Ануар Алимжанов - Гонец Страница 39

Наблюдая за происходящим вокруг и занятый своими мыслями, Кенже опять вспомнил о Сании и не заметил, как к нему подъехал Таймаз.

— Что, брат Кенже, думы одолевают?.. Нечего томить себя. Все будет решено там, — Таймаз указал на шатер. — А нам важна сила рук. Голова перед боем должна быть свободна от всякой ерунды. Уже близок час. Видишь, глашатаи что-то учуяли, на коней сели, а вон погляди на даулпаз[73] для особо важных событий. Какой-то жигит уже в готовности стоит возле него. Собирается бить тревогу или призыв. Ему все равно! — Таймаз, как всегда, был весел, подтянут, его шлем сверкал в лучах уже поднявшегося к зениту солнца. Но здесь, на вершине террасы, не ощущалось жары. Мягкий свежий ветер летал по травам.

Не успел Кенжебатыр ответить Таймазу, как зашевелилась, забеспокоилась стража. На почтительном расстоянии от шатра застыли в ожидании приказов гонцы, глашатаи. Медленно перебрасываясь словами, начали подниматься с мест почтенные слуги аллаха. Взоры всех обратились к белому шатру. Кенжебатыр и Таймаз прошли поближе к гонцам.

Вот откинут тонкий персидский ковер, раскрылась дверь шатра, и показался великий имам степи.

Он торжественно направился к ожидавшим его ходжам и муллам. Батыр Богенбай вышел из шатра в сопровождении Тайлака и Санырака. Лицо Богенбая было спокойно, глаза задумчивы. Он быстро окинул взглядом террасы, на мгновение обратил взор в безбрежную даль степи, постоял немного, будто вспоминая о чем-то, но заметив Кенжебатыра, Егорку и Таймаза, широко улыбнулся, пошел им навстречу.

— Ну, пора, жигиты! Скачите, выводите войско! — раскрыв огромную пятерню, он обвел рукой холмы, раскинувшиеся у ног батыров. — Священный час настал! Скачите, готовьте сарбазов. Пусть победители битвы на берегах Буланты и Боленты станут впереди! Всех на коней! Слава создателю! Ныне великие бии обратятся к сарбазам и народу!..

Все трое вскочили на коней. Объезжая ханские юрты, они заметили, что за юртами стоят шатры иноземцев — быть может, купцов, а может, послов или просто странников, охочих до разных слухов, доносчиков и лазутчиков… Кого только не влечет сейчас в эту степь?! Всем интересно и важно, выстоит ли или погибнет Казахия под копытами джунгар и циней! Говорят, даже франки здесь появились, северные франки[74]. Каждый втайне надеется поделить шкуру еще не убитого быка, подумалось Кенжебатыру.

На дальних холмах и на больших террасах — повсюду слышны голоса глашатаев. Захлебнулись от радостной дроби даулпазы, затрубили, заурчали карнаи и сурнаи — точь-в-точь как на площадях Хивы, Самарканда и Бухары. Откуда-то доносится гортанный клич туркмен, призывные крики узбеков и каракалпаков, где-то затянула песню таджикская сотня.

Батыры заторопились. Егорка устремился в длинный зеленый лог, где стояли смешанные сотни русских и казахов и находились трофейные пушки; Таймаз мчался к своим, у него уже было пять сотен башкир и татар, ногайлинцев — и все лихие жигиты, под стать друг другу, озорные, смелые, охочие до степных красавиц, мастера на острое слово, чувствующие себя баловнями среди казахских сарбазов, относившихся к ним с братским великодушием и терпеливо выносивших все их остроты в свой адрес.

Кенжебатыр с ходу, не сбавляя галопа, поднялся на холм и осадил скакуна возле молодых воинов.

— Кончился совет ханов и великих биев. Ждут нас! Торопитесь, братья. Передайте жигитам — мы все должны выглядеть батырами, как подобает победителям. Возьмем ширину войска в пятьдесят всадников, чтобы не растягивать конницу в глубину больше чем на версту…

Таймаз быстро подтянул свои сотни, и конница победителей в едином строю во главе с батырами двинулась к белому шатру, прорезая людское море, неистовыми волнами охватившее все подступы к верхней террасе, к главной ставке.

Охваченный каким-то радостным, волнующим чувством, не ощущая под собой седла, не слыша рокота людской волны, Кенже ехал впереди всех. Он видел лишь белизну шатра да бездонность голубого неба. Он видел себя со стороны. Видел батыром, ведущим огромную армию к священному шатру, чтобы получить благословение народа. За ним следовали Таймаз и десять самых храбрых жигитов, которые после битвы в долине Карасыир стали сотниками и тысячниками.

Расступался народ, пропуская победителей, расступались войска ханов и султанов, завистливо уступая дорогу объединенной коннице батыров.

