Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона Страница 39

— Я удивляюсь, сэръ, отчего они не ѣдутъ, — сказалъ майоръ Линкольнъ. — Имъ бы уже пора. На моихъ часахъ десять часовъ, а здѣшніе еще не били. Я, по крайней мѣрѣ, не слыхалъ.

— Публичные часы теперь всѣ невѣрно ходятъ, — отвѣчалъ пасторъ. — На нихъ дѣйствуетъ холодъ. Скажу вамъ, майоръ Линкольнъ, я не раздѣляю пуританскаго взгляда на религію. Пуритане видятъ въ религіи что-то мрачное, зловѣщее. Напротивъ, религія должна быть жизнерадостна. Наша бѣдная природа подвержена такому множеству всякихъ золъ и бѣдъ, что мы просто обязаны пользоваться каждымъ удобнымъ случаемъ поймать себѣ счастье. Это нашъ долгъ.

— Грѣхъ не можетъ сдѣлать счастливымъ человѣка падшаго, — раздался вдругъ глухой голосъ, точно выходившій изъ печки.

— Что? Что вы сказали, майоръ Линкольнъ? Какая мрачная мысль для человѣка, собирающагося вѣнчаться! — сказалъ пасторъ, озираясь по сторонамъ.

— Это одинъ бѣдный юноша, котораго я привелъ съ собой, чтобы онъ помогъ мнѣ зажечь здѣсь свѣтъ, — отвѣчалъ Ліонель. — Онъ повторяетъ изреченія своей матери, сэръ, вотъ и все.

Докторъ Ляйтерджи разглядѣлъ Джоба, притаившагося за печкой, и сказалъ съ презрительной усмѣшкой:

— Я знаю этого мальчика, сэръ. Онъ напичканъ всевозможными текстами и даже пускается въ религіозные споры. Его слабый отъ природы разсудокъ, вмѣсто того, чтобы развивать, еще въ дѣтствѣ, окончательно забили всѣми этими тонкостями.

Ліонель нетерпѣливо подошелъ къ окну, поглядѣлъ въ него и воскликнулъ:

— Боже мой! Хоть бы пріѣзжали скорѣе!

Вдругъ онъ увидалъ сани, ѣхавшія по совершенно пустой улицѣ, радостно вскрикнулъ и побѣжалъ встрѣчать невѣсту. Пасторъ взялъ свѣчку, прошелъ въ алтарь, облачился, зажегъ всѣ остальныя свѣчи и съ открытой книгой въ рукахъ сталъ ждати брачущихся. Джобъ остановился въ сторонкѣ, въ тѣни, и съ дѣтски-почтительнымъ страхомъ глядѣлъ на внушительную фигуру пастора въ облаченіи.

Изъ менѣе освѣщенной части церкви медленно подходила къ алтарю небольшая группа лицъ. Впереди шла Сесиль подъ-руку съ Ліонелемъ. Верхнюю теплую одежду она сняла съ себя въ притворѣ и осталась въ одномъ платьѣ. Оно было бѣлое атласное, сшитое по модѣ, съ такой же мантильей на дорогомъ мѣху и обшитой мѣхомъ. Верхъ платья былъ отдѣланъ двумя рядами кружевъ. Все было очень просто для такого торжественнаго случая и въ то же время замѣчательно изящно. Сама невѣста въ этомъ туалетѣ была чудно-хороша.

Подходя къ священнику, Сесиль граціозно сбросила съ себя мантилью, повѣсивъ ее на рѣшетку, и приблизилась съ Ліонелемъ къ алтарю. При входѣ въ церковь она едва держалась на ногахь, опираясь на руку Ліонеля, но теперь ея шаги сдѣлались тверже. Щеки ея были блѣдны отъ волненія, но глаза свѣтились нѣжностью къ жениху. Изъ двухъ брачущихся она была если не спокойнѣе, то сосредоточеннѣе своего жениха; Ліонель же никакъ не могъ собрать своихъ мыслей, былъ очень разсѣянъ и все чего-то озирался, какъ будто опасаясь, что изъ темноты вдругъ появится что-нибудь страшное.

