Иоаким Кузнецов - На холмах горячих Страница 4

Теперь, следуя в Астрахань, Александр Васильевич все чаще продолжал спорить с наместником Юга России, сердито бормоча: «Нет, не поход, а возведение

вспомогательных линий — вот победа малой ценой!»— Неосторожно взмахнув рукой, задел за плечо жены. Варвара Ивановна резко повернулась к мужу:

— Перестань, батюшка, размахивать! Так и по лицу можешь угодить!

Суворову вдруг стало душно. Он покрутил головой, освобождая шею от тугого ворота шубы, распахнул дверь, в которую ворвался яркий свет весеннего дня и бодряще свежий воздух, пахнувший талым снегом и испарениями земли. По густо-синему небу легко плыли облака. В неоглядной уставшей от долгой зимы степи, буреющей от первых оттепелей, серела жиденькая цепочка перелесков, за ними — Астрахань...

РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД КАРТОЙ

Семья Суворова поселилась.в большом светлом доме бывшего астраханского губернатора Никиты Афанасьевича Бекетова. Хозяин дома, высокий, стройный старик с холеным лицом принял гостей с любезной улыбкой: весьма приятно оказать приют графу, прославленному полководцу...

Александр Васильевич с головой ушел в неотложные дела, с утра до вечера проводил время в штаб-квартире экспедиционного корпуса, которого пока еще фактически не было: приехали из Петербурга несколько офицеров. Их-то не мешкая разослал он по волжским городам — в Казань, Самару, Саратов — формировать полки; на Терек — готовить казаков; в астраханскую флотилию — наблюдать за ремонтом судов, которые оказались не приспособленными для перевозки десанта. Два полковника работали над составлением плана экспедиции.

А сам сел тоже за карту Кавказа, на которой был обозначен маршрут персидского похода Петра... По глаза. Александра Васильевича помимо воли глядели вправо от побережья Каспийского моря, в срединную часть течения Терека, где серел крохотным кружочком город Моздок.

Вспомнилось детство..- Рос мальчик хилым, дурно сложенным. Даже дворовые ребятишки потихоньку дразнили его «обезьянкой». Одна отрада была — книги, благо научился он читать шести лет. У отца была большая библиотека военных и исторических книг, в которых рассказывалось о походах Александра Македонского, Ганнибала, Конде, принца Евгения Савойского, Петра Первого — полководцев, превративших войну в искусство. Бывало целыми днями пылкий и впечатлительный ребенок просиживал над пожелтевшими страницами, становился участником баталий.

Поняв, что великие полководцы были не только храбрыми, но и здоровыми, выносливыми, он десяти лет научился ездить на коне. Дворовый конюх, пожилой услужливый Кондратий помог освоить первое «ратное дело»: воин без коня — не воин.

Выедут они на окраину Москвы, Александр пришпорит своего скакуна и с поднятой «саблей» понесется атаковать кусты, с размаху форсировать речку, перепрыгивать через овражки, а бедный Кондратий, умирая от страху, жалобно кричит: «Тише, тише, голубчик! Убьешься, с меня, старика, голову снимут!»... Ни дождь, ни снег не могли удержать мальчика. Лазал по деревьям, высматривал «скопища вражеские», купался в холодной воде, привыкая даже в лютый мороз ходить в легкой одежде.

Была еще одна страсть у юного Александра. Вроде и был он истинным северянином, рос на равнине среди лугов и березок, привык к морозным зимам, любил снег, и все-таки какое-то неодолимое чувство влекло к югу, с его горами, бурными, каменистыми реками, могучими дубами, разлапистым тутовником и виноградным лозняком; к небу, где лениво парят орлы.

Когда ему исполнилось одиннадцать лет, он тайком насушил сухарей, набил ими переметные кожаные сумы, положил туда котелок, кружку, ложку, нож, сел на коня и поскакал на юг. В тот же день его поймали в ближайшей деревне и отправили в родной дом. Отец, с акку-

ратно подстриженными усами пшеничного цвета, красным, взволнованным лицом, держа сына за воротник, допытывался: «Сказывай, куда хотел бежать?» Пришлось чистосердечно признаться: «На Кавказ».—«За

чем?»—«Папенька, ведь там, в Моздоке, родичи матушкины живут, прах дедушки н бабушки похоронен». Мать, черноволосая, с большими печальными глазами армянка, всплеснув руками, обратилась к мужу: «Батюшка, Василий Иваныч, не наказывай Сашеньку строго, я кругом виновата. Поведала ему про Кавказ, про бегство наших семей от персов и турок. Не надобно было, видно, сказывать и о прахе предков».

Тринадцати лет недоросль Александр Васильевич Суворов был зачислен солдатом Семеновского гвардейского полка...

Только в возрасте сорока девяти лет Суворову удалось побывать на Тереке — всего лишь год назад, когда проинспектировал только что возведенную Азово-Моздокскую линию укреплений.