— Нет, там не видно Богенбая. А где Санырак и Тайлак? А этот, кажется, тот самый удалой Кенжебатыр из рода болатшы, из племени найманов, что в Великом жузе.. Слава аллаху, тысячу благодарностей создателю… Наконец-то, наконец-то мы дожили до великого дня. — Кенже слышал голоса людей, даже воины ханов и султанов с почтением приветствовали их.

— Смотрите! Смотрите! Вон тот самый храбрый сын башкир и татар. Красавец батыр Таймаз! Айналайн, все-таки свой, мусульманин, за нас дрался… — услышал Кенже голос какого-то старика.

— Да что ты?! Заладил — мусульманин, мусульманин… А вон тот — рус? Говорят, тоже дрался не хуже Богенбая, хотя и не нашей веры, — перебил другой.

— Должно быть, он тоже одной веры с нами. Иначе быть не может… — не сдался старик.

Уж близко, совсем близко от шатра. Вырвавшись из толпы, навстречу Кенже бросились два всадника: пожилой могучий мужчина и красивая строгая красотой женщина в иссиня-белом кимешеке. Они бросили под копыта коней батыров пригоршни золотых и серебряных монет.

— Это все наше богатство! Пусть во имя народа ваш путь будет счастливым! Победы, победы, победы вам, сыны наши!..

Где-то в толпе зазвенела домбра. Высокий чистый голос акына начал торжественную песню. Подхватил другой…

Кенже не слышал ничего, он видел только лица, усталые, но радостные лица братьев и сестер своих. Все, все были его братья, его сестры. Он слышал смех, он видел слезы — слезы радости — на глазах у людей. Он не услышал, как из глубины людского моря неожиданно, как внезапный выдох, вырвался голос женщины: «Кенже!» — и умолк.

То Сания увидела его и не смогла сдержать себя. Она рванулась вперед, но ее конь не смог пробиться к сарбазам, люди оттеснили ее. Она снова, как и в прежние годы, была в одежде жигита. Отца рядом не было. Он заболел, с того дня, когда его избил туленгут, и они с трудом, с помощью незнакомых жигитов ушли от надменного богача. На следующий день отец не смог подняться, у него разболелась спина. Доверив отца попечению незнакомого старого табунщика и его старушки, прибывших с берегов Сырдарьи, она сегодня приехала сюда, к верхним террасам, в надежде найти Кенже. И вот нашла его, увидела его. Он жив! Он стал батыром! Так смеет ли она теперь искать с ним встречи, когда самая достойная красавица степи, будь то дочь султана или хана, почтет за честь удостоиться ласки Кенже…

Кружилась голова. Горело лицо… Нет, нет. Она не уступит его никому. Никому! Она нашла его. Нашла после стольких лет, после стольких мучений…

Но где же он?! Как он далек и сколько людей вокруг него, сколько жигитов ведет он за собой?!

Кенжебатыр не увидел девушку, но где-то в глубине его сердца жило желание, чтобы именно сейчас, в эти торжественные мгновенья, его увидела Сания. Он мечтал об этом.

Но где она теперь? Куда занесла ее нелегкая судьба? Ему так хотелось увидеть ее или хотя бы услышать о ней. Не только оттого лишь, что он любит ее. А потому еще, что она единственная, кто знает до последних дней жизнь его погибшего аула…

Все ближе белый шатер. Больше знати, теснее ряды сарбазов. Вон там, кажется, стоят ханы, каждый в окружении своей свиты — султанов, богачей и сородичей.

Кенжебатыр огляделся. По пятьдесят в ширину, медленно, стремя в стремя, как течение великой свинцовой Сырдарьи, двигалась конница вслед за ним. Берега этой реки были составлены из плотной людской массы — конной и пешей…

Случайно Кенжебатыр задержал взгляд на опаленном ветром лице степняка. Старая худая кляча под ним, худое седло, рваный чапан, а вид, как у ободранного, но задиристого петуха, сверкает топор у луки седла. Рядом такой же бедняк. У него секира, у третьего соил из корней яблони. Трое затесались в среду знати. Но вокруг таких много. Тысячи. Они заполнили все террасы, холмы и равнины. Топор, секира, вилы, косы, дубины — чуть ли не у каждого из тысяч и тысяч людей, собравшихся сюда. Он видел этих людей и раньше. Вчера и позавчера. Деревянные пики с железными наконечниками есть у всех, кто не смог раздобыть себе лучшего оружия, хорошего коня, крепкую кольчугу и достойно встать в строй сарбазов. Видно, что все они жаждут боя, рвутся все в битву с джунгарами. «Но что им защищать, что терять?.. — вдруг подумалось Кенжебатыру. — И зачем здесь столько стариков, зачем женщины и дети? Ведь война не их удел…»

Прямо перед собой он увидел жигита на саврасом коне, в дорогом воинском одеянии.