Провожающихъ было только двое — Агнеса и Польвартъ. Какъ только всѣ встали на свои мѣста, сейчасъ же раздался въ торжественной тишинѣ храма внушительный басъ священнослужителя. Докторъ богословія Ляйтерджи вдохновился торжественностью поздняго часа и необычайностью обстановки среди абсолютно пустой церкви. Увѣщаніе, предшествующее моменту благословенія брака, онъ прочиталъ съ особенно елейнымъ выраженіемъ, дѣлая длинныя и частыя паузы, но когда дошла очередь до словъ: «Не знаетъ ли кто какого-нибудь законнаго препятствія? Если знаетъ, пусть говоритъ теперь же, или пусть ужъ не говоритъ никогда!» — эти слова докторъ Ляйтерджи произнесъ громко, на всю церковь, и обвелъ ее при этомъ глазами, стараясь заглянуть во всѣ углы. Всѣ присутствующіе направили свои взгляды туда же, куда и онъ, какъ будто допуская возможность, что можетъ раздаться протестующій голосъ.

Отвѣтомъ было безмолвіе. Взоры всѣхъ снова обратились на алтарь. Въ эту минуту посрединѣ верхней галлереи появилась чья-то огромная тѣнь, поднялась до потолка и, принявъ колоссальные размѣры, казалось, начала рѣять надъ новобрачными, подобно генію зла.

Пасторъ повторилъ формулу такимъ громкимъ голосомъ, точно желалъ, чтобы его услышала вся вселенная.

Тѣнь снова поднялась, и теперь можно было разсмотрѣть, что она представляла собой человѣческую фигуру чудовищныхъ размѣровъ. Черты лица, казалось, выражали сильное волненіе, губы раскрывались и произносили беззвучныя слова, предназначавшіяся не для земныхъ ушей. Вдругъ фигура подняла руки надъ изумленными новобрачными и скрестила ихъ въ видѣ благословленія. Послѣ того видѣніе исчезло. На сводѣ и на стѣнахъ церкви не осталось болѣе никакой тѣни.

Въ третій разъ озадаченный священникъ произнесъ торжественную формулу о неимѣніи препятствій къ браку, и взоры всѣхъ устремиллсь къ тому мѣсту, гдѣ появлялась тѣнь. Но тѣнь больше не появлялась. Подождавъ нѣсколько секундъ, докторъ Ляйтерджи продолжалъ службу, но голосъ его при этомъ замѣтно былъ не такъ твердъ, какъ обыкновенно.

Сесиль съ волненіемъ произнесла свои обѣты. Ліонель старался казаться спокойнымъ. Служба кончилась. Они были соединены навѣки. Въ церкви не было слышно ни звука. Никто не рѣшался заговорить. Ліонель молча подалъ мѣховую мантилью блѣдной и дрожащей Сесили, а она, вмѣсто того, чтобы поблагодарить его улыбкой, кинула тревожный взглядъ вверхъ на сводъ. Даже Польвартъ онѣмѣлъ совершенно, а Агнеса позабыла поздравить кузину и пожелать ей счастья.

Глава XXIII

Остерегитесь его судить. Мы всѣ грѣшники. Закройте ему глаза и задвиньте занавѣсъ. Предадимтесь всѣ своимъ размышленіямъ.

Четыре друга молча сѣли въ сани. Только Польвартъ отдалъ какое-то приказаніе слугѣ, затворявшему дверцу. Тутъ подошелъ докторъ Ляйтерджи и поздравилъ молодыхъ. Сани помчались во весь опоръ, какъ будто лошадь понимала нетерпѣніе сѣдоковъ. На безмолвной, безлюдной улицѣ только и слышенъ былъ теперь вой мятели да скрипъ полозьевъ.

