Владимир Волкович - Хмель-злодей Страница 4

Пятнадцать лет назад он со своей сотней участвовал в польском походе против государства Московского. И при взятии Смоленска за проявленные отвагу и мужество был награждён королём Владиславом IV золотой саблей. Никогда он лично не выступал против Польской короны и сохранял полную лояльность в отношении Речи Посполитой. Если уж говорить честно, Богдана вполне устраивало его социальное положение. Большая семья, богатый хутор требовали постоянного внимания и заботы. Он, конечно, видел, как давила польская шляхта холопов через своих арендаторов — евреев, которые устанавливали непомерные налоги, но лично его это не касалось.

К этому времени Богдану исполнилось 52 года, он обладал большим военным опытом, острым умом и понимал, что у казаков нет мощи, и любое их выступление против Польши будет жестоко подавлено. И, наконец, он сам был представителем той же шляхты, только более мелкой, чем Потоцкий, и существующее положение дел его в целом устраивало.

И он бы никогда не решился на выступление против Польской короны, если бы не король Владислав.

Не зря зачастил Хмельницкий в Варшаву и в депутациях от казаков, и лично. И не зря его тайно принимал король без посторонних. Большие надежды возлагал на него Владислав, чтобы утихомирить, наконец, высокородную польско-русскую шляхту. Шляхта подчинялась королевской власти только формально, а фактически каждый магнат имел своё войско и держал в рабстве холопов. Жаловаться было некому, суды, если и выносили постановление в пользу жалобщика, реальной силы оно не имело. И важнее всего для короля было вновь обрести сильную власть и заставить шляхту подчиняться. Особенно своей независимостью, деятельной силой и умом отличался один из богатейших людей Речи Посполитой — русский князь Иеремия Вишневецкий. Его земельные владения со столицей в городе Лубны простирались на всё Левобережье. За воинский талант и доблесть, за человеческое отношение к своим холопам его ненавидели даже свои — шляхта.

Вот и мечтал Хмельницкий стать таким же магнатом, получить от короля землю и уничтожить Иеремию Вишневецкого.

Но от всех должностных лиц Польши эти замыслы короля тщательно скрывались. Знали о том только двое: король и Богдан Хмельницкий.

А пока было ясно одно: спокойной жизни пришёл конец, теперь его будут преследовать и, в конце концов, убьют где-нибудь, исподтишка.

— Езжай в Черкассы, передай Барабашу, что кличет его товарищ на веселье, на разговоры, пусть явится поскорей.

Так напутствовал Богдан нарочного, начав осуществление своего хитрого плана.

В дверях ещё раскинул руки для встречи и объятий своего старого друга Хмельницкий, но иезуитский ум его замыслил иное.

— Садись, друже, слушай печаль мою.

— Знаю я уже о наезде на владения твои, что предпринять собираешься?

— Да вот в суд обратился, — Богдан налил в чаши из огромной бутыли, — давай промочим глотки да ум поострим.

Выпили, крякнули, вытерли усы.

— В суд — это верно, да только трудно у пана выиграть.

— Ну, попытаю счастья.

Снова забулькала горилка, разливаемая из бутыли в большие чаши.

И снова выпили, крякнули и вытерли усы.

— Ты только не вздумай бучу поднимать, с ляхами в силе тягаться только самоубийца может, — еле ворочая языком, выдавил из себя Барабаш.

Богдан налил ещё по одной. Барабаш нетвёрдыми руками принял чашу, запрокинул голову, с которой слетела шапка и, проливая содержимое, влил его себе в глотку. Потом поднялся во весь рост и рухнул на ковёр. Этого случая Богдан и ждал столько дней. Осторожно снял с товарища нашейный платок и поднял шапку.

— Эй, служивый, — крикнул Богдан нарочного и, вручив ему вещи, наказал: — Скачи в Черкассы, отдай вещи жене его. Скажи, что Барабаш срочно просит, чтобы она передала ему документы с привилегиями.

Слуга воротился под утро. Признав вещи своего мужа, жена Барабаша выдала важные бумаги.

Хмельницкий решил собрать сходку из тридцати человек надёжных казаков и посоветоваться с ними, как воспользоваться привилегией, данной королем, восстановить силу казачества, возвратить свободу православной вере и оградить русский народ от своеволия польских панов. Себя же он видел уже богатым шляхтичем, коим, несомненно, станет после договора с королём Владиславом.

