Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1 Страница 39

День шел за днем, месяц за месяцем, а известий о Якове Францевиче не приходило.

6. Новое назначение

На вокзале в Москве, куда, по вызову в наркомат, отправился Яков, стоило только сойти на перрон, как к нему подошел неплохо одетый человек в штатском и, предъявив удостоверение, уточнил:

– Полковник Речницкий?

– Да, а в чем дело? – холодок беспокойства пробежал по спине. «Неужели опять арест? Но почему? Нет, арест был бы обставлен иначе…».

Вежливо, но не допускающим возражений тоном штатский проговорил:

– Прошу вас следовать за мной.

На привокзальной площади ожидала «эмка», и после недолгой поездки, прошедшей в полном молчании, она остановилась у большого особняка, каких немало можно увидеть в старой Москве. «Все-таки не Лубянка», – с некоторым, впрочем, не полным облегчением подумал Яков. Приключение-то еще не закончилось. Кивнув консьержу, сидевшему за входной дверью у столика с телефоном («Выправка военная, а одет по гражданке», – автоматически зафиксировал Речницкий), штатский провел полковника на второй этаж.

– Здравствуйте, полковник!

– Здравия желаю!

Хозяин кабинета… Хотя кабинетом-то это помещение вряд ли можно было назвать. Письменный стол тут имелся, но маленький и притулившийся у стеночки, а сама комната скорее напоминала о жилой квартире, а не о казенном заведении. Так вот, хозяин этой квартиры, сверкнув золотым шитьем погон, сразу взял быка за рога:

– Времени у нас мало. Вам еще предстоит явиться в наркомат за предписанием, согласно которому вы зачисляетесь в кадры 1-й Польской армии в СССР и направляетесь на трехмесячные курсы польского языка…

– Но я неплохо знаю польский! – вставил Яков Францевич.

– Не перебивайте! – строго оборвал его генерал. – Не в этом дело… К вам проявила интерес агентура Лондонского правительства поляков. И это хорошо, потому что открывает для нас определенные возможности. Сумеем ли мы этими возможностями воспользоваться – во многом зависит от вас. Разумеется, на такую работу требуется добровольное согласие, – глянув на полковника со слегка ироничным прищуром, заключил хозяин не вполне обычной квартиры.

– Раз надо… – чуть дернул плечом Речницкий.

– Вот и хорошо, – обрадовался старший по званию. – Бумажки оформим после того, как вернетесь из наркомата, а сейчас должен предупредить: с этой минуты никаких контактов с сослуживцами, друзьями или родными. Учтите – для вашей семьи вы пока пропали без вести. Те, с кем нам предстоит сыграть игру, не должны напасть на ваш след раньше, чем нужно.

Яков Францевич поморщился:

– Без вести? Но это же лишает семью моего аттестата… – о том, какое впечатление подобная весть должна произвести на родных, он говорить не стал. Догадывался – бесполезно.

– Не беспокойтесь, о семье позаботятся, – бросил генерал.

Через три месяца, в начале мая, неподалеку от города Сумы, в районе формирования 1-й Польской армии в СССР, в марте сменившей свое наименование на «1-я армия Войска Польского», появился очередной откомандированный туда офицер, еще в форме Красной Армии. Полковника принял командующий армией, генерал дивизии Зигмунт Берлинг. Несмотря на хмурый, озабоченный вид, с вновь прибывшим офицером он заговорил довольно приветливо:

– Здравствуйте! Так вы и есть полковник Речницкий? Мне вас очень лестно отрекомендовали.

– Tak jest! Jestem gwardii pułkownik Jakub Recznicki! – довольно чисто ответил по-польски Яков.

На лице Берлинга расправились морщины:

– Я смотрю, вы неплохо говорите по-польски. Это важно для наших солдат. Тем более что вам предстоит немедленно приступить к формированию 1-й штурмовой инженерно-саперной бригады[11]. Приказ о вашем назначении я подпишу сегодня.

– Но… Я даже плохо представляю себе, что это такое – штурмовая бригада? – Яков не мог скрыть своего недоумения. – Конечно, я про них кое-что слышал, но даже взаимодействовать с ними не доводилось…

Зигмунт Берлинг рассмеялся:

– Вы думаете, в Войске Польском кто-то знает больше вас? – он картинно развел руками. – Это новый тип войск, который должен вести штурмовые действия в городах, действовать на острие атаки при штурме сильно укрепленных полос и все в таком же роде, – и после короткой паузы он добавил: – У нас уже есть три инструктора из 5-й штурмовой инженерно-саперной бригады Красной Армии. Еще нескольких офицеров и сержантов обещают прислать на днях. Есть наставление по действиям штурмовых групп – ну, с ним вы, должно быть, знакомы. Есть полторы тысячи человек личного состава. Вот из этого вам и надо смастерить что-то такое… сильно вредное для немцев.

