Софрон Данилов - Красавица Амга Страница 4

А мороз, кажется, нешуточный — ишь как звенит! У передка саней в тумане равномерно покачивался закуржавевший до пенной густоты круп лошади. Валерию, одетому во всё меховое, мороз был нипочём. Увёртываясь от придорожных кустов и веток, он даже вспотел. Миновав опасные места, Валерий взбодрился и предался воспоминаниям.

«Ну, счастливого пути! С честью выполняйте вашу высокую миссию», — сказал ему на прощание Пепеляев и по русскому обычаю трижды облобызал Валерия крест-накрест. «Высокая миссия…» Да, это так! А старикашка мой, обломок древности, не может глянуть дальше своего подворья, пусть нашли бы другого человека вместо меня, говорит. Старику не понять, что сына его выбрали не случайно, а сочли лучшим из лучших. Другой бы на его месте гордился таким сыном. Ну да ладно, поймёт потом. «Когда установим свою власть, на чашу весов будет положено всё, спросим всех, кто и как себя вёл в эти суровые дни испытаний, — сказал как-то Михаил Артемьев, командир белого отряда якутов. — Пусть никто не питает напрасных надежд на то, что после победы станет жить на всём готовом, за счёт других!» И это справедливо! Сам генерал, при разговоре с Валерием, высказал, схожую мысль. «Будущее Якутии — это вы сами. Править Якутией будете вы», — сказал он. Так что, старикан мой, можешь не сомневаться: сами свалим дерево, сами и белок соберём! Разным господам из ВЯОНУ, чинушам, вроде «областного управляющего» Куликовского, не дадим взобраться на свой горб.

Был у Валерия ещё сокровенный план — к приходу белых поднять в Якутске бунт и свалить красных. Что, если войска генерала он встретит главой правительства Якутии или губернатором Якутской области? Сам генерал наверняка не позарится стать правителем Якутии, у него иная цель, он замахивается на всю Сибирь и Россию. Мечтает въехать в Московский Кремль на белом коне. Говоря по правде, на это опасное поручение Валерий согласился в тайном расчёте на осуществление своего плана.

Получив задание генерала, Валерий пошёл к своему командиру Артемьеву. Тот оборвал его на полуслове: «Знаю! Держи язык за зубами. О твоём отъезде никто не должен знать». Не он ли подсказал, кого послать лазутчиком в Якутск?

«Не улыбайся, не на ысыах едешь!» — осадил его Артемьев сурово и стал говорить о явках. Оказалось, в Якутске нет ни одного человека, в которого бы Артемьев верил до конца. Валерий только и слышал: «Не знаю, на чьей стороне он сейчас. Поостерёгись…» В конце беседы Артемьева прорвало, он долго яростно материл большевиков, а ещё больше — якутскую интеллигенцию, которая поверила их посулам.

Валерий побаивался этого худощавого, с виду не очень грозного, но в действительности сурового и волевого человека. Тот подавлял его. Артемьев был сдержан, не кричал, не набрасывался на людей, но всё же его боялись. Особенно боялись его немигающего взгляда. Валерий с Артемьевым были земляки, оба из Амгинского улуса. Был Артемьев годами старше и по учёности серьёзней — в своё время он окончил Якутскую учительскую семинарию, а затем работал улусным писарем и учителем. Находясь в одном отряде, они так и не стали друзьями. Да и времени не оставалось для излияний: из боя в бой, всегда в пути — то гоняясь за противником, то убегая от него.

Дорога начала взбираться в гору, значит, до тракта осталось несколько вёрст. Тьма поубавилась: лес, недавно черневший сплошной стеной, стал распадаться на отдельные деревья. Конь заметно устал. Валерий отряхнул себя от куржака.

«Будущее Якутии — это вы сами…» От этих слов у Валерия сладко заныло сердце и что-то сдвинулось в душе. И кому сказал? Ему, Аргылову! Одному! Это сказал большой человек, не чета пустозвону и трусу корнету Коробейникову, который то и знает, что избегает открытого честного боя, зато любит нападать из засады. В наступлении тяжёл, зато прыток в бегах. А Пепеляев — боевой генерал, закалённый в боях: при Колчаке захватил у красных город Пермь и стал героем. Во время последнего решительного наступления красных он свалился в тифу. Не случись этого, может, судьба кампании была бы и иной, чем тогда, — ведь исход как политической борьбы, так и военной кампании зависит от руководителя. Говорят, что его старшего брата, Виктора Пепеляева, бывшего премьера правительства Колчака, большевики расстреляли вместе с Колчаком, а их трупы спустили в прорубь, под лёд Ангары… Генерал Пепеляев известен не только в Сибири, но во всей России, и даже правительствам других стран. Такой большой человек не кинется очертя голову, он наверняка всё взвесил, всё учёл и рассчитал наперёд, нащупал дно-глубину: вряд ли он желает себе участи старшего брата.

