потом?

– Давайте сразу.

И разговор для Мокашова делается слишком быстрым. Каждый раз он думал, что не подготовился к разговору. Разнородность и обилие цифр пугали и, боясь ошибиться, он запаздывал с ответом. Он походил на человека, готового ответить, но его будто спрашивали на незнакомом языке, и когда он с помощью словаря уяснял себе заданный вопрос, ответ уже никого не интересовал. Он завидовал Вадиму и Славке, которые держали в памяти всё. В любой момент они могли выдать справку по опекаемой машине. И не только цифру на сегодняшний день, но и то, какой она раньше была, и почему изменения и в каком протоколе. Причем, для этого им не нужно было копаться в записях, они держали сведения в голове, и это стало стилем работы.

Мокашов уже многое понимал, но не мог отвечать так молниеносно. "И почему нужно работать именно так? – спрашивал он себя. – И почему именно этот стиль принят на вооружение, и ему нужно подстраиваться?” Быстрота, с какой схватывались и обсуждались деловые вопросы, поражала и обескураживала.

Из-за этого он как бы постоянно находился во власти других. По каким-то неизвестным ему заранее графикам он должен был бросать всё и приниматься за новое, бежать на совещание, принимать кого-то, кого не звал. Может, для высокого начальства, присутствующего на всех совещаниях, перекладки не были неожиданны. В предварительных обсуждениях они как бы настраивались на нужный вопрос. Однако для Мокашова они в большинстве своем были машиной из-за угла.

За столом уже спорили.

– Почему нельзя? – горячился черноволосый. – Вы не можете?

– Вы не можете, – отвечал Славка, упирая на "вы". – Это вам выльется в потрясающую точность антенн.

– А при тех же точностях?

– Невозможно, – спокойно заметил Вадим.

“Вадима слушают, – подумал Мокашов. – Ему стоит только сказать. Вот если бы встал он – Мокашов, то десять раз заставили бы объяснить и ещё бы оспорили”.

В комнату заглянула секретарь.

– Борис Викторович, – негромко позвала она, – возьмите трубочку. Москва.

– Я подойду к тому аппарату, – сказал Викторов и вышел, и в кабинете поднялся невообразимый шум.

– Машина перспективная, – с интонацией: ну, чего вы спорите, доказывал черноволосый. – За два года техника уйдёт вперед.

– Ха, – издал носовой звук Славка. – Мы можем рассчитывать лишь на реальное.

– Сегодня вы ласковые, – нарочито рассерженным тоном добавил Вадим. – А завтра за горло возьмёте. Знаем мы вас.

Когда Викторов вновь появился в кабинете, от чинных поз совещавшихся не осталось и следа.

– Борис Викторович, – пожаловался Вадим, – наши гости в ваше отсутствие предприняли контратаку. Хотят повысить точность ориентации, а у себя оставить, как было.

– Ну что же, – сказал Викторов, садясь за стол. – Политика эта известная. Ещё в коране, в суре «обвешивающие», сказано: "Бывают такие, что при продаже вешают по одному, при купле же по-иному".

– А вы возьмите обязательство, – сказал черноволосый своим странным голосом, в котором звучали одновременно высокие и низкие, басовые нотки.

– Кукурузу по сто центнеров убрать? – спросил Вадим, и все рассмеялись. – Да, и в честь чего? Восьмое марта давно прошло.

– Решитесь тут, при знамени. Вы же краснознаменный отдел. – Знамя стояло в углу за креслом Викторова, рядом с телефонной тумбочкой.

– Нет, – сказал Вадим, – не уговорите нас. И знамя-то у нас отняли.

– Докатились, а отчего оно у вас стоит?

– Никто за ним не приходит пока.

– Ну, так как с точностью? Соглашаетесь?

– Ни в коем случае. Внесём в разногласия.

– Хорошо, поехали дальше.

Глава вторая

После обеда пришел спокойный Воронихин и попросил до завтра выпустить ТЗ.

– У вас этим, кажется, теперь Мокашов занимается.

– Как? – вскричал Вадим, – Ни в коем случае. Там по меньшей мере на неделю работы.

– Тогда я объявлю вам выговор.

– Хоть два, – мгновенно успокоившись, ответил Вадим. – А где это записано?

– В план-графике по ТМК – тяжелому межпланетному кораблю, – продолжал Воронихин, и голос его поскрипывал, как мел по доске, а за его спиной стояла экономист Ольга Васильевна с планами в руке.

– Почему я не знал об этом? – горячился Вадим.

– Это вас нужно спросить: почему не интересуетесь?

– А когда срок?

– Завтра.

– А график подписан?

– Неделю назад, – сказал Воронихин.

– Мы от ведущего только сегодня получили, – вмешалась Ольга Васильевна.

– Теперь это не имеет значения, – продолжал Воронихин. – Можете сидеть всю ночь. Можете оставить группу. Оформляйте разрешение.

– Ну, как же так, Владимир Палыч? – уже обычным голосом спросил Вадим.

– Из-за подобного считают, что теоретикам можно любые, даже отрицательные сроки записать. Мол, что им стоит карандашиком почиркать. А мы на головах стоим.

– Хорошо, я поговорю с ведущим. Это, действительно, непорядок, – Воронихин вышел. А Вадим опять сделался насмешливо спокойным. Спросил Мокашова: "Вы всё поняли, товарищ Мокашов?" И тут же начал крутить диск телефона.