Александр Волков - Два брата (др. ред.) Страница 39

Северная война длилась уже многие годы. Огромные военные расходы заставляли вводить непосильные налоги, вспыхивали народные восстания. Политическое положение России было сложным и неясным, и Петр понимал, что Карлу XII надо нанести решительный удар. Битва предстояла беспощадная — насмерть!

25 июня русская армия остановилась у деревни Яковцы. Позиция казалась надежной: обрывистый, неприступный берег Ворсклы защищал тыл; от левого фланга начинался густой Яковецкий лес; правый фланг был наиболее удален от неприятеля, и с той стороны не приходилось ожидать нападения. Только спереди расстилалось ровное поле длиной до двух верст и шириной в версту. Чтобы обезопаситься от нечаянной атаки, царь приказал построить укрепленный лагерь. За одну ночь лагерь был готов, и его заняли русские полки. Искусный полководец, Петр не ограничился возведением лагеря; он решил защитить свои позиции спереди особыми редутами;[110] это было новшество, какого еще никогда не применяли в боях.

Целый день работали солдаты нескольких полков; они воздвигли шесть редутов поперек пути, по которому должен был наступать неприятель. Помимо поперечных, было построено четыре продольных редута; они шли под прямым углом к поперечным, вытягиваясь по направлению к неприятелю; два из них не были еще закончены к началу сражения.

Свежевозведенные укрепления заняли части пехотных полков Белгородского, Юрлова, Нечаева; ими командовал бригадир Августов. В редутах были установлены пушки.

В тылу редутов расположилась конница — драгунские полки под командой Меншикова.

Основные силы русских стояли в укрепленном лагере. К западу от предполагаемого места боя стал гетман Скоропадский с украинскими полками: он должен был преградить шведам путь отступления к Днепру и в Польшу; зато оставалось неприкрытым направление на юг, в безводные степи.

Петр избрал днем генерального сражения 29 июня. Но неожиданное обстоятельство приблизило день боя. 26 июня перебежал к шведам унтер-офицер одного из русских полков, немец родом. Шведам стали известны расположение русской армии и те приготовления, какие она сделала к бою. Предатель рассказал и о том, что к русским прибыли подкрепления и что один полк новобранцев одет в серые мундиры.

Петр решил перехитрить шведов: он приказал отдать серые мундиры новобранцев солдатам одного из лучших своих полков — Новгородского пехотного.

Король Карл XII, не желая дать русским времени для перегруппировки сил, назначил начало боя на утро 27 июня. Командовать пехотой он поставил Левенгаупта, кавалерией — Крейца, а главное руководство боем поручил Реншильду. Сам король за несколько дней до этого из пустого удальства ввязался в перестрелку с русскими казаками во время разведки и был ранен в ногу. Это не позволяло ему ездить верхом.

Шведская пехота выстроилась четырьмя колоннами, за ней стали шесть колонн кавалерии.

Карл подал сигнал к атаке в два часа ночи, когда восток смутно забелел. Короля везли перед его войском в качалке; поле боя колыхалось перед его глазами, колыхались стройные ряды шагавших пехотинцев со штыками наперевес. Где-то впереди недвижно стояла русская армия, с которой вскоре завяжется бой.

И вдруг безукоризненно ровные ряди пехоты раскололись, разбились, как волны, набегающие на утес. Смутный рокот понесся по рядам шведов:

— Русские укрепления!

Авангард шведского войска наткнулся на продольные русские редуты. Несколько мгновений — и из-за низких земляных валов оглушительно громко в предутренней тишине хлестнули ружейные залпы, а за ними и пушки подали свои грозные голоса.

Один из продольных редутов занимали две роты юрловцев под командованием Торпакова. Бравый поручик за время отдыха успел привести себя в полный порядок: на мундире ни пылинки, сапоги начищены до блеска, пышные пшеничные усы расчесаны. Акинфия Куликова и Илью Маркова, как солдат испытанной храбрости, он поставил рядом с собой.

Когда перед редутом показались стройные колонны шведов и грянули русские пушки, Торпаков закричал, стараясь покрыть гул выстрелов:

— Братцы, стоять крепко! Назад ни шагу!

Акинфий подбадривал молодых солдат:

— Ништо, детки! Не пугайтесь: швед, он только с виду устрашителен, а помните, как мы его под Веприком крошили!

И, однако, враги упорно шли вперед, смыкая ряды после каждого залпа с редута: им было обещано, что победа над русскими принесет конец войне и возвращение на родину.