...Когда Терек показался, Суворов вышел из губернаторской повозки, велел генералу Якоби, который сопровождал его со свитой верховых, дать отдых людям и лошадям, а сам, поднявшись на холм, обнажил голову. Он думал об этой реке, на которой еще при Иоанне Грозном русские построили городок-крепостцу, где более двух столетий назад впервые раздалась русская речь, русские песни. Давно-давно, в детстве Суворову Терек представлялся широким, подобно Волге, величаво несущим волны, а это оказалась небольшая, бурная и мутная речка. На правом, южном берегу желтела редкая полоса камыша, за ней — серый аул. Левый берег веселее — стеной стояли заросли леса, вдоль которого, как сказывали, одна за одной через семь-восемь верст тянулись казачьи станицы и сторожевые посты.

Разочаровал Суворова и Моздок — маленький и серый городишко. Мужчины были одеты в черкески с газырями, на поясе кинжал, на ногах чувяки с ноговицами. И у женщин непривычный наряд: бешмет, обтягивающий талию, да не то юбка, не то татарская рубаха. А на лицо почти все одинаковые: смуглые, чернобровые, темноглазые, не поймешь, русская это или кабардинка, а может быть, чеченка.

Александр Васильевич заехал в ближайший дом купца Петра Ивановича Манукова. Встретил его сам хозяин, обрусевший армянин. Узнав, что генерал приходится ему родственником, искренне обрадовался.

Усадив дорогого гостя в красный угол, он охотно рассказал Суворову о том, как его покойный дед и бабка, Манукяны, оказались в Моздоке. Бежали они из Карабаха еще во время похода Петра, спасаясь от преследования персов, пристали к одному из полков, приехали вначале в русскую крепость на дагестанской реке Сулак, потом в Кизляр, а когда их старшая дочь Роза, мать Александра Васильевича, уехала в Москву и вышла там замуж, поселились в Моздоке и занялись торговлей вином.

В горницу вошла жена Петра Ивановича, чернявая, невысокого роста женщина, низко, по-русски поклонилась гостю, что-то сказала на ухо мужу, тот кивнул в знак согласия, и она поспешно вышла. В полуоткрытую дверь заглядывали дети, чтобы хоть глазком глянуть на знаменитого родственника. Вскоре хозяин пригласил к столу: «Пока перекусите с дороги; а потом мы уж и пир закатим!»—Суворов ответил, что пировать ему некогда, а вот чайку бы с полным удовольствием. На столе появился самовар.

Петр Иванович с гордостью расхваливал Моздок. После Кизляра — это второй русский город на Северном Кавказе. Стоит на хорошем, веселом месте — перекрестке дорог. У густого леса по названию Мездог было когда-то имение кабардинского князя Кончокина. Князь тот со своими узденями верно служил русским, охранял участок границы на Тереке, за что и был произведен в подполковники. В 1763 году с Волги приехали казаки-переселенцы, воздвигли рядом крепость и станицу. И пошел расти городок как в сказке, споро и шумно.

Росту способствовали три причины. Прежде всего, беглые горцы. Хлынули они из-за Терека целыми партиями и с семьями, прося защиты от притеснения своих жестоких владельцев, готовые принять русское подданство и даже православную веру, тогда-де «не достанут» их кровожадные тираны.

Наше начальство быстро поняло всю выгоду такого положения. Быстрехонько церковь построили, епископа привезли, нарекли его Моздокским и Маджарским, и началось обращение мусульман в православные. Но поскольку беглые были в рванье, смотреть страшно, пред алтарь священный в таком одеянии ставить непотребно, каждому перед крещением выдавали отрез холста, дабы сшить одежду, помыться, в божий вид себя преобразить. Из-за этого холста казусы возникали: иные горцы по два, по три раза крещение принимали.

И еще важное событие произошло в Моздоке: побег Пугачева из гарнизонной гауптвахты. Бывшие пугачевцы, что бежали на Терек после разгрома, паломничество сюда устраивают, чтут как святое место: отсюда-де наш батюшка пошел завоевывать волю. Суворов встрепенулся: «Ну-ну, милостивый государь, поведайте про

побег Емельяна Ивановича».

Оказывается, в 1772 году Петр Мануков служил писарем Моздокского казачьего полка, и все это дело происходило на его глазах. Зимой, в феврале, местные казаки поймали на базаре и привели в полковую канцелярию бородатого человека, хотя по годам и не старого: купил незнакомец синий китайский бешмет, желтые сапоги, лисий малахай, шелковый кушак, саблю и провианту, не охнув, заплатил за все большие деньги — семь рублей сорок копеек. Потом направился к мастеровым, которые отливали из олова и свинца разные памятные безделицы и искусно надписи на них делали. Незнакомец и говорит: «Смастерите мне свинцовую печать атамана войска Донского»,—и задаток в руки сунул. Казаки смекнули: да он проходимец-мошенник, ежели схватить такого и доставить начальству, благодарение можно получить. Вот руки ему скрутили и привели.