Джон Клеланд - Мемуары сластолюбца Страница 4

В десять часов утра, когда, по моим предположениям, обожаемая Лидия должна была сесть завтракать, я отправился в коттедж на своей "колеснице", одетый со всевозможным тщанием, в пышном наряде, с завитыми и аккуратно уложенными волосами – не из тщеславия, а единственно желая произвести благоприятное впечатление. Экипированный таким образом, я вышел из кареты у начала дорожки, ведущей к коттеджу, и, войдя в дом, был немедленно допущен пред светлые очи. Дамы только что приступили к чаепитию.

На старшей было то же платье, что вчера, зато Лидия оделась даже с большей простотой и скромностью, нежели накануне. На ней было белое платье и крохотный чепчик, утонувший в густых, вьющихся волосах; простая батистовая косынка прикрывала грудь, которую воображение рисовало мне такой же алебастровой, как открытая взору шея, и которая едва заметно колыхалась, чуть ли не в такт биению моего сердца. Таков был ее утренний наряд, в коем скромность и опрятность торжествовали над показной пышностью.

После неизбежного обмена любезностями миссис Бернард поблагодарила меня за заботу и попеняла за ее чрезмерность. Она заверила, что у них есть все необходимое для того, чтобы их пребывание здесь было вполне сносным, и вежливо, но твердо заключила, что мне не следует более ставить ее перед необходимостью отсылать то, в чем они не испытывают нужды, но что она теперь вынуждена принять, дабы не обидеть меня, и передать хозяйке.

Такая твердость в особах, находившихся, насколько я мог судить, в стесненных обстоятельствах, несколько удивила меня, но все же меньше, чем полное равнодушие их обеих к перемене в моей внешности. Без сомнения, во мне тогда уже зрели семена фатовства, готовые дать всходы, которые впоследствии столь пышно расцвели, что почти затмили все прочие качества, дарованные мне природой. В то утро на мне был элегантный, с иголочки, сюртук, который я обновил только в минувшее воскресенье, вызвав шквал восхищенных взглядов со стороны прихожан. Что же касается обеих дам, то они лишь скользнули по обновке беглым взглядом, свойственным замечательно воспитанным людям, когда они видят, что кто-то придает непомерно большое значение одежде.

Я принес подобающие случаю извинения за свою бестактность, объяснив ее обстоятельствами нашего знакомства, и заверил, что питаю к ним огромное уважение и от всей души готов служить им; что я умоляю их, ради их же безопасности, принять предложение леди Беллинджер, моей тети, в чьем доме им несомненно будут оказаны подобающие почести, причем без каких-либо условий и проявлений досадного любопытства.

– Хотя, – ответила миссис Бернард, – такое приглашение как нельзя более убедительно доказывает чистоту ваших намерений и истинную природу ваших чувств, надеюсь, вы извините нас, если мы не сможем принять его, так как, к сожалению, зависим от людей, которые, по ряду причин, не настолько существенных, чтобы беспокоить вас ими, расценят такой поступок как неприемлемый. В настоящее время нам более всего страшна огласка, а ее невозможно избежать, проживая в такой великолепной усадьбе, как ваша, полной слуг и визитеров. Кроме того, из-за вынужденного инкогнито нас могут счесть авантюристками, каковыми мы ни в коей мере не являемся, и это было бы очень обидно. Меньше всего, сэр, нам хотелось бы причинять беспокойство вашей семье и давать пищу для кривотолков.

Во время этой тирады я не сводил глаз с Лидии, а она, в свою очередь, не отрывала от миссис Бернард столь безучастного взгляда, что я не мог понять, одобряет она или нет ее выводы. Почувствовав наконец, что девушку смущает мое пристальное внимание, я отвел глаза и нашел в себе силы выразить надежду, что миссис Бернард смягчится и проявит терпимость, позволив мне время от времени наносить визиты вежливости, от которых мне было бы трудно отказаться. Она уступила, но со всеми оговорками, какими сочла уместным обусловить эти посещения и которые мне пришлось принять в качестве компромисса.

По окончании переговоров я почувствовал огромное облегчение, повеселел и стал еще активнее проявлять интерес к Лидии, внимавшей мне с самым скромным видом и – увы! – без малейшей заинтересованности. Ни разу не позволила она природной веселости вырваться наружу, за исключением тех случаев, когда мои вопросы не касались ее лично. Мне не потребовалось много времени, чтобы заметить это и всем сердцем огорчиться. Почувствовав себя немного не в своей тарелке от приема, оказанного прелюдиям моей страсти, я чуточку надулся, но это не возымело никакого действия. Она словно нарочно старалась вызвать во мне раздражение и досаду, находя такое положение вещей менее опасным для себя. Но каковы бы ни были происходившие с ней метаморфозы, была ли она тревожной, застенчивой или беззаботной и жизнерадостной, я ни на минуту не чувствовал себя свободным от своего увлечения. Я любил – и не отчаивался.

