Питер Дарман - Парфянин. Книга 1. Ярость орла Страница 4

Я вскочил на ноги и повернулся лицом к знаменосцу. У него оказалось преимущество передо мной: он был вооружен мечом и щитом, тогда как я держал только меч. Он сделал выпад, и я парировал его удар. Я видел, что он весь в поту. Да и я тоже был потный. Он рванулся вперед, выставив щит, и налетел на меня. Удар пришелся в левую руку, и плечо скрутило болью. Он попытался всадить острие своего меча мне в шею, но я перехватил клинок гардой своего меча и отбросил его в сторону. Я вдруг понял, что страшно устал и с трудом могу дышать. Он снова бросился на меня, и снова я отбил его удар.

Тут я сам пошел в атаку, ухватив рукоять меча обеими руками, подняв его высоко над головой. И нанес рубящий удар, расколов щит моего противника и раздробив ему руку. Он вскрикнул, завизжал от боли, но все-таки ухитрился ткнуть меня мечом, угодив в нащечную пластину. Его уже шатало от боли. Я снова поднял меч над головой и с силой опустил, закричав. Клинок молнией сверкнул в воздухе и обрушился на незащищенную шею противника. Он вошел в тело под углом, разрубив плоть и шейные позвонки, так что отрубленная голова, кувыркаясь, полетела на землю.

Я встал над обезглавленным телом и выдернул шест с орлом из земли. И поднял повыше, чтобы все его увидели. Битва, которая свирепствовала вокруг, казалось, прекратилась сразу же, как только я поднял серебряного орла и покачал им в воздухе. У меня создалось впечатление, что это словно явилось неким магическим сигналом; впрочем, для римлян, видимо, так оно и было. Осознав, что все их командиры перебиты, многие легионеры начали втыкать свои мечи в землю, отбрасывать в сторону щиты и опускаться на колени в знак того, что сдаются. Наши воины, большая часть которых целый день сражалась под безжалостными лучами солнца, с радостью приняли их капитуляцию. Вскоре в плен сдавались уже целые группы римлян – утрата орла легиона окончательно подорвала их моральный дух.

Ко мне подошел Бозан и обнял меня. Его броня лишилась многих стальных пластин от полученных в бою ударов.

– Я знал, что ты меня не подведешь, Пакор! Отлично проделано!

Тут он скривился и отпустил меня. Его левая подмышка была в крови.

– Да ты ранен!

– Пустяк, – ответил он.

Воины нашей тяжелой конницы между тем соскакивали с коней и подходили ко мне с поздравлениями. Между ними был Вата, сын Бозана и мой лучший друг. Похожий на отца, приземистый и мощный, настоящая гора мышц, он, подобно отцу, легко и беззаботно относился к жизни. Но он носил, как и я, длинные волосы, так что черные кудри падали ему на плечи. Он обнялся с отцом, потом широко улыбнулся и заключил меня в свои медвежьи объятия.

– Что-то ты ничего мне не скажешь, – заметил он.

– Это потому, что ты мне ребра ломаешь, – сумел произнести я. Он расхохотался, выпустил меня и хлопнул по плечу, разглядывая захваченного орла.

– Вот, значит, ради чего мы проливали кровь. Немного мне таких встречалось в путешествиях. Надо полагать, римляне здорово расстроятся, когда узнают, что ты его захватил.

– Ну, пускай придут и попробуют забрать его назад, – ответил я, стараясь, чтобы это прозвучало впечатляюще.

– Да, пускай! – выкрикнул Вата. – И мы их снова побьем!

Тут я почувствовал, как странно ведут себя мои руки и ноги – они начали дрожать. И мне вдруг стало страшно. Может, я умираю? Может, меня ранили? Я упал на четвереньки и в отчаянии посмотрел на Бозана. Он опустился на колени рядом со мною.

– Не обращай внимания, мой мальчик. Тебя просто трясет.

– Трясет?

Он улыбнулся и сунул мне свой мех с водой.

– Попей. После боя многих так трясет. Когда сражаешься, все мышцы напряжены, как туго скрученная веревка, а когда бой окончен, они расслабляются и, так сказать, раскручиваются. Через несколько минут все снова будет в полном порядке.

Он оказался прав. Прошло несколько минут, дрожь прекратилась, и мышцы снова стали меня слушаться. Тем временем разоруженных римлян группами отводили в наш лагерь, а сюда начали прибывать оруженосцы и слуги. Подъехали также фургоны с водой, и их возницы уже наполняли ведра и раздавали истомленным всадникам и их коням, в то время как оруженосцы освобождали всех от доспехов.

Мой оруженосец, Гафарн, подъехал на лошади. Одетый в простую льняную тунику и мешковатые штаны, он помог мне разобраться с доспехами, после чего занялся Сурой, которую нашли и привели обратно. Спокойная кобыла терпеливо ждала, пока с нее снимут защитное снаряжение. После чего Гафарн накинул на лошадь шелковую попону, поскольку она сильно вспотела, а солнце уже начинало садиться, и его цвет изменился с золотого на красноватый. Невыносимая дневная жара начинала спадать.

– Твой плащ в седельной сумке, принц, – сообщил оруженосец. И ткнул пальцем в орла, которого я все еще держал в руке. – А это что такое?

– Это римский орел, Гафарн.

