Иван Супек - Еретик Страница 4

– Сатанинская природа, – вмешался комиссарий, – издавна привлекала любопытных своими тайнами, начиная от нагого тела женщины до бесчисленных звезд на небесном своде. Священные догматы ограждали верующих от падения. Марк Антоний разрушил ограду, дабы скатиться в адскую бездну. Сочинение этого Люцифера науки стало библией противников апостолического престола!

– Марк Антоний! – властно произнес папа Урбан VIII.

Шум голосов утих, взоры всех вслед за Верховным судьей устремились на обвиняемого. Доминис ступил вперед. В зале воцарилась благоговейная тишина, как во время папской мессы, когда, проклиная козни Люцифера, верные католики славили свою истинную веру. И автора знаменитой книги вновь охватили сомнения – может быть, пасть ниц перед понтификом?

– Ты слышал, в чем обвиняют тебя, – сурово, по сдержанно продолжал Маффео Барберини. – Ты не исполнил наложенного на тебя покаяния. Это – формальный повод для инквизиции призвать тебя к ответу… Ты должен оправдаться. Следовательно…

– Я могу защищать… – В голосе обвиняемого звучала неуверенность. – Я могу защищать основные положения своей книги…

Это заявление вызвало у присутствующих кардиналов злорадные реплики: «Пусть защищает! Значит, ничего не изменилось… Еретик стоит на своем!» Члены суда инквизиции спешили продемонстрировать свой ужас, радуясь в глубине души, что подсудимый не искал у них сочувствия. Сколь бы ни были неприемлемы для них его теории, им все же казалось неудобным пока посылать на эшафот человека, которого они сами заставили пасть ниц. Наверняка многих из них, помимо Скальи, привел в недоумение и напугал арест такого лица, как бывший примас Далмации, профессор Падуанского университета и советник английского короля. Но его слова, произнесенные сейчас здесь публично, рассеяли опасения курии, что он снова укроется за многозначными толкованиями догм; и, чтобы окончательно отрезать ему все пути к отступлению, Оттавио Бандини и комиссарий Священной канцелярии начали громогласно цитировать наиболее зловещие, по их мнению, фразы из его сочинения, лежащего раскрытым на столе. Скалья не спешил высказываться. Уж коль скоро его вынудили присутствовать здесь, он позволит себе выступить так, чтобы противостоять унижению несчастного. Попытка отмолчаться, уйти в сторону не удастся. «Дьяволом» назвал старого друга немецкий кардинал. А поскольку автор собирался защищать свою книгу, предательский ужин у Клесселя выглядел еще более позорным. Немец злился чувствуя себя здесь лишним.

– Я могу защищаться, – голос Доминиса звучал словно в растревоженном улье, – могу, ссылаясь на евангелие, на Ветхий завет…

– Еретик, – выкрикнул Бандини.

– Несомненно, – согласился генерал ордена иезуитов, – все еретики ссылаются на Священное писание.

Эти злобные возгласы вывели Скалью из оцепенения. Отчетливо осознавая, что его вмешательство напрасно, он не выдержал и, надеясь остановить упрямца на краю пропасти, решительно направился к нему на помощь.

– Марк Антоний! В том, что ты опирался на евангелие, тебе нет упрека. Но стремился ли ты сохранить верность церкви?

– Стремился…

– Стремился, хвала господу! И даже живя там, в протестантских странах?

– Конечно, и тем более!

В ответ раздался смех.

– Гость при дворе английского короля, – издевался комиссарий над самозваным защитником католицизма, – верен церкви? Человек, напечатавший за морем книгу «О церковном государстве», верен церкви?

Даже самого Скалью, пытавшегося быть беспристрастным, изумил этот ответ. В Лондоне чувствовать себя большим католиком? Это лишало слова обвиняемого всякой убедительности. Скалья растерянно отодвинулся к двери, надеясь незаметно ускользнуть. Яростная злоба закипала под сводами просторного зала, злоба, грянувшая, подобно грому, из черной ватиканской тучи.

– Сперва выслушайте меня. Я хотел… – молитвенно сложив руки, крикнул охваченный ужасом человек.

– Ты хотел… – Бандини громко читал отрывки из его книги под все более неистовые вопли: отступник, реформат, протестант!

– Выслушайте меня! Выслушайте… – Отчаянный крик Доминиса заглушил все голоса.

Комиссарий положил руку ему па плечо, и мгновенно воцарилась тишина. Инквизиция приступила к делу. Желание быть выслушанным угасло в осужденном, когда монах обратился к нему:

– Ты получишь возможность высказаться.

– Да?

– Разумеется!

