Роман Гуль - Скиф в Европе Страница 4

Дети императора Николая I: император Александр II; великая княгиня Мария Николаевна, в замужестве герцогиня Лейхтенбергская; великая княгиня Ольга Николаевна, в замужестве королева Вюртембергская; великая княгиня Александра Николаевна, супруга принца Фридриха Гессен-Каесельского; великий князь Константин Николаевич; великий князь Николай Николаевич; великий князь Михаил Николаевич.

Ср. Lacroix, «Histoire de la vie et du regne de Nicolas I» (Paris, 1864-75; труд неоконченный; автор пользовался материалами барона Корфа); Thouvenel, «Nicolas I et Napoleon III» (Paris, 1891); Th. v. Bernhardi, «Unter Nicolaus I u. Friedrich-Wilhelm IV» (Leip., 1893); бар. М. А. Корф, «Восшествие на престол императора Николая I» (СПб., 1877); гр. Блудов, «Последние часы жизни императора Николая I» (СПб., 1855); «Сборник Русск. Истор. Общ.», т. 74 и 90 (бумаги секретного комитета 6 декабря 1826 г.) и 98 (материалы бар. Корфа и др.); труды С. С. Татищева; Ярош, «Император Николай I» (Харьков, 1890); Лалаев, «Император Николай I, зиждитель русской школы» (СПб., 1896); «Император Николай I и 2-я французская революция» («Рус. Вестн.», 1896, № 12 и 1897); Коргуев, «Русский флот при Николае I» («Морск. Сборн.», 1896); Савельев, «Исторический очерк инженерного управления при Николае I» (1897); Цыпин, «Характеристика литературных мнений с 20-х по 50-е гг.» (СПб., 1890).

От автора

Эта книга является переработкой моего двухтомного романа «Скиф», вышедшего в издательстве «Петрополис» в Берлине в 1931 году.

Эпиграфом к своей книге о Бакунине и Николае I я беру известное стихотворение А. Блока –

Панмонголизм! Хоть имя дико,Но мне ласкает слух оно.

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.             Попробуйте, сразитесь с нами!Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы —             С раскосыми и жадными очами!

Для вас — века, для нас — единый час.             Мы, как послушные холопы,Держали щит меж двух враждебных рас —             Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал             И заглушал грома лавины,И дикой сказкой был для вас провал             И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток,             Копя и плавя наши перлы,И вы, глумясь, считали только срок,             Когда наставить пушек жерла!

Вот — срок настал. Крылами бьёт беда,             И каждый день обиды множит,И день придёт — не будет и следа             От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,             Пока томишься мукой сладкой,Остановись, премудрый, как Эдип,             Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,             И обливаясь чёрной кровью,Она глядит, глядит, глядит в тебя             И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,             Никто из вас давно не любит!Забыли вы, что в мире есть любовь,             Которая и жжёт, и губит!

Мы любим всё — и жар холодных числ,             И дар божественных видений,Нам внятно всё — и острый галльский смысл,             И сумрачный германский гений…

Мы помним всё — парижских улиц ад,             И венецъянские прохлады,Лимонных рощ далёкий аромат,             И Кёльна дымные громады…

Мы любим плоть — и вкус её, и цвет,             И душный, смертный плоти запах…Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет             В тяжёлых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы,             Играющих коней ретивыхЛомать коням тяжёлые крестцы             И усмирять рабынь строптивых…

Придите к нам! От ужасов войны             Придите в мирные объятья!Пока не поздно — старый меч в ножны,             Товарищи! Мы станем — братья!

А если нет — нам нечего терять,             И нам доступно вероломство!Века, века — вас будет проклинать             Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам             Перед Европою пригожейРасступимся! Мы обернёмся к вам             Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!             Мы очищаем место боюСтальных машин, где дышит, интеграл,             С монгольской дикою ордою!

Но сами мы — отныне — вам не щит,             Отныне в бой не вступим сами!Мы поглядим, как смертный бой кипит,             Своими узкими глазами!

Не сдвинемся, когда свирепый гунн             В карманах трупов будет шарить,Жечь города, и в церковь гнать табун,             И мясо белых братьев жарить!..

В последний раз — опомнись, старый мир!             На братский пир труда и мира,В последний раз — на светлый братский пир             Сзывает варварская лира!

Глава первая

Посвящаю эту книгу памяти

венгров, павших в октябрьском

восстании 1956 года, в борьбе

за свободу Европы.

Автор

1

Император изругался извозчичьим ругательством. Вице-канцлер Карл Роберт Нессельроде[2], руководитель внешней политики, и граф Бенкендорф, шеф жандармов, руководитель внутренней, сделали подобие улыбок. Улыбки вышли естественными. Но умерли, ибо Николай поднялся, словно был он один в зале, и пошёл, громадный, в общегенеральском мундире, плотно стянувшем сильную фигуру. На фоне золотой пустыни дворца фигуре нельзя было отказать в властности и величии.

Император шёл в любимой позе, заложив руки за спину. Знал, что расстроило; от этого было не легче. Расстроили в Красном линейное учение войскам 2-го пехотного корпуса и вчерашние артиллерийские манёвры под Петергофом. В Красном Николай скакал на белоногом жеребце, в окружении генералов: принца Евгения Виртембергского, принца Ольденбургского[3], принца Фридриха Гогенлоэ-Вальденбургского[4], графа Берга[5], графа Бенкендорфа, графа Адлерберга, барона Беллингсгаузена[6], флигель-адъютантов, свиты, фельдмаршала князя Паскевича[7] и военного министра князя Чернышёва[8]. Прекрасное весеннее утро; по небу беловатые облака с синими донышками, никакого ветра. Иностранные посланники скакали тут же, в неизменном белом мундире граф Фикельмон[9]. Интереснейшая ситуация. Линейное учение должно быть отменно; и всё скомкали никуда не годно.

От артиллерийских манёвров осталось невозможное впечатление; до сих пор жило бешенство где-то у сердца и душил воротник. Николай скомандовал залп из всех орудий, и вдруг из крайней, у леса, пушки вылетел не холостой, а боевой снаряд, пронёсшийся над императором. Император при всех сделал невольное движение корпусом и пригнулся. Николай рассвирепел, позвал батарейного, при всех кричал на него. Но опять глупость: на матерное ругательство трясущийся офицер ответил бормотавшими губами:

— Почту за особенное счастье, Ваше Величество.

Даже гнев пришлось оборвать. Батарейный же командир повалился в обморок, как баба.

Неприятности свивались: внезапный удар с министром, князем Чернышёвым, в кабинете императора за военным докладом; отвратительный рапорт коменданта крепости, с ошибками и вздором, где вместо «батальона» стояло «эшалон». При обходе богадельни, где приютил глухих, слепых, сумасшедших солдат, под сводами «на кашу» раздался такой барабан, что император вздрогнул. Под барабан безумный голос умалишённого инвалида закричал непристойности. Царь приказал дураку-барабанщику бить «на кашу» не в богадельне, а во дворе. В больнице видел у солдат от учебного шага, от вытягивания ноги, требуемого дисциплиной, на ступне фунгусы! Глупейшее слово! Черносуставная грибовидная опухоль. «Откуда?» — думал Николай, злобно ходя по залу. И идиотический пиджак графа Татищева! Лейб-гвардии поручик, семеновец, приехал из Европы — в пиджаке! Хотел оказать милость, обласкав невесту майора Стуарта, спросил с всегдашней весёлостью в отношении к девицам. И вдруг: «Дозвольте моему жениху носить усы!» — Усы в инженерном ведомстве, в любимом детище царя!