А. Глинкин - Дипломатия Симона Боливара Страница 4

Мощные толчки нараставшего народного недовольства в Венесуэле все чаще прорывались наружу, предвещая крушения, казавшегося незыблемым здания колониальных порядков.

Очистительные ветры эпохи проникали сквозь толстые каменные стены Каса Наталь, где текла обычная жизнь богатых людей, собиралось местное «светское общество», регулярно давались балы. Об этом есть свидетельство самого С. Боливара. В 1824 году, беседуя в Перу с офицером военно-морского флота США X. Полдингом, он рассказывал ему: «С детских лет я думал о независимости: меня восхищала история Греции и Рима. Революция в Соединенных Штатах произошла недавно и послужила примером. Личность Вашингтона зажгла в моей груди желание следовать путем борьбы. Испанцы, которые держали в своих руках судьбы Колумбии в эпоху подчинения королю, были не только тиранами, но и являлись олицетворением самых грязных пороков».[16]

Не представляет большого труда проследить путь формирования личности Боливара, определить истоки его идейного развития. Много времени в свои юные годы Боливар посвятил чтению исторических, философских и естественнонаучных книг. Шумным играм со сверстниками он часто предпочитал тишину личной библиотеки его дяди, одной из богатейших в Каракасе. Через всю жизнь Боливар пронес любовь к книге, никогда не переставал обогащать свои знания, стал одним из образованнейших людей своего времени. В письме к Сантандеру, одному из руководителей освободительной борьбы в Колумбии, Боливар вспоминал в 1825 году о своих «университетах»: «…неверно, что я не получил систематического образования. Моя мать и опекуны сделали все возможное для моей учебы — для меня были наняты лучшие учителя страны… Потом меня отправили в Европу, чтобы я продолжил математическое образование в академии Сан-Фернандо. Иностранным языкам меня учили прекрасные педагоги Мадрида». Далее Боливар рассказывает о том, сколько дней и ночей было отдано изучению сочинений Локка, Кондильяка, Бюффона, д'Аламбера, Гельвеция, Монтескье, Мабли, Филанджери, Лаланда, Руссо, Вольтера, Роллена, Бертолле и классиков античности — философов, историков и поэтов, а также современных классиков Испании, Франции, Италии и в значительной степени Англии. «Я пишу все это Вам сугубо доверительно, чтобы Вы не думали, что Ваш бедный президент получил… плохое образование…».[17] Этот рассказ Боливара правдив от первого до последнего слова. И лучшее доказательство тому мы находим в его многочисленных манифестах и воззваниях периода войны за независимость, в беседах с гражданскими и военными руководителями Венесуэлы, Новой Гранады, Эквадора, Перу, Боливии, в десятитомном собрании его эпистолярного наследия. В них почти всегда присутствуют ссылки на исторические события и имена деятелей всех эпох, встречаются образы героев мировой литературы. Историзм мышления был неотъемлемой чертой личности Освободителя.

Мир молодого Боливара — это героический эпос Древней Греции и Рима, это мир мыслителей века Просвещения, мир современных ему великих людей, таких как Наполеон, Вашингтон, Миранда.

Еще большую роль в идейном формировании Боливара играли общение с его наставниками, выдающимися педагогами и мыслителями своего времени — Симоном Родригесом и Андресом Бельо, а также путешествия в Европу, где рушились феодально-абсолютистские порядки и возникали контуры нового, более свободного и человечного мира.

После смерти матери Боливара заботу о юном Симоне взял на себя его дядя, Карлос Паласиос-Бланко. Даже если бы он сознательно хотел воспитывать своего племянника бесстрашным бунтарем, вряд ли можно было найти ему лучшего наставника, чем Родригес. Некоторые исследователи считают Родригеса представителем утопического социализма в Латинской Америке, другие видят в нем горячего последователя Жан Жака Руссо. Общение на протяжении пяти лет юного Боливара с этим человеком необычной судьбы, который порвал со своей семьей, отличавшейся фанатичной религиозностью, и провел несколько лет в Европе, оставило неизгладимый след в душе будущего Освободителя. Родригес познакомил Боливара с «Общественным договором» и другими трудами великого женевца. Читая в знаменитом романе «Эмиль» строки «мы приближаемся к состоянию кризиса и веку революций», Симон верил, что гениальное пророчество Руссо относится не только к Европе, но и к испанской Америке.