Какъ только Польвартъ высадилъ своихъ друзей у подъѣзда мистриссъ Лечмеръ, онъ пробормоталъ что-то про «счастье» и про «завтра» и сейчасъ же уѣхалъ, забывъ, что его приглашали отужинать. Войдя въ домъ, Агнеса прошла наверхъ къ теткѣ, чтобы сообщить ей о состоявшемся вѣнчаніи, а Ліонель повелъ свою молодую жену въ гостиную.

Онъ снималъ съ нея теплый платокъ и мѣховую мантилью, а она стояла неподвижно, точно статуя, опустивъ глаза къ полу. Раскутавъ ее, Ліонель ласково отвелъ ее на диванъ и сѣлъ рядомъ съ ней. Только теперь она, наконецъ, заговорила, въ первый разъ послѣ того, какъ сказала «да» передъ алтаремъ.

— Считать ли это дурнымъ предзнаменованіемъ? — пролепетала она, между тѣмъ, какъ Ліонель прижималъ ее къ своей груди. — Или это просто была какая-нибудь страшная тѣнь?

— Тѣнь, конечно, тѣнь, мой другъ, моя дорогая! Тѣнь Джоба Прэя, котораго я привелъ съ собой зажигать свѣчи.

— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! — съ живостью и силой воскликнула Сесиль. — Тѣнь нисколько не была похожа на нашего несчастнаго юродиваго. Знаете, Ліонель, съ кѣмъ я нашла поразигельное сходство въ этомъ страшномъ и характерномъ профилѣ? Съ нашимъ двоюроднымъ дѣдомъ, послѣ котораго вашъ отецъ получилъ титулъ баронета. Его еще звали сэромъ Ліонелемъ Мрачнымъ…

— Чего не вообразишь себѣ при подобной обстановкѣ! Вотъ что, Сесиль, ради Бога, оставимъ всѣ эти мрачныя мысля. Не будемъ отравлять себѣ ими такія чудныя минуты.

— Развѣ я обыкновенно мрачна или суевѣрна, Ліонель? — сказала она нѣжнымъ голосомъ, глубоко проникшимъ ея мужу въ самое сердце. — Но это видѣніе явилось въ такую минуту, и въ такой формѣ, что не испугаться нельзя. Всякая женщина на моемъ мѣстѣ также бы испугалась.

— Да чего же намъ, собственно, бояться, Сесиль? Мы обвѣнчаны, мы соединены на всю жизнь. Насъ теперь не разлучитъ никакая сила…

— Ліонель, я это знаю. Мы обвѣнчаны, да. И какъ я молюсь Богу, чтобы онъ благословидъ нашъ союзъ! Но вотъ вы сами говорите — тѣнь. A чья же она? Кто этотъ человѣкъ?

— Сесиль, милая, дорогая, славная, хорошая. Не поддавайтесь вы этому ужасному унынію. Обращаюсь къ вашему разсудку: какой же могъ быть тутъ человѣкъ? Вѣдь въ церкви не было никого, а тѣнь сама собой не можетъ явяться.

— Я разсуждаю здраво, потому что видѣла ясно. Тѣнь была. Грозная и краснорѣчивая. Я только не знаю, какая причина вызвала ея появленіе.

— Хочется мнѣ сказать: эта причина — ваше собственное пылкое воображеніе. Но я, пожалуй, допускаю, что кто-нибудь изъ военныхъ увидѣлъ въ церкви огонь, пробрался тихонько туда и продѣлалъ для забавы всю эту исторію безъ всякаго злого умысла. Неужели намъ изъ-за этого отравлять свое счастье? Вѣдь наша совѣсть снокойна и чиста. Откуда могутъ у нась взяться дурныя предчувствія? Зачѣмъ давать имъ волю?.. О, дорогая, оставьте все это! Отдадимся всецѣло нашему счастью!