Марк Равина - Последний самурай Страница 4

Другой тип изображений, Сайго нэхандзо, имел под собой глубоко религиозную основу. На них Сайго предстает перед нами как просветленный, приготовившийся прервать свое физическое существование. Все еще облаченный в военный мундир, он окружен простыми японцами — мужчинами и женщинами, молодыми и старыми, — которые усердно молятся о его возвращении в земной мир. Эти гравюры тесно связаны с традиционными гравюрами, изображающими смерть и переход в нирвану основателя буддизма Шакьямуни. Как и Будда, Сайго встречает смерть спокойным и умиротворенным. Вместо учеников его окружают представители всех слоев общества, в том числе лавочники, продавцы газет, гейши и монахи. Укрепляя параллель с Буддой, над уходом Сайго из жизни горюют также лошадь, собака, петух и змея — тем самым гравюра подразумевает, что Сайго, как и Шакьямуни, боролся за спасение всех живых существ. Для японской публики это было примерно то же самое, что изобразить Сайго распятым на кресте, хотя в Сайго нэхандзо отсутствовали какие-либо кощунственные намеки. Сайго мог быть Буддой, при этом не оскорбляя достоинства исторического Будды, Шакьямуни.

Сайго достигает нирваны

Эти странные трансформации, несмотря на свою символичность, имели очень большое значение. В Японии девятнадцатого века граница между миром живых и миром мертвых была тонкой и расплывчатой. Души могущественных людей переживали физические тела. К духам и призракам относились со всей серьезностью. Большинство японцев верили в то, что каждое лето души усопших возвращаются в мир живых с кратким визитом. Чтобы приветствовать духов, в японских деревнях было принято в июле или августе исполнять народные танцы, называвшиеся бон одори. Облаченные в легкие летние кимоно, крестьяне танцевали под звуки барабанов, гонгов и флейт. Эти празднества можно связать с древним ритуалом умиротворения злых духов, хотя призраки крестьян считались значительно менее опасными, чем призраки воинов. В некоторых деревнях существовало поверье, что, получив должный прием от своих родственников, души умерших присоединяются к танцующим.

Души великих людей, таких, как Сайго, требовали к себе особого внимания, поскольку они обладали способностью навлекать беды и несчастья на головы своих врагов. Согласно японской традиции, этих могущественных духов можно было умиротворить только в том случае, если бывшие враги начнут поклоняться им как божествам (коми) и совершат соответствующие ритуальные подношения. Самый известный случай гнева могущественного ками был связан с личностью Сугава-ра Митидзанэ (845–903) — Талантливый администратор, выдающийся поэт и ученый, он значительно превзошел полученный при рождении статус, заняв второй по значимости пост в государственном совете. В 901 году он был ложно обвинен врагами в измене и выслан из столицы Киото, получив малозначимую должность в глухой провинции. Там он умер через два года, разлученный с друзьями и близкими. В годы, последовавшие после его смерти, враги Сугавара начали умирать один за другим при загадочных обстоятельствах: несчастный случай на охоте, удар молнии, неизвестная болезнь. Причиной этих трагедий, по всеобщему убеждению, была месть духа Сугавара. В конечном итоге дух Сугава-ра был умиротворен, когда в 947 году, по указу императора, в честь этого поэта и ученого была воздвигнута часовня. Сугавара стал божеством, известным как Тэм-ман Тэндзин. Это божество имело двойственную природу. С одной стороны, Тэмман Тэндзин почитался как покровитель литературы и науки. Даже сегодня многие студенты, готовящиеся к вступительным экзаменам в колледж, покупают амулеты с его изображением в посвященных ему часовнях. Но, с другой стороны, он был могущественным и грозным божеством, воплощением Повелителя Грома (Райко), безжалостно сокрушающим своих врагов. Очевидно, что этими соображениями руководствовался и художник, создавший серию гравюр Сайго нэхандзо. Если простолюдины молятся о том, чтобы Сайго вернулся к ним, «пусть даже как призрак», то священнослужители, осознающие, насколько опасным может быть могущественный дух, молятся за упокоение его души, чтобы он не вернулся в этот мир для мщения.