7. Переправа

Прошло всего два с небольшим месяца – и штурмовая инженерно-саперная бригада под командованием полковника Якуба Речницкого (будем теперь называть его так, на польский манер), с радостью покинув учебные лагеря, где всех нещадно гоняли до седьмого пота, уже форсировала Вислу в районе Варки. Немцы непрерывно контратаковали, бои шли с неослабевающим ожесточением, и никак не удавалось расширить плацдарм и соединиться с советскими войсками, прочно оседлавшими свой плацдарм у Магнушева. Впрочем, одной бригадой и не предполагалось решать эту задачу. Вот-вот должны были подойти подотставшие части польской армии, а до того надо было хотя бы просто продержаться[12].

Попытка подошедшей к переправе 1-й танковой бригады имени Героев Вестерплятте перебросить свои танки на западный берег потерпела неудачу – построенный советскими саперами деревянный мост был настолько сильно поврежден немецкими снарядами и близкими разрывами бомб, что не выдержал тяжести танков и развалился. Командир танкистов, генерал бригады Ян Межицан не знал, что ему сообщать полковнику Речницкому, люди которого гибли на плацдарме под все возрастающим давлением противника, подкрепленного танковыми частями. Подтянувшийся из тыла понтонный батальон всколыхнул было надежду. Но большие понтоны, способные выдержать вес танка, невозможно было подогнать к восточному берегу, изобиловавшему мелями, – и в то же время глубокие промоины, перемежавшиеся с мелководьем, не давали возможности танкам преодолеть это пространство своим ходом.

Понтоны поменьше ценой многократных попыток все же удалось подвести к берегу и состыковать с большими понтонами в непрерывный мост. Первыми пошли легкие танки Т-70, но и под первым из них малый понтон быстро погрузился в воду, сел одним краем на мель, а другим накренился, уходя в промоину. Танк медленно, словно нехотя, сполз с понтона и по башню сел на дно…

Когда полковник Речницкий спустился с крутого западного берега к Висле, чтобы удостоверится, как идет переправа у танкистов, то он сначала не понял, что происходит. И лишь когда он подошел по понтонному мосту ближе к восточному берегу, уведенное потрясло его до глубины души. Сотни польских и советских солдат – пехотинцев, саперов, связистов, артиллеристов – вместе со своими офицерами стояли кто по грудь, а кто и по горло в воде и на своих руках и плечах держали понтоны, по которым легкие танки переправлялись через реку.

Вблизи ударили разрывы снарядов немецкой артиллерии, но никто не покинул своего места. В те недолгие секунды, когда наступал перерыв в обстреле и когда стихал рев мотора очередного танка, идущего по переправе, можно было уловить отдаленный стук – это советский саперный батальон под покровом ночи спешно восстанавливал деревянный мост. Все понимали, что Т-34 по этим понтонам пройти не смогут.

Обстрел продолжался, но люди, стиснув зубы, стояли в речной воде, напрягая последние силы, чтобы принять на себя хотя бы часть тяжести переправляющихся танков. Осколки снарядов не щадили никого, и время от времени кто-нибудь из державших понтонный мост уходил под воду с головой – навсегда. А танки шли и шли, пока все четырнадцать Т-70 бригады не оказались на том берегу.

Эта ночь оставила глубокую зарубку в судьбе полковника Речницкого. Среди мокрых с ног до головы людей, выбиравшихся в предрассветных сумерках из Вислы, чтобы обогреться и обсушиться, его взгляд выхватил одну фигуру. Девушка-сержант с коричневыми петлицами полевой почты. И почему-то сразу возникло желание самому ее обсушить и обогреть.

– Як пенькна пани щен называ? – и откуда в нем всколыхнулась вдруг шляхетская галантность?

– Янка… – пробормотала она, обнимая себя за плечи и дрожа от холода, затем, разглядев погоны и орлов в петлицах, бросила руки по швам, выпрямилась и отчеканила: – Капрал Янина Лучак, пане пулковник!

– Якуб Речницки. Просто Якуб.

Что в ней было, в этой простой маентковой девице, даже перестарке, по крестьянским-то меркам (двадцать лет ей уж всяко исполнилось), кроме красивой фигуры, приятного лица, немного испуганного и в то же время чуть-чуть игривого взгляда да роскошной гривы мокрых и спутанных каштановых волос? Наверное, больше и ничего. Но Якуб слишком истосковался по простому женскому теплу, и это чувство было настолько острым, что он уже не мог сейчас размышлять о чем-нибудь другом.