Роберт Виппер - Иван Грозный Страница 4

Создав республиканские конституции, дворянство придвинулось к власти и захватило в свои руки законодательный аппарат в государстве. Это обстоятельство имело решающее значение в определении участи крестьянства: дворяне закрепили статутами те меры. внеэкономического принуждения, которые они применили к крестьянам, чтобы увеличить продуктивность хозяйства своих имений, увеличить свою прибыль и занять господствующее положение на рынках. Обязательность тяжелой барщины и суровые наказания за побеги, за уклонение от работы были утверждены в силу законов, принятых шляхетскими сеймами (уже в конце XV и в начале XVI века).

Полный контраст этим порядкам аристократических республик Центральной Европы (Чехии, Венгрии, Польши, Пруссии) представляют строение и политика Московской державы. Московское государство выросло в непрерывной трудной борьбе с Золотой Ордой и ее преемниками; главной заботой его правителей было собирание и объединение русских земель, уничтожение уделов, истребление сепаратизма. Оно продолжало эту политику путем развития централизации управления и в особенности посредством создания войска, которое должно было служить орудием дальнейшего расширения и укрепления государства. Оно и достигло этой цели тем, что организовало дворянство в виде военно-служилого сословия, составившего опору для укрепления самодержавия. В Московском государстве дворянство подчинилось совсем иным юридическим нормам, чем в аристократических республиках Центральной Европы. Здесь оно не могло вырвать у власти никаких "вольностей", никаких привилегий; не могло оно превратить свои "лены", свое условное, зависимое от суверена владение в полную частную собственность, не могло основать свое благополучие на принципах рабовладельческого римского права. Московский великий князь со времени Дмитрия Донского сделался военным вождем, московский царь в XVI веке остался главой военной монархии.

Московское правительств стало развивать с конца XV века поместную систему, порядок вознаграждения землей, отдаваемой лишь во временное, ограниченное владение, обусловленное непрерывной, неуклонной службой. Система эта проводилась со строгой последовательностью: правительство не допускало свободной мобилизации земли, не допускало произвола помещика в пользовании данной ему землей, не позволяло запустошать ее, держало владельца под контролем, перемещало его по своему усмотрению из одной области в другую, увеличивало его надел по заслугам, подвергало его опале, лишению поместья в случае злоупотреблений.

7

В странах, где дворянство стало у власти, где оно обеспечило себе вольности и привилегии, а также там, где этот класс составлял могущественную оппозицию монархии, оно выдвинуло талантливых публицистов, которые развивали теории либерализма, прославляли республиканскую свободу, конституционный строй и парламентские порядки, осуждали деспотизм и абсолютную монархию, гремели против тирании "единого", единственного властителя и даже по временам проповедовали тираноубийство. Это направление политической мысли отразилось и в историографии, поскольку она исходила из дворянских кругов. В этой литературе всякого рода попытки монархии стать на путь политики, благоприятной средним и низшим классам, встречали резкую критику; монархическая демагогия оценивалась как худший сорт тирании, как злодейство, государственное преступление.

У дворянских историков такой фигурой, озаренной зловещим светом, является Христиерн II датский (1513-1523 гг.). Он перешел в память последующих поколений под кличкой "северного Нерона" как виновник "Стокгольмской кровавой бани", т. е. казни восставших против него шведских аристократов. Публицисты и историки, принадлежавшие к тому же классу в самой Дании и в других европейских странах, постарались придать его "зверству" общеполитическое освещение, очернить имя Христиерна и закрыть все другие его дела этой мрачной страницей. Их озлобление вполне понятно. В эпоху социально-экономического подъема дворянства Христиерн II пытался завести королевский бессословный даровой суд; он решился бороться с морским разбоем, которому отдавались со страстью прибрежные рыцари и среди них епископы аристократического происхождения. И недаром впоследствии, когда, свергнутый двумя высшими сословиями – духовенством и дворянством, – Христиерн II сидел в тюрьме, восстание крестьян и горожан, организованное любекским демагогом Вулленвебером, провозгласило его, заточника, своим королем.

