Пол Догерти - Крестоносец. За Гроб Господень Страница 39

Часы перед этим событием прошли в лихорадочном ожидании и боязни провала.

Город страдал от недостатка провизии и подвергался непрерывным атакам. Было получено известие о том, что Хебога и его многотысячная армия находятся всего в одном дне пути от города. Над «Армией Господа» нависла угроза оказаться прижатой к городским стенам, угроза полного уничтожения. Скорость действий вышла на первый план, был дорог каждый час. Рано утром 2 июня во время последней ночной смены Теодор разбудил Элеонору. Симеону приказали стеречь Имогену, а Элеонора с Теодором пошли вслед за Фирузом на боевую площадку главной башни. Армянин был спокоен и решителен в своем намерении довести дело до конца. По словам Теодора, это был человек, который закрыл за собой одну дверь своей жизни и собирался теперь открыть другую.

Элеоноре казалось, что все это ей снится. Внизу не раздавалось ни звука, лишь прохладный ветерок обдувал их потные лица. Она стояла на последней ступени в тени дверей, а Фируз и Теодор разговаривали со стражниками, гревшими руки над жаровней. Вдруг она услышала лязг стали, щелчок арбалетного выстрела и стоны умирающих. Элеонору позвали, и она увидела, что трупы стражников положили на боевую площадку, и по водосточному колодцу побежали ручейки крови. Теодор, стоя между зубцами стены, опускал вниз просмоленный канат, а Фируз прикреплял противоположный его конец к железному крюку, загнанному в стену. Элеонора подбежала к краю, присмотрелась и различила внизу слабое мерцание фонаря. Крепчающий утренний бриз донес до нее негромкий лязг доспехов. Внизу группировались воины «Армии Господа» — отчаянные, голодные и жаждущие кровопролития. Теодор поднатужился и потянул канат; на его конце показалась лестница из бычьей кожи, прицепленная осаждающими. Фируз закрепил ее на стене. Пока Элеонора и Теодор ждали, спрятавшись в темноте, прошла, казалось, целая вечность. Снизу долетели кряхтенье и стоны, потом появился Гуго и спрыгнул со стены на боевую площадку. За ним последовал Готфрид. Теодор свистнул из своего укрытия, и они подошли к нему. При слабом свете фонаря оба были похожи на призраков, облаченных в кольчуги и шлемы с широкими планками для защиты носа. Гуго, звякнув доспехами, порывисто прижал к себе Элеонору, погладил ее по голове, прошептал что-то неразборчивое и исчез в башне. Готфрид поцеловал ее в губы, улыбнулся и последовал за Гуго. Теодор поспешил за ними, а остальные стали смотреть вниз, просунув головы между зубцами башни. Вскоре на боевой площадке противоположной башни тоже заметались и запрыгали тени. Послышался негромкий лязг металла, кто-то упал. Элеонора услышала сдавленный крик. Это был Фируз.

— Лестница! — выкрикнул он. — Лестница порвалась!

Он лихорадочно спустил вниз веревку, с помощью которой вытащил и закрепил еще одну лестницу. Элеонора спряталась в тени, как и приказал ей Теодор. Еще несколько рыцарей поднялись наверх. Их глаза пылали одновременно и страхом и гневом, а в душах кипело неистовство. Несмотря на страх, они страстно желали поквитаться с врагом. Обнажив мечи, франки поспешили вниз по ступенькам, а вслед за ними отправился Фируз. Вскоре внизу послышались лязг и удары. Это рыцари пытались выломать потайные ворота. На стенах вспыхнули огни. На соседних башнях зазвенело оружие; этот звук напоминал набат. Наконец послышался громкий треск, и Элеонора сбежала по ступенькам. Узкий винтовой колодец разил потом, кожей, запахом лошадей и другими «ароматами», принесенными из лагеря рыцарями. На пороге башни в луже крови лежал труп, а во дворе кишмя кишели воины в кольчугах. Потайные ворота были разнесены на куски. В проеме показался какой-то гигант на черном боевом коне. Под воинственные крики и радостные возгласы он развернул кроваво-красное знамя, которое привез с собой. То был Боэмунд со штандартом в одной руке и мечом в другой. Его зычный голос прозвучал похоронным звоном в Антиохии.

— Deus vult! Deus vult! — Рыцари подхватили его боевой клич. — Антиохия пала!

После этого началась настоящая резня. «Армия Господа», захватив и некоторые другие ворота, хлынула бурной рекой по улицам и площадям города. Турки — мужчины, женщины и дети — выскакивали из домов в ночную тьму, но сразу попадали под разящие мечи и копья, и вскоре булыжники накрыл ковер из кровавых тел. Жуткие крики и леденящие душу вопли пронзали мрак; они перемежались эхом от ударов топоров в деревянные двери. Мостовые ворота были захвачены и распахнуты настежь. Раймонд Тулузский и его провансальцы ворвались в город, словно стая свирепых волков, веером рассеявшись по улицам и переулкам. Слишком долго гнили они в лагере под стенами города. Они ели листья и коренья, пили воду такую грязную, что она до сих пор комом стояла у них в горле. И вот теперь настал их день, День Гнева и День Отмщения. Кровь врагов очистит их и рекой унесет в прошлое тяготы и лишения, которые довелось им пережить. Антиохию надлежало предать мечу.

