Владислав Бахревский - Непобежденные Страница 4

– Ужасные стихи! – замахала руками Олимпиада.

– Но это – Жуковский!

– Я согласна на фиалку, которая прельщает, но зачем нам засохшая?

– Викторин, спой! – матушка улыбалась губами, а в глазах стояло давнее, дивное, в чем угадал он свое счастье.

Нина принесла гитару.

– Голубушка! А почему ты у нас не поешь? Почему гитары стало не слышно? В наше время все пели, все играли. Чем увлечены твои сверстники?

– Играют, – усмехнулась Нина. – В футбол. Вот завтра будет сражение, улица на улицу.

– Футбол – это мужская битва, она занимает полтора часа. А что еще?..

– ОСОАВИАХИМ. Старшеклассники в Жиздру ездят, с вышки прыгают. На парашюте…

Викторин Александрович ударил по струнам, запел:

Под душистою ветвью сирениС ней сидел я над сонной рекой,И, припав перед ней на колени,Ее стан обвивал я рукой…

– Поля, а не забыла «Новые кирпичики»? И такое ведь пели.

Помню, как пошла я работницейНа помещичий двор, к господам,Сколько зла от них испытала я,Как страдала и мучалась там.Но забил набат, наступил Октябрь,И восстал угнетенный народ,Сбросив рабства цепь, к быту новомуОн пошел неуклонно вперед.С той поры моя изменилась жизнь.Я узнала и счастье, и свет.А на третий год меня выбрал сходКандидаткою в сельский Совет.

– Папа! Вы это пели? – вырвалось у Нины.

– Время пело. А жили мы все надеждами. Люди, голубушка, не столько живут, сколько надеются пожить. Потом, когда станет лучше.

Полюбил меня там селькор Андрей.Полюбился он так же и мне.Вот сошлись мы с ним, стали вместе житьИ трудиться на пользу стране.

После чаю сидели на крыльце. Пахло садовым табаком и рекой.

– Батюшка, ты хорошее спой! – попросила матушка.

Запел тотчас, тонко, чисто:

Не слышно шуму городского,В заневских башнях тишина.И на штыке у часовогоГорит полночная луна.

И так это было прекрасно! И все было о непоправимом…

– Папа, еще! – Нина роняла слезы, не таясь. – Папа! Пожалуйста!

На заре ты ее не буди,На заре она сладко так спит;Утро дышит у ней на груди.

Они наплакались сладко, счастливые, любящие, благодарные редкому часу, случившемуся вдруг.

– Спасибо вам! – Отец Викторин поклонился своим женщинам. – Хочется что-то очень нужное сделать. Пойду приготовлюсь к проповеди. Знаю, чего ждут люди от своего пастыря.

Сражение на футбольном поле

Год и неделю ждали болельщики футбольной битвы: привокзальские-плехановские на Шумавцова, скачковских.

Пацанье Красного Городка заняло единственную скамейку, но плехановские пришли с ухажерками. Вся команда в белых рубашках, брюки – в стрелочку. Галстуки до пупа! На ухажерок глаза поднять страшно. В шелковых чулках, тонюсеньких! Туфли на высоком каблуке. На трех барышнях крепдешиновые платья. Остальные тоже как невесты. Платья – на заводской клумбе таких цветов не найдешь.

– Нам все равно виднее будет! – сказали пацаны и полезли на деревья.

Можно было с бревен у больничного сарая болеть, но сарай чуть в стороне. Не то.

Кто на ногу быстрый, усаживались за воротами: мяч будут подавать вратарю.

Играть улица на улицу – обычное дело в Людинове. Но Шумавцов на плехановских – это матч! Поле размеченное, ворота с полосатыми штангами. В Москве «Динамо» – «Спартак», в Людинове команда Шумавцова и команда Митьки Иванова.

Иванов на часы уже два раза глядел. Со старой липы крикнули:

– Наши!

Шумавцов привел своих строем. В строю, как положено, двенадцать. Двенадцатый запасной.

С Митькой Ивановым и его причесанными быками команда Шумавцова поздоровалась издали, по-футбольному:

– Физкульт-привет!

– Будьте здоровенькими! – шутовски откликнулся дружок Иванова Медведь Доронин.

Привокзальские совсем уже мужики. У Доронина спина, как русская печь, Софронов с усами, Митька Иванов – интеллигент. В Брянске, в Лесном институте учится. Ему девятнадцать.

Рыбак Коликов, взрослый мужик, – великий знаток футбола – пожалел команду Шумавцова.

– В кости тонки, ребятушки. Подросточки.

Алешке Шумавцову шел пятнадцатый. В девятый перевели. Толяну Апатьеву и его двоюродному брату Витьке по шестнадцать. Миша Цурилин – Шумавцову одногодок. Другой Цурилин, Сашка, совсем мальчишка, тринадцати нет.