Пушки редута захлебнулись, замолчали: враги перекатились через вал. Закипела яростная рукопашная схватка. Подымались и опускались приклады, штыки вонзались в живое тело противника.

Ожесточенные враги не кричали: они берегли дыхание. Слышался только яростный хрип да стоны раненых, попираемых ногами бойцов; но и те по мере угасающих сил старались нанести урон врагу.

Илья и Акинфий дрались рядом. Охраняя один другого, они кололи штыками, молотили прикладами, а иногда просто били кулаками по разгоряченным багровым лицам шведов, и после таких ударов противники валились с ног, а русские богатыри стряхивали кровь с разбитых пальцев.

Поручик Торпаков, стройный, ловкий, работал шпагой, как на уроке фехтования. Поразив врага, он отскакивал, вертелся волчком, и усы его топорщились, как у рассерженного кота. Солдаты оберегали своего командира от штыковых ударов.

Шведы, не считаясь с потерями, ломили стеной. На Илью и Акинфия разом навалился десяток врагов. Здоровенный ветеран, побывавший во многих битвах, внезапно появился перед Марковым, а тот никак не мог вытащить штык, застрявший в теле поверженного офицера.

Швед поднял пистолет, но не успел спустить курка, как перед ним точно из-под земли вырос Акинфий. Раздался выстрел. Пуля пробила грудь Куликова, но кряжистый старик еще успел взмахнуть прикладом, и ветеран рухнул с раздробленным черепом. Когда Илья наконец освободил штык, Акинфий уже медленно опускался наземь.

— Батя!

Отчаянный вопль Маркова заглушил гром боя.

Старик попытался приподняться, но жизнь оставляла его. Он упал навзничь.

— Батя!..

Ответа не было.

Дикая, нечеловеческая ярость охватила Илью. Силы его точно удесятерились. С ревом бросился он на врагов, не щадя себя, не помня о своих ранах. Штыком работать было некогда, приклад расщепился о крепкие головы шведов… Марков схватил пушечный банник[111] и крушил им направо и налево. Враги падали под ударами свирепого бойца, как трава под косой косаря.

Воодушевленные примером товарища, русские солдаты усилили натиск. Шведы заколебались. Вот они уже вне редута. Они побежали.

Торпаков, чудом уцелевший в свалке, бросился к пушкам. Они молчали: артиллеристы почти все были убиты или ранены в схватке с врагом.

Но тут у батареи появился солдат с лицом, закопченным пороховым дымом и залитым кровью, в мундире, порванном штыковыми ударами.

— За батю! — Со сноровкой, приобретенной в Астрахани, Илья зарядил пушку, поднес к затравке еще тлевший фитиль.

Немногие уцелевшие пушкари тоже бросились к орудиям, им принялись помогать пехотинцы.

Редут ожил, опоясался дымом выстрелов. На отступавших шведов посыпались ядра, увеличивая смятение в их рядах.

Другие редуты тоже удалось отстоять. Позднее выяснилось, что в самом начале шведской атаки первым залпом русской артиллерии были насмерть поражены два шведских генерала. Редуты сначала задержали врага, а потом разрезали его строй на части.

Когда шведы отошли и у редутов наступило сравнительное затишье, Илья пустился разыскивать Акинфия. Тот лежал как мертвый. Марков, рыдая, приник к телу друга. Старик очнулся, открыл глаза.

— Илюша, сынок… Жив ты… а я вот…

— Батя, батя! Я тебя к лекарю снесу.

— Не поможет, Илюша… Шведов бей… а боярам не поддавай…

Кровавая пена заклубилась на губах Акинфия, и он замолк навсегда.

Бой продолжался. Из-за редутов на всем скаку вылетела кавалерия Меншикова, а между пехотными колоннами Левенгаупта выдвинулась шведская конница. Русские и шведские драгуны рубились, в свете наступившего утра. Всадники перескакивали через людские и лошадиные трупы, раненые лошади носились по полю, увеличивая сумятицу. Было около четырех часов утра, солнце ярко освещало поле битвы.

Царь Петр готовил к бою главные силы. Он понимал, что дело, затеянное Меншиковым со шведами, — только простая авангардная стычка, которая не может решить исход битвы. Он то и дело посылал к Меншикову ординарцев с приказом отступать. Но тот увлекся. Ему казалось, что осталось сделать еще несколько усилий — и враг побежит. Разгоряченный боем, пересевший уже на третью лошадь (две были под ним убиты), Меншиков требовал от царя подкреплений.

Петр яростно дергал себя за порыжевший, прокуренный ус.