Роман Шмараков - К отцу своему, к жнецам Страница 4

Так приходит похоть плоти, но не одна: с нею, как говорит священная страница, входят похоть очей и гордость житейская, им же всюду сопутствуют дерзость и нежелание удерживать язык свой от зла. Если бы некий ангел обратился к тем, кто дерзко входит через порог, дабы обыскать Исава и исследовать сокровенное его, если бы он, как заповедь небесную, возгласил им повеление налагать узду на язык и пред чужой тайной отвращать лицо, если бы сказал им: «Молчание – страж всех добродетелей. Когда можно говорить, избирай молчание, если хочешь соблюсти мир сердечный. Не будь скор на слово, но наблюдай, кому, что, о чем, как, где и когда говоришь. Берегись, чтобы не стать соблазном, ни случаем для соблазна; чтобы во гневе не осудить чьих-либо слов и дел; чтобы не презреть добрый совет и не доверяться чрезмерно своему разуму. Не говори об отсутствующих даже доброе, ибо легко примешается дурное; старайся всеми силами охранить твое сердце» – что, послушали бы они его или, скорее, сказали: «Что меж нами и ним? не о нас это сказано»?

Что же никто, никто в себя не радеет спуститься!

Идем же, безумная душа, желающая, чтобы ей отдали потаенные сокровища, и горящая насытить око недозволенным зрением, – идем, покажу тебе картины языческие, если небрежешь наставлением христианским. Смотри на троянского Анхиза, хромотой пораженного за то, что тщеславился тайнами божественной ложницы; смотри на ахеян, узревших бедственный огонь Навплия, дабы истребиться от видения очей своих; смотри на Актеона, искупающего случайность пред богами; смотри и на Горгону, на которую никто не смотрит дважды; смотри, наконец, на Аглавру и ее сестер, открывающих кошницу Минервы, – в безумии, говорю я, открывающих и в сугубом безумии отбегающих прочь! Что еще делаешь? чего ждешь? Отступись, неистовая, отступись от того, чему ты прилежала, пока праздными не сделались мелющие и не помрачились смотрящие в скважинах!

7

<Без адресата>

Пени против тебя пред кем мне излить, о Фортуна,перед каким судией тяжбу с тобою начать?Скорбные знаменья мне дают небеса, и жесточевсех Нероновых дел – распоряженье судеб.Что понуждаешь меня терпеть поношенья бесчестны,устьем всех сущих скорбей сделав меня одного?

О скорбь! о стыд! о угрюмый жребий! О краткая сладость моей жизни, как внезапно напиталась ты ядом, как за былой мед воздала ты острою желчью! Счастлив не знавший благоденствия, не подходивший к кладезю печали: не бывает Фортуна сладкой без желчи, белой без черноты, и сколь тяжелее падает гигант, чем карлик, свинец, чем перо, камень, чем мякина, так и я, некогда насыщенный благими днями, канул в глубину твоего изгнания, где отрада не выйдет навстречу и утешение не стоит при вратах. Прилежной рукой мачехи-Фортуны смешан яд, коим вожделеет она истребить мою главу. Пускай, я погиб, впредь вредить ты не сможешь – умершего раны не удручают.

Чем я досадил вам, вышние? Не похищал я перунов небесных, ложа Юнонина не домогался, флегрейского оружья не поднимал. Почему же, свирепые, вы сокрушаете меня? почему? почему? ответьте – я не знаю, и вы не знаете. Что, Юпитер, меня преследуешь? Сколь убогая победа – ввергнуть несчастного в новые несчастья! Какой триумф ты справишь, отец всех триумфов, какими корыстями украсишься? Оставь, молю!

Гекторовым даровал Ахилл прощение манам;царской невзгодою был отрок пеллейский смущен;Фурий Орест умирил – ужель милосердье в тенарскихчадах охотней живет, нежели в вышних сердцах?

Этот плач приношу я тебе, как Минервину ветвь, и жертва моя окроплена обильной солью, которой источники – в моих глазах. Снедь мне тревога, слезы питье, хлеб – захлипанья, вино мне – печаль, а жизнь – смерть. Эта страница, которую ты читаешь, – лицо моих злоключений, и зримая бледность – глашатай внутренней горечи. Когда приветливым ликом обратится ко мне жребий, о Лигер, устремись вверх, к своему истоку, а ты, огонь, обратись вниз! Никогда не цветшее дерево пусть произведет плоды, солнце повернет коней на восток, словно в час Фиестовой трапезы, а робкие лани поплывут по морю. Ночью и днем зло поит меня бездонной чашей, дабы радости во мне не оживали. Днем обхождение с людьми дает мне утешиться, и чтение умаляет скорби, а ночью, в тесноте света, скорбь связывает сердце, и исступление бодрствует, снедая мне утробу. Речи веду сам с собой, исповедая свои напасти, в надежде, что они расточатся со звуком голоса. Я ворочаюсь на своей постели, словно на ворохе крапивы, куда я брошен, дабы мои печали, словно пойманная рыба, дольше сохранились свежими: то наклоню голову, то подниму, то повернусь на правый бок, то на левый, то примусь взбивать постель кулаком, думая, не позвать ли кого из слуг себе на помощь: так буйный Борей кружит древесные листья, так колесо вращает жребии смертных, так кипучая вода – колесо. То огненный жар, то зимний холод растекается по членам, и пот выступает на лбу. Если же подкрадывается редкий сон, недужные видения разнообразно играют с моей душой:

