Дмитрий Евдокимов - Воевода Страница 4

Одна за другой появлялись братины с медами белым и красным, обарным и ягодным, а также с пшеничным вином[21] добрым и боярским. Была даже греческая мальвазия.

— Ты не очень нажимай, — шепнул Гилберт Думбару, засунувшему в рот сразу ползайца и пытавшемуся пропихнуть его внутрь с помощью доброго глотка ягодного мёда, очень ему понравившегося и вкусом и цветом, а главное — крепостью. — Это ведь только начало. Говорят, у русских принято подавать по сорок—пятьдесят блюд.

Действительно, слуги продолжали таскать из поварни одну ведёрную кастрюлю за другой. За холодными мясными закусками пошли мясные кушанья варёные — шти, уха и рассол, которые хлебали по двое-трое человек из одной мисы. Меж ухами подавали пироги с мясом, рыбой, горохом и крупами. Затем появились кушанья жареные — печёные и сковородные: гусь с кашей, бараньи ножки, начиненные яйцами, свиные головы под студнем с чесноком и хреном.

Хозяин тем временем произносил здравицу за здравицей, перейдя от царствующего дома к присутствующим, понуждая пить снова и снова. Если кто-то, на его взгляд, плохо ел, он выбирал кусок от стоявшего перед ним опричного[22] блюда и, положив на миску, посылал со слугой. Тот, кому предназначался кусок, должен был встать, поблагодарить за хлебосольство и обязательно съесть, изображая на лице удовольствие, чтобы не обидеть хозяина. Маржере, которому был послан огромный жирный кусок окорока, попытался было с брезгливостью отказаться, но предостерегающий взгляд Заборовского заставил его подчиниться.

Хуже пришлось Мартину Беру. Бедный студент, боясь опьянеть, оставил очередной ковш с мёдом нетронутым, но получил тут же от всё подмечавшего хозяина объёмистую чашу с водкой, которую вынужден был выпить стоя и залпом, «полным горлом», как посоветовал ему Афанасий Иванович, после чего вскоре впал в буйное веселье и начал горланить лихую студенческую песню. Думбар, гогоча как жеребец и часто икая, пытался подпевать.

Власьев, понимавший латынь, улыбался, однако, когда студент начал орать совсем непристойное, покачал головой и сказал дворецкому:

   — Зови гусельников, пусть споют что-нибудь наше.

В избу вошли и глубоко поклонились, правой рукой коснувшись пола, двое скоморохов, одетых поверх исподнего в шубы, вывернутые мехом наружу, в масках и колпаках. Один держал в руках гусли, другой — гудок[23]. Полилась старинная песня:

Что у нас было на святой Руси,На святой Руси, в каменной Москве...

Капитан, уснувший было от унылого речитатива, спросил у толмача:

   — О чём поют эти люди?

   — О нашем покойном государе Иване Грозном.

   — Жестоком? — поправил Маржере.

   — Он не со всеми бывал жесток, — не согласился толмач. — В песне поётся о его справедливости и щедрости, проявленной к разбойнику.

   — Вот как? — удивился капитан. — Значит, народ хранит о нём добрую память? Жалеет? А правда ли, что жив его сын, царевич Димитрий?

Толмач испуганно отшатнулся:

   — Нет, нет!

Власьев, слышавший разговор, пронзительно взглянул на капитана:

   — Откуда у тебя такая весть? Иезуиты нашептали? Им бы этого очень хотелось.

Маржере гордо выпрямился, насколько было возможно после стольких ковшей мёду, и закрутил ус:

   — Я с иезуитами не якшаюсь! Я — гугенот и воевал с католиками. А слышал просто пьяную болтовню какого-то шляхтича в краковской харчевне.

   — Враки всё это! — строго сказал Власьев. — Истинно известно, что царевич покололся сам во время приступа падучей и похоронен в Угличском соборе.

Он перекрестился, потом зыркнул глазом на скоморохов:

   — Что пристали? Давайте ещё, да повеселей!

Гусельник и гудочник ударили по струнам и громко запели:

Как во городе было во Казани,Середи было торгу на базаре,Хмелюшка по выходам гуляет.Ещё сам себя хмель выхваляет...

   — Это, видать, весёлая песня! — заметил Маржере. — О чём она?

   — Вроде той, что пел ваш студент. О пьяном веселье, — насмешливо ответил толмач.

Мартин Бер, будто услышав, что говорят о нём, вдруг снова заорал какую-то песню, вызвав очередной взрыв хохота Думбара и неодобрительный взгляд дьяка.

Взмахом руки он велел дворецкому внести молочный кисель и фрукты, вываренные в сахаре, что означало окончание пира.