На другой день съехались казаки. Долго рассказывал Богдан о тайном договоре с королём, о деньгах, которые ему тот пожаловал. А ещё рассказал Хмельницкий, как с десятью товарищами приезжал в Варшаву в челобитчиках от всего Войска Запорожского, бил челом королю Владиславу на обидчиков своих и жидов с их налогами.

Казаки, молча, выслушали Богдана, никто не высказал своего мнения. Хмельницкий внимательно смотрел на приткнувшегося в сторонке старого боевого друга, сотника Романа Пешту.

— Что загрустил, задумался, есть у тебя конкретные предложения?

Роман вздрогнул, словно его застали за чем-то нехорошим.

— Нет, у меня нет.

— Ну, нет, так нет.

Богдан был очень недоволен слабой активностью казаков.

А на следующий день Роман Пешта донёс на Хмельницкого.

Богдана схватили и заковали в кандалы. Казаки, узнав об этом, послали депутацию к полковнику Кречевскому, возглавлявшему полк реестровых казаков. Тот дал команду освободить Хмельницкого.

Поздней декабрьской ночью, под Николин день, случайный путник, окажись он на дороге из Запорожья в Чигирин, мог бы встретить группу всадников, судя по одежде, реестровых казаков. Они стремительным аллюром неслись вглубь Дикого Поля. Всадники скакали так быстро, как будто за ними была погоня, и останавливались лишь для того, чтобы накормить усталых лошадей и дать им короткий отдых. Потом снова садились на коней и продолжали бешеную скачку.

Кем были эти люди, куда они стремились, от кого убегали?

Их было всего пара десятков. Среди казаков выделялись двое, совершенно непохожих друг на друга людей.

Один — юноша, почти подросток, лет шестнадцати от роду. Лицо его, которое и так нельзя было назвать красивым, еще более портило постоянно хмурое выражение и мрачный взгляд из-под насупленных бровей.

Другой — человек лет пятидесяти на вид, крупного телосложения, с властным выражением на довольно красивом и волевом, но уже несколько обрюзгшем лице. Черты его дышали отвагой и неукротимой энергией, а в глубине глубоких черных глаз прятались постоянные недоверие и хитрость. И хотя одет он был так же, как и другие, может быть, только немного богаче, остальные почтительно называли его не иначе как «батька». Любой житель Чигирина опознал бы в этих двоих казацкого сотника Богдана Хмельницкого и его старшего сына Тимофея.

Но пустынен был шлях, по которому вели свои набеги на Южнорусские города татары, уводя мужчин и женщин в полон.

Вот и Богдану ещё в молодости, после неудачного похода на турок, выпала эта доля. В том бою убили отца его, а сам он попал в плен. Хитрый и изворотливый, он немедленно принял ислам и получил возможность относительно свободного передвижения, выучил турецкий и татарский языки, что и пригодилось ему в дальнейшем.

Через два года он был выкуплен из плена. Как это произошло, Богдан никому не рассказывал, потому что выкупил его тот самый еврей Захарий, его давний приятель. Но возвратившись, он немедленно покаялся в церкви и вновь принял православие. Богдан Хмельницкий и сам точно не мог бы сказать, когда зародилась в нём эта ненависть к евреям. Возможно, это чувство передалось от предков и усилилось после выкупа его Захарием из плена. Его угнетало то, что он обязан жизнью жиду, его тошнило, когда приходилось раскланиваться и чуть ли не обниматься с евреем. Он — шляхтич, потомок древнего рода, казацкий сотник, вдруг оказался обязан жидам, этому презренному племени. И чем больше делали для него евреи, тем более люто он их ненавидел. Так обиженный пёс старается укусить руку, которая его кормит.

К Хмельницкому подскакал высокий, широкоплечий казак.

— Треба отдохнуть, батька, коней запалим.

Богдан посмотрел на Ивана и дал приказ спешиться. Люди устало расседлывали коней, снимали поклажу, устраивались на ночлег. Хмельницкий послал двоих в охранение и присел возле костра. Вскоре к нему присоединился и тот казак, что попросил его об отдыхе. Иван Ганжа, черноволосый и широкоскулый с несколько выдающимися лопатообразными зубами, происходил из молдаван. Ганжа был старинным приятелем Хмельницкого, делившим с ним и все тяготы военной службы, и веселые застолья, самый близкий друг и преданный слуга. В боях и походах они не раз выручали друг друга и спасали от верной смерти.

Да и остальные казаки, спутники Хмельницкого, были самыми надежными и верными людьми из его Чигиринской сотни. Им Богдан мог довериться, и они готовы были отдать жизнь за своего «батька», которому были беззаветно преданы.