– Каким же образом?

Бесстрастный доминиканец объяснил процедуру. Сперва обсудят сочинения, в которых, как подозревают, содержится ересь, затем будет изложена суть имевших место отступлений, и после этого речь пойдет о спасительных догматах. Если это не вернет заблуждающегося в лоно истинной церкви, ему уменьшат дневной рацион. Должно быть, старец уже немало страдал в своей темнице от голода, ибо эта угроза оказала свое немедленное действие. Чего стоит самый острый ум в теле, привыкшем к неге? Заставляя Доминиса воспарить духом в заоблачные высоты, церковь крепко удерживала на земле его тело. Комиссарий продолжал разъяснять процедуру, которая откровенное насилие превращала в юридически оправданный акт. Коль скоро строгий пост не пробудит в душе отступника раскаяния, наступит черед пытки… Скалья взялся за дверное кольцо, намереваясь покинуть зал. Он не смог бы видеть, как человека истязают на колесе, мучают в испанском сапоге, под сосудом с капающей водой.

– Святейший! Папа Урбан Восьмой. – Тело Доминиса сотрясала дрожь, и у него не было сил совладать с нею. – Я вернулся из Англии по собственной воле, следуя призыву твоего предшественника папы Григория Пятнадцатого. В качестве декана Виндзорского, по традиции состоявшего королевским советником в делах внешних, я содействовал примирению христианских земель. Посредничать между воюющими весьма опасно. Чаще всего такой посредник вызывает ненависть обеих сторон. Все мои опасения или мои привилегии оценивай как угодно, однако победил вопль, донесшийся с европейской Голгофы, победили ужасы нынешней религиозной распри. И я отправился сюда вопреки всем предостережениям, протестам, угрозам… Я надеялся обсудить с вами причины раскола, поговорить о власти церкви, о реформации, да, я ожидал решающей беседы с вами, отцы церкви, с учеными теологами, с друзьями…

– И ты побеседуешь здесь, – с иронией прервал его Барберини, – в мире, с друзьями.

– Здесь, в Замке святого Ангела, с друзьями?

– Да, с монсеньором Скальей.

Металлическое кольцо обожгло ладонь кардинала Мысленно уже покинув судилище, он вдруг снова оказался на адских кругах Замка святого Ангела. Он не ослышался. Повелитель королевства земного и владыка царства небесного произнес его имя подчеркнуто неторопливо, с фатальной многозначительностью.

– Со мною? – Охваченный изумлением праведника, Скалья повернулся к папе.

– Да, с тобою, кардинал.

– Я не понимаю…

– Со временем поймешь…

На лице папы застыла маска напускной доброжелательности, под которой чувствовался коварный и холодный деспот. Мстил ли он сейчас за то, что Скалья отрицательно отнесся к избранию флорентийца, величественного и ослепительного, но лишенного подлинных христианских добродетелей? Окружающие также были ошеломлены. Князь римско-католической церкви любил изумлять свой двор, неожиданными решениями, ибо, подписывая подготовленные канцелярией бумаги, он чувствовал себя лишь исполнителем чьих-то чужих желаний. Собственной властью во всей ее полноте он наслаждался лишь тогда, когда мог приказать сделать нечто чрезвычайное, вроде, например, сегодняшнего. Разумеется, находились льстецы, которые ничем не позволяли себя смутить и подобные самодержавные капризы называли «мудрыми и величественными». А не защищает ли еретика «святой» кардинал? Это могло быть веской причиной. Скалья вдруг оказался перед ледяной стеной отчуждения. Тщетно искал он в чьем-либо взгляде сочувствия или ободрения. Сморщенные физиономии, потухшие глаза – лица этих людей походили на мертвые маски. Предоставленный самому себе, исполненный страха и отвращения, кардинал обратился к наместнику Спасителя на земле:

– Ты и меня заключаешь в темницу?

– Помилуй! – Маффео Барберини умел разыгрывать изумление. – Что пришло тебе в голову, высокопреосвященный? Не ты ли являешься подлинным столпом нашей церкви?

– Так, я полагал, было до сих пор.

– Полагай и в дальнейшем! Репутация праведника в глазах всей Европы делает тебя наиболее подходящим кандидатов.

– Нет?

– Прости, Святейший, не могу.

– А ты бы всегда хотел играть роль заступника? Разумеется, она тебя ни к чему не обязывает. Но теперь иной случай, и ты можешь на деле проявить себя верным слугой Господа нашего и его церкви. Наш апостолический престол подрывают люди двоедушные, они клевещут на меня, распространяют обо мне сплетни, озабоченные якобы восстановлением единства и чистоты христианства.