Вот, погружен в океанских струях, оценен я в истертыйгрош, бегущими зрю вооруженных богов.Реки скудно текут; трепещут в иссохшей пучинерыбы; созвездья смешав, уж накренился Атлант.

Я будто бесперый птенец, обвитый змеей на дубе, ужасной песней призывающий мать; я будто селянин, что стоит перед быстрой рекой, дожидаясь, когда она вся протечет; будто одураченный, который, следя за насмешливыми паденьями кости, много потерял и хочет потерять больше; будто безумец, которого чем больше бьют, тем шире он машет дубинкой. Мои чувства рассеялись в темном краю, в земле ничтожества, где нет порядка: надежда уязвляет мне душу, страх боится там, где безопасно, заутра взгляну и не увижу его; я втягиваю ветер любви своей в вожделении души, как онагр пустынный; радость обманывается, скорбь обступает, стыд мой бесстыден, ненависть несовершенна.

Скорби несносной вина, рамнунтская дева, услыши,останови колесо: долго ль яриться тебе?

Что ты безумствуешь? что отягощаешь эту главу? или нет уже других? Скажи мне, что ты делаешь; ответь, коварный язык; ответь ради Того, Чей престол выше звезд! Разве я дубрава, что ты обносишь меня тенетами, и разве я башня со стражей, что с рассвета подрываешь основания мои? Вот, нечестивая стая вредит мне семью планетами, и каждая подъемлется на мою гибель: Сатурн несет серп, перун – Юпитер, фракийское копье – Марс, Солнце – зной, жестокий яд – Венера, Меркурий – жезл, бурные стрелы – Луна; семь оружий поднимает седмеричный полк. Куда побегу? что предприму? нет путей к бегству. Покрывает меня океан, свирепые волны хлебещут, и погруженный мой челн не познает возврата. Кто я есмь? кто я был? откуда родом? как прозываюсь? человек я или кошель с черепками? Не знаю. Все сговорилось против меня: Отец милосердый, сжалься, помоги жалкому, надежда моя, вышний Отец! Душу, бичуемую сонмом мучений, загради, которую стигийскими конями топчет Эринния, которую разит Аллекто, которую палит Тисифона. Заступи: пусть отступят и исчезнут ищущие души моей.

8

<Без адресата>

Услыши меня, Господи, не в ярости Твоей, утверди на мне очи Твои в час милости; в болезни сердца вопию к Тебе, и весь состав мой как кифара слуху Твоему, поющая унылые песни. Нет мира костям моим от лица грехов моих; кости мои, как хворост, иссохли, и сердце мое сгорело, как хлеб забытый. Как трава на кровлях, я иссох прежде, нежели был исторгнут. Я как воробей, что вил гнездо на кедрах ливанских, ныне же не обретает дома себе, бодрствуя один на кровле; страхи мои обступили меня, и заботы мои говорят со мною; прими слезы мои, Господи, как жертву за очищение, и как лепту прими воздыхание мое. Дом мой был домом без порока, под столпами его покоилось сердце мое, и сень его – Твое благоволение; но Ты потряс его от основания, излил на него огнь негодования Твоего; напряг лук Твой, утвердил десницу Твою, убил все, что было прекрасно для очей, совершенно испроверг его. Те, кто проходит стезею, присвистнули над ним и сказали: «Чем прогневал он Всевышнего?» Восстани, Господи, ибо от стражи утренней до нощи на Тебя уповаю: пощади дом мой и сень сердца моего не презри, ибо любезны рабам Твоим камни его, и землю его жалеют. Когда челн мой ходил в сердце морей, южный ветер разбил его, великие воды вошли в него, все струи океанские в щели его. Запрети бездне, Боже, ибо в ней не исповедаю Тебя; не вниди в суд с рабом Твоим, Господи, последнего кодранта не взыщи, ибо у Тебя милосердие и искупление неоскудное. Очи мои, Господи, согрешили, а сердце не ведало. Вот, состав мой весь пред тобой, и нет места, где бы сокрыться; обойди его, как город, везде поставь стражу, взыщи дань с каждого вдвое, за грех одного; впоследок же сотвори мне по слову Твоему: вот, грехи мои как багрец, да убелятся подобно снегу; вот, они как червлень, да убелятся подобно волне. Не отврати лица Твоего от меня, Боже спасения моего, да не воззовешь меня в юности моей, прежде преполовения дней.