– Смотрится здорово. Наверное, стоит очень дорого. На рынке за него можно получить неплохие деньги.

Я был поражен.

– Такое не продается. Это же огромное сокровище!

– Если это огромное сокровище, тогда глупо его не продать.

– А ты всего лишь слуга и слишком много болтаешь! Как она?

Гафарн нежно погладил Суру по голове.

– Она очень красивая, принц, вот она какая. И она в полном порядке. В следующий раз постарайся остаться в седле, – он поднес ведро с водой к морде Суры и дал ей напиться.

Я подошел к лошади и погладил ее по шее.

– Да, она красавица. И другой такой нет ни у кого.

К войску уже прибыли ветеринары и занялись конями, получившими в бою ранения. Некоторых, раненных слишком тяжело, чтобы надеяться их вылечить, из милосердия предавали смерти, отправляли туда, где паслись бессмертные дикие стада лошадей, принадлежащие Шамашу[4], богу Солнца, кому мы поклонялись и кому принадлежала наша победа. Впереди я заметил большую группу римских легионеров – их посадили на землю перед нашими фургонами. Многие смотрели на орла, которого я по-прежнему держал за шест в руке. Я направился к Вате.

– Подержи его, – сказал я, отдавая ему орла.

– А ты куда собрался?

Я указал на римлян:

– Хочу поговорить с ними.

– Ты там поосторожнее, – сказал он. – У кого-то из них может быть припрятано оружие.

Но меня слишком снедало любопытство. Меня научили латинскому и греческому, вот я и хотел побеседовать с этими мужчинами с Тибра, о которых так много слышал, но до сегодняшнего дня никогда с ними не встречался. Когда я подошел к ним поближе, один из них поднялся на ноги и уставился на меня, готовый к схватке. Двое стражей направили на него свои копья, но я отмахнулся от них. Он был дюймов на шесть ниже меня ростом, но гораздо солиднее и мощнее, с широкими плечами. Его коротко остриженные волосы были все в грязи и запекшейся крови от раны на лбу. Кровь уже свернулась и засохла, превратившись в черное пятно над его правым глазом. Он не держал оружия и был без доспехов, но все равно представлял собой впечатляющее зрелище. Он смотрел прямо на меня.

– Это ты, тот самый, что захватил нашего орла, – его речь прямо-таки сочилась ядом.

– Захватил? – ответил я на его вызов. – Да он просто валялся на земле!

– Ты вполне прилично владеешь латынью, чужестранец.

– Меня еще ребенком научили этому языку, – ответил я. – А вот у тебя, мне кажется, латынь вульгарная.

– Это хорошо, что ты ее выучил.

– Почему это?

– Потому что когда мы завоюем ваши земли, ты будешь понимать, что тебе говорят твои хозяева.

Я почувствовал, как во мне поднимается волна гнева.

– Это парфянская земля, римлянин, а не какая-то ваша убогая провинция!

Он рассмеялся.

– Весь мир – римская провинция, парфянин! Вы победили один легион, но все станет иначе, когда на ваши границы обрушится множество им подобных. И этот день приближается быстрее, чем тебе может показаться.

Я решил, что спорить с ним дальше просто бессмысленно.

– Что ж, мы будем ждать этого дня, римлянин.

С этими словами я отвернулся от него и пошел назад, туда, где стояли отец и Вата.

Пленников тем временем разбивали на группы, и каждую связывали вместе одной веревкой. Римляне в бою носили на головах шлемы, а поверх туник надевали кольчужные рубахи длиной почти до колен, тело они прикрывали длинными, чуть выпуклыми щитами, защищающими торс и бедра. Все их оружие и доспехи сейчас загружали в наши повозки.

Бозан жевал кусок хлеба.

– За это стадо на невольничьем рынке дадут неплохие денежки. Их отправят куда-нибудь в восточные земли империи, как можно дальше отсюда, чтобы не дать им возможности устроить нам какие-нибудь проблемы или неприятности.

– Они свой Рим когда-нибудь увидят? – спросил я.

– Сомневаюсь. Такова судьба всех побежденных, им никогда уже не видать родных земель. Но лучше пусть это будут они, чем мы.

В следующий момент все вокруг заполнилось ревом боевых рогов. Я обернулся и увидел, что отец едет к нам в сопровождении Виштаспа и телохранителей. Конники его личной стражи выглядели просто великолепно в своих блестящих полированных доспехах, с белыми плюмажами на шлемах и с развевающимися на копьях значками. Позади отца знаменосец держал алое знамя с белой конской головой, обшитое по краю серебряной тесьмой с бахромой. На отце был серебряный шлем, не закрывающий лицо, с золотой короной. На его коне красовалась богато расшитая белая попона, отделанная по краю серебром, а кони прочих всадников были все в пластинчатой броне. Справа от него ехал Виштасп, который все время оглядывался вправо и влево, прямо как ястреб, высматривающий добычу. Вся группа остановилась в нескольких шагах от меня, и отец тут же соскочил на землю и подошел ко мне. Все, кто был рядом, и я в том числе, сразу опустились на колени и склонили перед ним головы в низком поклоне, но он схватил меня за плечи, поднял с земли и обнял. В его глазах стояли слезы. Он отступил на шаг назад и посмотрел мне прямо в лицо.