...Пожарский ехал то впереди, со своим вооружённым отрядом, то останавливался, пропуская мимо себя длинный обоз, медленно тянущийся по узкой дороге с тесно обступившими её вековыми соснами и елями. Неожиданно лес распахнулся, и путники увидели город, состоящий в основном из церквей да деревянных изб, разбросанных как попало по ровной, чуть заболоченной местности.

   — Смоленск! — громко возвестил князь и, пришпорив коня, устремился к Днепру, где уже была готова переправа — широкий, крепко сколоченный мост, ведущий к крепости, расположенной на левом, очень отлогом берегу, прорезанном глубокими оврагами. Впрочем, сама крепость была построена чуть далее, на крутых холмах.

«Этот замок кажется неприступным! — заметил про себя Маржере, подъехав к стенам высотой более чем в три копья. — Орешек покрепче бургундской крепости Жан-де-Лоне, которую мы брали под знаменем герцога де Вогренана!»

Кое-где кирпичные стены были ещё не достроены, и поэтому бросалась в глаза толщина их основания — никак не меньше трёх сажен[24].

   — Таким стенам никакие пушки не страшны, — сказал Гилберт, заметивший интерес капитана к фортификационным сооружениям.

Ворота гостеприимно распахнулись, и путники въехали внутрь просторной крепости. Строители-каменщики работали сразу в нескольких местах — и на стенах, и на кладке башен, и на строительстве собора в центре крепости.

   — По повелению государя нашего Бориса Фёдоровича строится каменная крепость вместо прежней, деревянной, — объявил Власьев иностранцам. — Ведь Смоленск не зря называют город-ключ. Ему держать границу от лихих людей.

Строителями весёлым зычным голосом командовал высокий мужчина с окладистой, короткой бородой, в тёмном суконном кафтане и поярковом колпаке.

   — А это наш зодчий Фёдор Конь, — не без похвальбы продолжал Власьев, — не смотрите, что по-мужицки одет. Мастер знаменитый. Белый город строил — третью крепостную стену вокруг Москвы. Стена знатная, из белого камня, а шириной — на лошади проехать можно.

Маржере слушал очень внимательно, а когда дьяка позвали к воеводе, выскользнул следом из гостевой избы и отправился вновь осматривать стены и башни.

   — Башня от башни отстоит на двести сажен, — бормотал он про себя, отмеривая длинными ногами расстояние снова и снова. — Всего башен, четырёхугольных и круглых, тридцать восемь, каждая шириной девять-десять сажен, — значит, общая окружность крепости около мили...

Он остановился у самой большой башни «Орел», пытаясь подсчитать количество бойниц.

За этим занятием его застал Гилберт, тоже вышедший прогуляться.

   — Эй, куманёк! — довольно фамильярно окрикнул он капитана. — Не боитесь, что русские примут вас за шпиона? Вон тот бугай с бердышом уже подозрительно к вам приглядывается...

Капитан, обычно столь находчивый и властный, неожиданно смешался:

   — Интересуюсь, да! Может, нам с вами придётся эту крепость защищать?

Гилберт ухмыльнулся ещё шире:

   — Помилуйте, капитан, от кого? От поляков? Они вроде сейчас нападать на русских не собираются. Однако, думаю, гетман литовский Лев Сапега[25] дорого бы дал за сведения о новой крепости.

   — Не понимаю, о чём вы...

   — Уж так и не понимаете? Полно, капитан! О чём вы перекинулись словечком с гетманом, когда мы собирались выезжать из Кракова? Неужели забыли, как за вами пришли его люди, когда мы закатили прощальную пирушку?

Маржере в ярости схватился за шпагу.

   — Вот это не надо! — в притворном испуге взмахнул руками Гилберт. — Вы же сами говорили, что дуэли в России запрещены!

   — При чём здесь дуэли? — хищно оскалил зубы Маржере, оглядываясь по сторонам, не видят ли их посторонние. — Я вас просто проткну, как тряпичную куклу...

   — Полно, голубчик, — став серьёзным, сказал Гилберт. — Вы думаете, только польские военачальники интересуются русскими секретами?

Маржере удивлённо поднял брови:

   — Вы хотите сказать, что...

   — Вот именно. К польским грошам вы сможете прибавить звонкие английские шиллинги. Если, конечно, будете регулярно сообщать то, что сочтёте полезным.

   — Кому, не вам ли?

   — Именно. Пока я рядом. Если же мне придётся срочно отбыть, сообщу другой адрес.

   — Однако какой вы негодяй! Русские взяли вас на службу, чтобы вы их защищали с оружием в руках, а вы...