– Пролетарии всех стран! – хмыкнул Доронин, тыча рукой в сторону команды противника.

Ребята Шумавцова раздевались за воротами. Трусы у всех разные. Майки застиранные, потерявшие цвет. А на привокзальских – форма! Голубые футболки с красными номерами. Трусы тоже голубые. Гетры голубые с красными полосами.

Но у ребят Шумавцова был заготовлен сюрприз. Майки скинули, а на спинах – полуметровые, выведенные сажей номера.

Шумавцов – «девятка». Центр нападения. Сашка Цурилин, пацанчик, – левый край: «одиннадцатый». Половина команды – босиком, в ботинках трое, трое – в тапочках. А у Митькиной команды только запасной без бутсов.

Зрители на деревьях заволновались:

– Чего у Шумавцова на левой?

– Вроде ничего…

– Договорились, что ли? С левой бить не будет?

О правой ноге спартаковца Старостина в Людинове знали. Старостин на правой носил красную повязку. Запретная была нога. Вратарей насмерть убивал.

Баски в ворота обезьяну поставили непробиваемую. Старостин со штрафного как дал! Обезьяна мяч поймала, но ее о штангу и всмятку.

Рыбак Коликов сказал снизу:

– У Шумавцова всё впереди, ему бы в ЦДКА, в юношескую. Левая у него золотая.

Левой ногой Шумавцова пацаны Красного Городка не зря интересовались. В прошлом году большой спор получился. Шумавцов со штрафного снес верхнюю штангу. Штанга, может, и подгнила, но ведь держалась, покуда Алеша к мячу не приложился. Метров небось с двадцати!

Плехановские сегодня на полчаса раньше пришли. Вратарю постукали. Ногами помахали, руками. Разминка.

Митька снова поглядел на часы и вышел на середину поля.

По-футбольному поджав локти к бокам, выбежал на центр Шумавцов.

– Сговариваются! – объяснили друг другу болельщики, сидящие на деревьях.

Иванов пожал руку Алеше.

– Пора играть в настоящий футбол. Не до шести голов, а по времени. Тайм – сорок пять минут, перерыв – пятнадцать.

– Согласен! – обрадовался Шумавцов. – А часы?

– Часы есть, – Митька показал руку с часами.

– Судьи нет. Играть надо по совести, не заспаривать голы. По всей правде играть.

– По всей, – то ли согласился, то ли передразнил Иванов. – Часы отдаю девчатам. Объявят, когда время кончится.

Встреча плехановских на Шумавцова потому и редкая, что приходится Шумавцова ждать. Он приезжает в Людиново, когда учебный год заканчивается. С младенчества живет у дяди, у брата матери, – в Ивоте. Яков Алексеевич женат на учительнице Наталье Михайловне. Бездетные. Алеша стал их радостью. У него даже две фамилии. В Людинове он Шумавцов, а в Ивоте – Терехов. Комсомольский билет ему на Терехова выписали.

Барышня в кремовой блузке приняла от Митьки часы, поглядела на стрелки, подождала и махнула шелковым платочком.

– Начинай! – крикнул Иванов Шумавцову. – Время пошло.

Алеша откинул мяч Шурке Лясоцкому. Лясоцкий рванулся мимо нападающих привокзальцев. Обвел Иванова, показал спину Цыганку и оказался перед Медведем. Подождал, когда Мишка двинется на него, перекрутился с мячом, оставил защитника позади себя, а на удар сил не осталось.

Вратарь поймал мяч играючи. Выбил на Иванова. Иванов – известный водила. Корпус влево – мяч вправо. Защитник раскорячился, глазами вдогонку хлопает. Второго защитника Иванов финтом на землю уложил. Вратарь выбежал на перехват, а Митьке это и надо – перекинул мяч через вратаря: один – ноль.

Деревья аж застонали и примолкли. Мальчишки уже через минуту подавали «нашему» вратарю второй пропущенный мяч. Дружок Митькин, Мишка Доронин – Медведь-битюг – проломил защиту и вколошматил мяч с трех шагов. Крепдешиновые девочки в ладоши захлопали, «браво» кричали. Будто футбол – это им опера.

– Спокойно! – сказал Шумавцов своим. – Апатьевы, играйте ближе к Лясоцкому.

Получилось. Втроем против одного защитника проскочили к штрафной площадке. Лясоцкий ударил, вратарь мяч отбил, но перед собой, в ноги Толяну. Апатьев для верности катнул мяч вперед, чтоб все было наверняка. И тут Доронин – до мяча ему было далеко, а ноги нападающего близко – снес Толяна, как сносят городошное «пулеметное гнездо». Мяч подхватил вратарь, выбил в поле.

– Нет! – Шумавцов поднял обе руки. – Это грубость. Штрафной удар. Пенальти.