Ярослав Зимин - Корабли надежды Страница 4

Султана сильно поддерживает его дядя — великий муфтий, но духовенство, особенно муллы, никому не подчиняются и призывают к священной войне против всех неверных.

Мне мой земляк рассказал, что Юсуф-бей и Ахмет-бей как-то рассуждали, что русский флот можно пустить в Средиземное море, пусть он поможет против французов, а обратно мы его не пустим, и все Черное море опять будет турецким.

— И что же они решили?

— Решить, пожалуй, ничего не решили, но такое предложение Селиму они могут сделать. И еще одно, Захар Федорович. С прежним посланником Кочубеем — он но сухопутью через Румелию{21} поехал — передали нашему императору предложение о военном союзе против французов. И английский посланник это предложение одобрил.

— Чудеса, да и только ты мне рассказываешь. Но чего не сделаешь, когда у тебя Египет отнимают. А кто вместо Кочубея посланником?

— Вместо Кочубея прибыл тайный советник Томара Василий Степанович. Султан его уже принимал.

— Что тебе удалось узнать о других делах в Порте? Какие отношения Селима с его пашами в Румелии и Албании?

— В Румелии у султана дела плохи. Против него выступил Пазванд-оглы Виденский паша{22}. Он клянется султану в верности, а сам создал армию в 16 тысяч, захватил Никополь, Плевну, Софию, Рущук. Всю Болгарию и Восточную Сербию себе подчинил, стал чеканить собственную монету. В эту весну он наголову разбил посланную усмирить его 120-тысячную армию султана и сейчас осаждает Адрианополь. Так что еще и Стамбул возьмет.

— Действительно, Селиму не позавидуешь. А в Морее{23} у него как идут дела?

— В Морее тоже плохо. Там другой вассал Порты — Али-паша Янинский{24}. С 1797 года он тайно поддерживал сношения с Бонапартом. Генерал Жантили, овладевший венецианскими городами на албанском побережье, послал к нему для переговоров своего адъютанта капитана Роза. Али-паша устроил торжественный прием, поместил капитана в своем дворце, даже приколол на чалму трехцветную кокарду, восторгался «Декларацией прав человека». В письме к Али-паше Бонапарт называл нашу своим уважаемым другом и хвалил за привязанность к Франции. Но Али-паша, убедившись, что от французов ему не получить ни Ионических островов, ни городов на албанском побережье, неожиданно заключил капитана Роза в тюрьму, подверг пыткам, а затем отправил его султану в знак своей преданности.

— А как себя ведут французы?

— Они ведут переговоры не только с Али-пашой Янинским, но и с Ибрагим-пашой Скутарийским, с черногорскими гайдуками, с греческими и болгарскими предводителями, ливанскими эмирами, египетскими мамлюками. До самого последнего времени посланник Бонапарта при султанском дворе стремился внушить Селиму III мысль о том, что все это делается для того, чтобы упрочить власть султана. Он договорился до того, что даже поход в Египет представлял доброжелательным шагом, так как, мол, французы — верные друзья султана — хотят восстановить в Египте его законную власть и покарать мятежных мамлюков. Но этот обман был уже настолько явным, что не мог ввести никого в заблуждение. Селим III и его окружение поняли, что, утвердившись на Ионических островах и Мальте, а затем и в Египте, Франция расчистит себе путь в богатый Левант{25} и будет угрожать самому существованию Порты. А когда Наполеон высадился в Египте, тут Селиму не оставалось больше ничего другого, как объявить Франции войну. Французского посланника Рюффена он заточил в Семибашенный замок, французских купцов в Стамбуле и в провинции обобрал до нитки и тоже бросил в тюрьму. У султана сейчас одна надежда на нас.

— Молодец, Манопуло. Все это очень важно. Ты мне завтра представь подробный доклад обо всем сказанном, а сейчас поедем в город. Там отдохнешь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Адмирал Ушак-паша

В 6 часов утра 4 августа 1798 года курьер из Петербурга в сопровождении двух полицейских чинов нетерпеливо мерил шагами набережную Севастополя, переименованного при новом царствовании в Ахтиар. Он ждал баркас, чтобы направиться на нем к флагманскому кораблю и вручить командующему действующим корабельным флотом Черного моря вице-адмиралу Ушакову личное и секретное повеление Павла I.

Линейный корабль «Св. Павел» под флагом командующего флотом во главе многочисленной эскадры возвращался из крейсерского плавания к Одессе и устью Дуная.