Франки врывались в мечети, думая, что станут свидетелями бесчинств, но встречали там лишь мир и покой, а также сладкий запах свечей, теплящихся в первых лучах света, льющегося через лепные окна из цветного стекла. Красота этих мест поклонения была безжалостно уничтожена. Не было пощады ни имамам, ни простым правоверным, которые молились, повернувшись в сторону Мекки. Свою смерть они встретили с достоинством, и вскоре молельные ковры, на которых они стояли на коленях, пропитались кровью. Франки вламывались в дворцы в поисках золота, серебра и драгоценных камней. Они срывали со стен висячие украшения, забирали ковры, покрывала и ткани, а на улицу выходили, натянув на себя награбленную изысканную одежду. Они разбивали комоды, сундуки и ларцы. Они хватали женщин из гаремов, прекрасных армянок и черкешенок, и жестоко насиловали их на роскошных диванах и красивых кушетках. Бледные от страха греки распевали молитвы, крестились и выставляли перед собой распятия, надеясь, что их пощадят руки этих неистовых убийц, которые смерчем неслись по улицам Антиохии, отсекая своими длинными мечами головы, как жнец колосья.

Турок ловили и подвергали истязаниям; им распарывали животы, потом вытаскивали внутренности и водили за собой, как собак на поводке, пока те не падали замертво. Гарнизон города отступил за надежные стены цитадели, где развернул свои зеленые знамена и стал ждать помощи. Боэмунд немедленно организовал наступление на цитадель, обороной которой командовал сын Яги-Сиана, но в ногу ему попала стрела, и ему пришлось отступить. Сам же Яги-Сиан поддался панике и попытался убежать, но, пьяный и перепуганный, он то и дело падал с лошади. Наконец охрана Яги-Сиана, не желая рисковать из-за него своими жизнями, бросила его лежать на земле. К павшему правителю подошел какой-то мясник-армянин, отрубил ему голову и вместе с доспехами Яги-Сиана и упряжью его коня преподнес Боэмунду за вознаграждение.

Обо всем этом узнала Элеонора, укрываясь в одной из башен-близнецов, усталая и опустошенная. Пришел Теодор, чтобы накормить ее, потом появились Гуго и Готфрид, но Элеонора просто сидела, опершись на подушки, глядя перед собой невидящими глазами. Она тихо призналась Теодору, что хотела бы вернуться домой. Он объяснил ее состояние тем напряжением, которое ей довелось вынести за все время до падения города. Элеонора же, сама не своя, лишь глубже удалилась в сумрак башни, а тем временем кровавое неистовство постепенно начало спадать. Однако 4 июня ее разбудил Теодор, который взволнованно сообщил ей, что на холмах к северу от Антиохии были замечены передовые отряды и разведчики неприятеля, а засевший в цитадели гарнизон вывесил черное боевое знамя и угрожал нападением на город.

— Тебе надо идти, — настоял Теодор.

Он заставил Элеонору наспех одеться и собрать свои пожитки. После этого он легонько вытолкнул ее за двери и вывел из башни. Пока они спешили по пыльной дороге, Теодор предупредил Элеонору, чего ей следует ожидать. Они вошли в город обреченных. На улицах до сих пор валялись трупы. Белые стены домов и других строений стали красными от крови. Запах тлена ширился повсюду, отравляя воздух и вызывая тошноту. Адемар из Ле-Пюи делал все от него зависящее, чтобы трупы были собраны и сложены на площадях и базарах. Загудели огромные погребальные костры, и зловещий черный дым стал подниматься в бледно-голубое небо. Тем временем город захлестнула новая волна грабежей. «Армия Господа» попала в Антиохии в западню, практически не имея запасов продовольствия. Боэмунд и другие руководители уже ездили с развернутыми знаменами по улицам, а перед ними семенили глашатаи, созывая воинов назад, под боевые штандарты. Элеоноре показалось, что она идет через пустоши ада. Пылали костры. Повсюду клубился черный дым. То и дело дорогу им преграждали вздувшиеся гниющие трупы. Только рука Теодора, обнимающая ее за плечи, была единственной защитой от чувства полной безнадежности, которое вот-вот должно было поглотить ее, словно густеющая тьма, угрожавшая заполонить ее душу. Лишь одна мысль преобладала над ее чувствами: Фируз! Она не знала, что с ним случилось. Причиной всего происходящего вокруг стала личная боль, которую ему причинили. Асмая предала его, и он в отместку предал всех. Однако если бы он этого не сделал, то какой была бы судьба Гуго, Готфрида и остальных? Похоже, что жизнь человеческая есть не что иное, как вереница предательств, одно из которых влечет за собой следующее. Священники проповедовали об аде, Элеонора же чувствовала, будто бы ее похоронили заживо. Придет ли спасение, или же она вместе с другими — греками, армянами и турками — уже предстала перед Судом Божьим и теперь терпит муки вечного наказания? Вот какие мысли роились в голове Элеоноры, когда ее привели в спальную комнату в особняке какого-то турецкого торговца, хозяин которого был мертв или же успел убежать. Вызвали врача, заставившего ее выпить какой-то горький напиток, после чего она хорошенько пропотела и заснула.