Незадолго до своего падения Христиерн II издал помимо сейма указ, в котором звучали неслыханные среди шляхетского общества слова: "Не должно быть продажи людей крестьянского звания; такой злой, нехристианский обычай, что держался доселе в Зеландии, Фольстере и др., чтобы продавать и дарить бедных мужиков и христиан по исповеданию, подобно скоту бессмысленному, должен отныне исчезнуть". Указ остался на бумаге, как бы завещанием просвещенному абсолютизму, наступившему лишь два века спустя; автора манифеста продержали в крепком заключении в течение 36 лет – до самой смерти (1559 г.).

Нечего и говорить, что в социально-политической обстановке, сложившейся в Московской державе, было гораздо меньше оснований для возникновения литературы, враждебной монархии. Здесь монархия не только не допустила соединения среднего и мелкого дворянства с аристократией, больше того, – она использовала дворянство, организованное ею в виде военно-служилого сословия, для борьбы с "княжатами" и старым боярством. Отсюда благоприятное отношение к монархии в московской публицистике, так ярко выразившееся в двух дошедших до нас произведениях середины XVI века – в челобитных-памфлетах Ивана Пересветова и Ермолая-Еразма.

Однако осталась от эпохи Ивана Грозного еще и другая традиция, исходившая от консервативной, погибавшей под ударами самодержавия, аристократии. Она выразилась в произведениях князя А. М. Курбского, в "Беседе валаамских чудотворцев", в рассказах и описаниях летописей, в воспоминаниях современников большой крестьянской войны, которую в прежней историографии именовали "смутным временем". Это они – представители отживающей идеологии – дали материал для изображения Ивана Грозного в виде тирана, коронованного злодея и преступника, с правом, подобно Христиерну II датскому, на титул Нерона XVI века.

Странным образом эта традиция, внушенная чувством мести со стороны романтиков, оплакивавших гибель аристократии, пережила великие достижения эпохи XVI века, заглушила суждения более прогрессивных современников Ивана IV и повлияла в сильнейшей степени на историков XIX века. Грозный царь закрепился в старых школьных изображениях как жестокий тиран по преимуществу; все его крупные деяния отошли на второй план; все его заслуги по расширению и внутренней организации Московской державы и борьбе с изменниками оказались забытыми.

Русский народ дал совсем иную, глубоко мудрую оценку личности Ивана IV, выразивши ее в прозвище "Грозного". В иностранной исторической литературе смысл этой характеристики совершенно искажен переводами – Iwan der Schreckliche, Jean le Terrible, что означает "страшный", "ужасный", чем и подчеркивается обвинение Ивана IV в жестокости. В XVI в. в великой Московской державе "Грозный" звучало величественно и патриотично. Прозвища это прилагалось уже раньше к Ивану III: и дед и внук были могущественно-грозны, сокрушительно-опасны для врагов народа и государства, как внешних, так и внутренних.

II. Наследство Ивана III

Из всех европейских народов наибольшее искусство и энергию в борьбе с азиатскими воителями проявили великороссы, организовавшиеся в Московскую державу. Здесь, быть может, самая трудность задачи, необычайно опасное положение на юго-восточной окраине создали изумительную по своим политическим; и военным достижениям, по своей стойкости и выдержке школу.

1

В непрерывной борьбе с внешними врагами, наступавшими из Азии, Москва выработала учреждения, в которых было много общего со стратегией, вооружением, крепостными сооружениями, дорожной системой и административной практикой больших азиатских империй. Такой поворот вовсе не был попятным движением, не был огрубением, впадением в варварство. Никоим образом не следует забывать, что великий Азиатский материк был ареной культур более старинных, чем культура европейская, что в течение раннего Средневековья – от VIII до XIV века – Азия далеко превосходила Европу своими богатствами, широким развитием обмена, техникой, просвещенностью: арабы были учителями романо-германцев в торговле, науке, философии; монголы перенесли в Европу китайскую артиллерию, затем систему государственных дорог и почты, в свою очередь унаследованную ими от более старинных держав.