«Св. Павел» издали не казался особенно большим и грозным. Трудно было поверить, что на нем было 84 пушки и около 900 человек экипажа. Закрытые порты артиллерийских палуб тремя белыми линиями опоясывали его борта, придавая боевому кораблю нарядный вид. Даже со свернутыми парусами и оголенными мачтами он был великолепен. Под стать флагману были и другие корабли эскадры. Казалось, что невзгоды трехмесячного похода никак не повлияли на них. Не одна подзорная труба была направлена на входившие в порт корабли. Придирчиво, с любовью и ровностью оглядывали отставные марсофлоты{26} каждое судно.

В безветренном воздухе раннего утра отчетливо слышались команды вахтенных начальников, трели боцманских дудок, вызывавшие команды на большую приборку, скрин уключин гребных шлюпок, втягивавших на буксире корабли, каждый к своей пристани. Пароду на набережной и у пристаней все прибывало.

Обеспокоенные, как бы чего не случилось с царским курьером, полицейские тоже стали нетерпеливо поглядывать на снующие по бухте лодки. Наконец подвалил баркас с начальником порта контр-адмиралом Романом Романовичем Вильсоном и, приняв курьера, под дружные удары весел заскользил к «Св. Павлу».

Взойдя вслед за начальником порта на верхнюю палубу, курьер потребовал, чтобы его безотлагательно отвели к командующему.

— Ты не волнуйся, отдохни, — увещевал его командир корабля капитан 1-го ранга Сарандинаки, — Адмирал только недавно уснул после нескольких бессонных ночей.

Но курьер стоял на своем, упирая на то, что, дескать, ему приказано вручить пакет немедленно, он ужо два дня как в Ахтиаре, а императорский указ адмиралу все еще не вручен.

— Евстафий Павлович, — обратился Вильсон к Сарандинаки, — ты уж побеспокой Федор Федоровича, а то наш столичный гость совсем изведется. Видел бы ты, как его Николай Семенович Мордвинов обрабатывал, требуя передать почту. Но наш молодец — как кремень. Велено лично Ушакову, значит, я и дождусь! Вот так-то. А ты — спит адмирал!

На шум вышел адъютант командующего лейтенант Балабин. Поздоровавшись с начальником порта и выслушав взволнованного курьера, лейтенант сообщил, что Федор Федорович уже проснулся и сейчас выйдет.

— Петр Иванович, — спросил адъютанта Вильсон, — как плавалось? Здоров ли Федор Федорович?

— Всяко было, Роман Романович. И штормы трепали, и служители хворали, но все живы и здоровы.

— А с неприятелем не встречались?

— Да какой же теперь неприятель! — воскликнул Сарандинаки. — Туркам не до нас. Они сейчас французами огорчены. Встречный купец-грек рассказывал, что Наполеон на Египет пошел. Теперь туркам с нами не воевать, а только кланяться. А вот и Федор Федорович.

К спустившемуся со шканцев Ушакову быстро подошел Вильсон и, взяв иод козырек, стал но всей форме докладывать. По Ушаков, не дослушав, обнял его и, расцеловав, спросил:

— Здоровы ли все в городе, Роман Романович? Холеры из Константинополя не занесло?

— Бог миловал, Федор Федорович. Я никого на берег раньше трех дней карантина не пускал. Да и на дорогах караулы выставлены.

Тут, оттеснив флотских, курьер пробился к Ушакову и отрапортовал:

— От Государя Императора Его Величества Павла Первого срочный пакет вашему превосходительству! Дозвольте вручить! Третий день жду. Извелся весь. Господин адмирал Мордвинов чуть меня под караул не взял. Требовал ему почту отдать. А мне приказано лично вам, в собственные руки!

Отдав рапорт, курьер сразу сник и протянул Ушакову внушительных размеров кожаную сумку, запечатанную сургучными печатями.

— Ого! — воскликнул Ушаков, — Серьезное, видно, дело.

— Да уж куда серьезнее. Ваше превосходительство, в Петербурге все говорят: война с французами!

— Ну, добро, братец, спасибо тебе. Иди поспи, поешь, а потом мы с тобой еще потолкуем. Балабин, — оборотился он к адъютанту, — распорядись! Роман Романович, ты сейчас разберись с Евстафием Павловичем, что к чему, а я пока почитаю, что здесь такого срочного.

Ушаков поднялся к себе и, заперев дверь на ключ, прошел в рабочую каюту. Задернув штору на иллюминаторе, он положил сумку на стол и, не вскрывая печатей, некоторое время задумчиво смотрел на нее.

Помимо нескольких увесистых пакетов из Адмиралтейств-коллегии, в сумке был небольшой пакет, запечатанный личной печатью Павла I. В нем оказался царский указ: немедленно по получении выйти в новый поход.