Этот второй визит оказался короче первого, так как мне не терпелось броситься к хозяйке и расспросить ее, как случилось, что путешественницы избрали в качестве временного пристанища сей уединенный домик в стороне от дороги.

Простившись с ними обеими, я разговорился со старушкой. Она поведала, что на днях к ней явился пожилой господин невысокого роста и ни с того ни с сего предложил сдать комнаты, а уже на следующий день прибыли фургоны с мебелью. Он прислал бы еще, если бы в доме было больше места. Через несколько часов прибыли, в сопровождении того же господина, миссис Бернард и юная леди. И больше добрая женщина не видела этого старика, однако была уже уверена, что он еще навестит своих подопечных, потому что слышала, как он дал им такое обещание. Они не стали торговаться, а вчера отправили Тома, ее внука, в Уорик за куропатками и рыбой лучших сортов. Миссис Бернард почтительнейшим образом обращается с юной леди, а та время от времени горько плачет.

Вот и вся информация, которую мне удалось почерпнуть и которая не очень-то просветила меня относительно истинного положения вещей, а главное – относительно личностей и общественного статуса ее постоялиц. Единственный вывод, какой мне удалось сделать, был тот, что невысокий старик, о котором упоминала хозяйка, несомненно владеет тайной. В связи с чем я строго-настрого наказал Тому ничего не упускать, дабы потом я мог на основе его докладов восстановить четкую картину происходящего.

Эти две дамы, укрывшиеся за своим инкогнито, настолько расположили меня к себе, что, несмотря на малопривлекательные подробности их нынешнего положения, я готов был и дальше принимать – по крайней мере младшую – за принцессу, вынужденную по воле злого рока скитаться в рубище (правда, на Лидии было довольно-таки миленькое и аккуратненькое платье, хотя и без украшений – во всяком случае, при мне она их ни разу не надевала).

Я не смог отказать себе в одной-единственной попытке обеспечить их безопасность. В стене, окружавшей наш парк, была калитка, которой уже много лет не пользовались и от которой было несколько шагов до коттеджа. Я велел открыть ее и поставил часовых из числа садовников и сторожей, и без того бодрствовавших по ночам. Эти молодцы охотно согласились, и я удвоил им плату. Дамы предложили разделить расходы поровну, но я категорически запретил часовым что-либо принимать от них и сделал это таким тоном, что они поняли: я отнюдь не шучу. Предприняв этот шаг, я доказал беглянкам свою готовность бескорыстно служить им. Миссис Бернард выказала мне сердечную привязанность. Что касается Лидии, то она отпустила по такому случаю весьма небрежный комплимент, но и это более чем вознаградило старания. Вот уж поистине оказывать услугу тому, кого любишь, куда приятнее, чем ублажать себя самого.

Я старался не слишком докучать и получил разрешение составлять им компанию в часы досуга. Мое ухаживание приняло регулярный и деятельный характер. Вскоре я убедился, что они не склонны принимать подарки. Но поскольку цветы, фрукты и тому подобные дары не входят в эту категорию, считаясь подношениями невинного свойства, я постоянно напрягал воображение, чтобы иметь возможность окружать Лидию этими знаками моей любви. Она принимала их сдержанно и с большим достоинством, как бы желая подчеркнуть, что ею движет простая вежливость.

В один прекрасный день я получил из Лондона весьма любопытное и превосходно оформленное издание "Телемаха" на французском. Как мне стало известно, эта книга для Лидии являлась предметом особого увлечения – вплоть до того, что она, под руководством миссис Бернард, самостоятельно переводила небольшие отрывки, чтобы попрактиковаться как в одном, так и в другом языках.

Преисполненный надежды, я решил лично вручить Лидии мой скромный сувенир в присутствии миссис Бернард, но она отклонила его под тем предлогом, что у нее уже эта книга есть. То был смертельный удар. При виде моего мертвенно-бледного лица миссис Бернард добродушно заметила, что хотя принимать подарки от мужчин значит поощрять их ухаживания, чего она ни в коем случае не посоветовала бы юной леди, но все же существуют пустячки, для которых обычно делается исключение, тем более в таких необычных обстоятельствах. И что со стороны Лидии будет разумнее принять эту безделицу, нежели показать, отказавшись, что ей придается уж слишком большое значение.