Двадцатилетнего Родригеса и тринадцатилетнего Боливара связала тесная и трогательная дружба, зародившаяся в поместье Сан-Матео, где они проводили дни в прогулках, походах, задушевных беседах. Эта дружба не прервалась и после того, как Родригес, обвиненный в участии в республиканском заговоре Гуаля и Эспаньи в 1797 году, был вынужден срочно уехать в Европу. Много лет спустя, вспоминая дни юности, Боливар с присущей ему патетикой напишет Родригесу: «Вы открыли для моего сердца свободу, справедливость, великое, прекрасное. Я следовал по указанному Вами пути».[18]

Новым наставником Боливара стал Андрес Бельо, ученый и литератор, человек энциклопедических знаний, прекрасно владевший французским и английским языками. Под его влиянием Боливар стал приобщаться к миру классической поэзии и литературы, познакомился с бессмертными творениями Гомера, Данте, Вергилия, Сервантеса.

Наверное, все полученные знания могли остаться мертвым грузом, если бы «вторым я» Боливара не стало постоянное «общение с самим собой» — каждодневные размышления о прочитанном и познанном, из которых постепенно складывались его убеждения и взгляды.

Годы ученичества завершались. В 1799 году опекуны Боливара по традиции богатых креольских семей направили юношу в Мадрид для завершения образования.

ПОЗНАНИЕ МИРА

19 января 1799 г. испанский корабль «Сан-Ильдефонсо», стоявший на рейде венесуэльского порта Ла-Гуайра, поднял якоря и, наполнив паруса попутным ветром, взял курс на Испанию. На его борту находился Симон Боливар. Это был его первый выход во внешний мир, познание новых горизонтов «нашей Америки» (предстояли остановки в Мексике и на Кубе) и далекой Европы.

Миниатюра неизвестного художника сохранила облик Симона Боливара времен его первого путешествия в Испанию. Стройный юноша, одетый изящно и с долей щегольства, лицо, еще сохраняющее мальчишескую округлость, копна черных волос, полукружья густых бровей и большие, широко распахнутые глаза, пытливо вглядывающиеся в окружающий мир.

Юноша жадно впитывал новые впечатления. Но не только этим была знаменательна первая зарубежная поездка. Боливар не был создан созерцателем, его влекло действие. Он любил повторять слова Руссо: «…Если человек, способный сделать что-нибудь полезное для человечества, остается в бездействии, он заслуживает осуждения».[19] Однако еще не пришло время для выхода кипевших в нем сил. И обуревавшие Боливара мысли, чувства, дерзкие мечты проявлялись в неординарных поступках.

Полуторамесячное пребывание в Новой Испании (Мексика) позволило С. Боливару познакомиться с историческими памятниками и богатейшей культурой одной из самых многочисленных народностей коренного населения Америки — индейцев-ацтеков. Не эти ли юношеские впечатления Боливара побудили его позднее осмыслить вклад индейцев, которых в те времена далеко не все причисляли к категории «людей», в формирование наций Латинской Америки и стать поборником прав коренных жителей?

Рекомендательные письма и заботы родственников открыли Боливару доступ во дворец вице-короля Новой Испании. На званом обеде произошел эпизод, который можно считать первым публичным заявлением Боливара о своих взглядах. Когда речь зашла о политической обстановке в Европе, молодой каракасец, одетый в форму младшего лейтенанта королевской армии, столь смело и открыто выразил свое восхищение Французской революцией, что вызвал смущение присутствовавших, не привыкших слышать во дворце подобные речи, и явное неудовольствие вице-короля X. Асансы.[20] Последний поспешил принять меры к тому, чтобы поскорее отправить юношу в Испанию.

В Мадриде Боливара опекали его дядя Эстебан Паласиос и выходец из Венесуэлы гвардейский офицер Мануэль Мальо, пользовавшийся благосклонностью королевской фамилии. Пребывание Симона в столице Испании обогатило его множеством впечатлений. Значительную часть своего времени он посвящал систематическим занятиям науками, но не замыкался в классных комнатах. Боливара привлекают интересные люди. В беседах с ними он ищет ответы на волнующие его вопросы. Симон — частый гость во дворце маркиза Устариса, уроженца Каракаса, давно жившего в Мадриде и игравшего немалую роль в политической «кухне» испанской монархии. Поклонник французских энциклопедистов и приверженец политики просвещенного абсолютизма, маркиз Устарис познакомил Боливара со многими известными учеными, писателями и художниками Испании, разрешил Симону работать в своей богатейшей библиотеке.[21]