Таким образом, трансформация Сайго в небожителя нанесла свежий глянец на древнюю традицию почитания богов и призраков. И если даже поэт и администратор, такой, как Сугавара, смог посеять панику среди своих врагов, то какой участи могли ожидать для себя соперники генерала Сайго? Японское правительство, конечно же, ни за что не призналось бы в том, что оно боится духа Сайго, но оно не могло и дальше игнорировать его неослабевающую популярность среди народа. Сайго стал символом оппозиции имперскому правительству. Японская интеллигенция считала его честным и неподкупным, олицетворением всего того, чем не является «новая» Япония. Народ продолжал пересказывать легенды о том, как выживший Сайго готовит свое возвращение. Даже после смерти Сайго оставался опасным. В конечном итоге, вместо того чтобы сражаться с легендой о Сайго, правительство решило ее принять. 22 февраля 1889 года Сайго простили все преступления против государства и вернули ему прежний ранг при императорском дворе. Его прощение стало частью всеобщей амнистии, объявленной в честь одного из главных достижений нового государства — принятия конституции Мэйдзи 11 февраля. Перестав быть мятежником, Сайго быстро превратился в образец всех традиционных японских добродетелей, прославленный в школьных учебниках.

Прощение Сайго канонизировало его статус любимого японского бунтовщика. Сайго был изменником, но теперь он стал изменником, одобренным центральной властью. Эти противоречивые импульсы — к неповиновению и уважению центральной власти — долгое время формировали жизнь Сайго. Необычный статус почитаемого мятежника и преданного изменника теперь формировал и его посмертную славу.

Утром 24 сентября 1877 года до реабилитации Сайго было еще далеко, но поиски его головы предзнаменовали смену отношения к нему правительства Мэйдзи. Неудивительно, что товарищи Сайго постарались спрятать его голову. Они твердо решили лишить центральную власть возможности одержать триумф, завладев этим трофеем. Но удивляет реакция правительства. Даже без головы Сайго у правительства не было никаких причин сомневаться в его смерти. На руках у властей был огромный труп (Сайго имел около шести футов роста) с характерным шрамом на правой руке: не было никаких сомнений в том, что это тело принадлежит Сайго. Но правительство Мэйдзи сражалось с героем легенды, который, согласно популярным изданиям, начал возноситься на небеса еще до своей смерти. Физическая победа над телом Сайго была неполной без символической победы над Сайго-легендой. Поиски головы Сайго символизировали двойственное отношение правительства к наследию самурайских традиций и его неуверенность по поводу того, что почитать, а что подвергать осуждению. Чтобы понять причины поиска головы Сайго, прежде всего следует разобраться с тем, как Сайго начал олицетворять собой все самурайские доблести и как правительство Мэйдзи вступило в борьбу с самурайской культурой. Так где же была голова Сайго Такамори 24 сентября 1877 года, и почему это имело такое большое значение? На эти вопросы мы попробуем теперь найти ответы.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. «РОМАНТИЗМ МОГУЩЕСТВА»

Детские и юношеские годы жизни Сайго в Сацума[3]

Родина Сайго

Сайго родился в Кагосима, прйзамковом городе и столице княжества Сацума. Кагосима, в зависимости от точки зрения, можно было назвать тихой заводью или вратами Японии во внешний мир. Если смотреть из сёгунской столицы в Эдо (теперь Токио) или императорской столицы в Киото, то местоположение города Кагосима кажется крайне отдаленным: он располагается на юго-восточном побережье острова Кюсю, самом южном из четырех основных японских островов. Оми-си, название одной из трех провинций, входивших в княжество Сацума, означает «большой угол»: если Киото и Эдо считать центром Японии, то княжество Сацума находилось на ее периферии. Сухопутный маршрут из Эдо в Кагосима имеет протяженность около тысячи миль; самым быстрым курьерам требовалось две недели, чтобы доставить туда новости из Эдо. Жители Сацума говорили на диалекте японского, почти непонятном для остальных японцев. Популярная литература еще больше усиливала представление о Кагосима как о примитивной, глухой провинции. В своем знаменитом собрании эротических новелл Ихара Сайкаку называет княжество Сацума «отдаленным и отсталым».

Сацума и главные княжества, около 1850

С другой стороны, Сацума служило для Японии связующим звеном с внешним миром. До 1630-х годов торговые суда, прибывавшие из Китая, часто делали свою первую остановку в Сацума, и это княжество было стартовой точкой для распространения новых товаров и технологий. Так, например, по-японски сладкий картофель называется сацумаймо, или «картофель из Сацума»: ямс был завезен в Японию из Китая через Сацума (хотя в Сацума его называют караймо, или «китайский картофель»). Огнестрельное оружие тоже попало в Япо-нию через Сацума, а точнее, через остров Танэгасима в 1543 году, и японское название фитильного ружья гаа-шгасима произошло от места его появления. После того как в девятнадцатом веке студенты из Сацума составили один из первых японо-английских словарей, сацума дзисё, или «сацумский словарь», быстро стал собирательным названием для всех японо-английских словарей.