Пепеляев в своей армии не единственный высокий чин: генерал Ракитин, да генерал Вишневский, да ещё полковник Леонов, Андерс, Рейнгардт, Шнапперман, Иванов, Варгасов, всех не перечесть. Якутия, может, за всю историю не видывала стольких высокопоставленных военных чинов. Можно ли подумать, что такие опытные люди поднялись на безнадёжное дело?

Заметно рассвело, на снежный наст легли серые тени. На верху высокого косогора лес поредел, до тракта осталось рукой подать. Валерий перевёл уставшего коня на шаг, когда услышал с запада приближающийся топот копыт. «Неужели патруль красных? Как далеко забрались!» — подумал Валерий, и тут, как на грех, конь его звонко заржал. Схватив винтовку, Валерий соскочил с саней, подбежал к коню, зажал ему храп рукавом, поспешно взвёл курок.

Топот копыт приближался.

— Никак, лошадь заржала? — по-якутски спросил молодой, звонкий голос. — Вы не слыхали?

— Нет… — ответил кто-то по-русски басом.

— Ерёма-то от нас отстал. Наверное, ржёт его конь, — сказал третий.

Стало слышно, как они подошли к развилке дороги.

— А не поехать ли нам по этой дороге? — сказал звонкоголосый якут.

Валерий тихонько приблизил дрожащий палец к собачке. Конь, чуя беду, просунул голову хозяину под мышку и задышал тихо, еле заметно. Валерий осмотрелся: неужели влип? Повернуть назад нельзя, это верная гибель, шутя поймают. Спасение в одном — прорываться вперёд. Если они приблизятся — обстрелять, снять одного-двух, вот по этой прогалине прорваться к тракту — и коня в кнуты!

— Есть какие-нибудь следы? — спросил бас.

Кто-то спрыгнул с коня. Под торбасами заскрипел снег. Скрип приблизился к развилке.

— Новых следов не видать.

— Тогда едем дальше.

Дружный топот копыт стал удаляться на восток. Вскоре туда же прорысил одинокий всадник. Видно, Ерёма, который отстал.

Рукавом дохи Валерий вытер мокрый лоб и заиндевевшие ресницы, несколько раз со всхлипом глубоко вздохнул и, унимая дрожь в пальцах, стал гладить переносье коня, припав лицом к его тёплой плотной шее. Придя в себя наконец, он с руки покормил коня клочком сена и вскоре выбрался на почтовый тракт, стегнул коня вожжами и накатанной дорогой направил его бег на запад.

Ко времени, когда на востоке из-за леса выкатился огромный красный диск зимнего солнца, Валерий уже успел свернуть на нужную ему боковую дорогу. Следов не было, значит, по этой дороге давно никто не проезжал. Вскоре он резво подкатил к уединённой маленькой елани, прижавшейся к берегу разбежистой речки. Чем ближе он подъезжал к приземистой одинокой избушке на краю елани, тем больше одолевало сомнение: из печной трубы не вился дымок, на скотном выгоне не было видно животных, всё подворье завалил глубокий снег.

Набросив повод коня на коновязь, Валерий пошёл к избе. В гулкой тишине пустого промёрзшего дома скрип отворяемых дверей оказался неожиданно громким. Валерий огляделся. Судя по всему, люди уехали отсюда в спешке: заготовленных дров было довольно, возле хотона на сеновале стоял початый стожок сена. Старики выехали отсюда среди зимы, как видно опасаясь войны.

Валерий с досады плюнул. Уже две ночи он провёл без сна, глаза слипались, надо было хоть немного вздремнуть, да и конь сильно устал. Среди бела дня в путь трогаться нельзя, волей-неволей придётся переждать тут до вечерних сумерек. Валерий завёл коня за дом, в тень смежного с избой хотона. Распрягать не стал, только ослабил супонь и чересседельник — кто знает, не придётся ли улепётывать, говорят, бережёного бог бережёт.

Подняв крышку ящика, привязанного ремнями к задку кошевки, Валерий пришёл в восторг: там было всего вдоволь — и лепёшки, и оладьи, и масло, и мясо. Вся эта снедь была собрана руками матери, но Валерий подумал лишь об отце. Он занёс в избу охапку дров, растопил камелёк, натаял снегу и поставил в огонь чайник. Разморившись в тепле, он уснул, а когда «стрельнувший» в него уголёк разбудил его, из чайника уже била струя белого пара, мёрзлые куски мяса и слипшиеся комки оладий, оттаяв на огне, местами даже обуглились. Уплетая за обе щёки, он с сожалением подумал о ведёрке сметаны с земляникой, которое так нерасчётливо выбросил давеча. Насытившись и взопрев в тепле, он вышел наружу, отнёс коню охапку сена из стожка. А потом в старых посудинах, отыскавшихся в доме, натаял снега, чтобы напоить коня. Заложив дверь на крючок, с винтовкой в обнимку, он улёгся перед камельком. Перед тем как уснуть, рассчитал: если нагрянут красные, он, не открывая дверей, через хотон кинется прямо к коню…