Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова Страница 4

Яхонтов вспомнил, что о нем с уважением говорили московские знакомые. Эсеровский лидер ему понравился. Понравилось и то, что Предпарламент отвергли крайне правые и крайне левые. Монархист Шульгин вернул выделенный ему билет, а представитель большевиков хотя и явился на заседание, но только затем, чтобы объявить об отрицательном отношении своей партии к «говорильне». Яхонтов впервые видел большевика и смотрел с любопытством. Это был председатель Петроградского Совета Троцкий. Виктор Александрович отметил, что он хорошо держится на трибуне. Фамилия оратора показалось ему знакомой, и он спросил сидящего рядом управляющего военным министерством Маниковского, где он мог ее слышать.

— Не знаю, не знаю, — ответил тот. — Это партийный псевдоним. Подлинная фамилия этого господина Бронштейн. Кстати, он совсем недавно в большевиках, раньше занимал более умеренные позиции. Заметьте: родом — из богатых коммерсантов.

Наутро Яхонтов просмотрел газеты и сделал вывод, что нынешняя пресса только затемняет предмет. Все писали по-разному о дебюте Предпарламента, выхватывая по своему вкусу то те, то другие куски из речей. Поэтому Виктор Александрович твердо решил пойти на второе заседание. Тем более предстояло обсуждение военных вопросов.

Оно состоялось 10 октября. Верховский, военно-морской министр адмирал Вердеревский и сам министр-председатель Керенский сделали доклады.

Сейчас, по прошествии десятилетий, когда мы знаем о событиях, последовавших вскоре, речь Верховского производит странное впечатление. Архивы сохранили документы, массами поступавшие военному министру в предшествующие дни и говорившие об одном: в армии полный развал. Процесс перестал быть управляемым, стихия вышла из берегов, проявляясь в разнообразных формах: начиная от сущей дикости, когда толпы пьяных солдат громили винные магазины и убивали случайных людей, и кончая трагедиями, как, например, самоубийство командира дивизии генерала Койчева, оставившего записку: «Перестал верить в светлое будущее России».

А 10 октября Верховский уверял Предпарламент, что немцы не имеют шансы на успех наступления — русская, мол, армия не дрогнет, отстаивая родную землю. Он требовал санкций на жесткие меры, рассказывал о своих планах прекращения анархии и наведения порядка. Нет оснований сомневаться в его искренности. Очевидно, он еще верил в силу своих приказов. Он и еще раз — 13 октября — выступил в Предпарламенте как лояльный член кабинета Керенского, еще надеясь, что можно спасти правительство, армию, режим. И все это время верный Яхонтов был со своим шефом.

А затем, как это нередко бывает, наступил жестокий душевный кризис, и Александр Иванович Верховский понял, что он шел по неверному пути. Но он не пустил себе пулю в висок, как генерал Койчев. И не сбежал из Петрограда. Он мучительно искал выход и, как он искренне считал, нашел его. Чтобы уберечь Россию от большевизма, решил Верховский, надо перехватить у Ленина лозунг немедленного мира и выйти из войны. Бог с ними, с проливами! Не до жиру — быть бы живу.

В те дни, 14, 15, 16 октября, когда в душе Верховского происходили мучительные поиски спасения, министр-председатель Керенский иначе истолковал замеченную им замкнутость своего военного министра. Александр Федорович панически боялся потерять власть. Лавируя между сциллой большевизма и харибдой корниловщины, он готов был на любые маневры — лишь бы не выпустить из рук вожделенное кормило. Верховский со своими недавними призывами к необходимости жестокого подавления анархии мнился ему без пяти минут вторым Корниловым. Керенский страшно боялся быть свергнутым военными — Корнилова ему не простят. Свое спасение премьер видел в том, чтобы не допустить единства военных. Поэтому Керенский обрадовался, когда начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Духонин представил ему — минуя Верховского — проект создания принципиально новой армии. По мысли Духонина, старую армию спасти уже было нельзя, и он предлагал махнуть на нее рукой и за зиму 1917/18 года собрать Русскую народную армию, построенную на добровольческом принципе, но и на жесткой дисциплине. Финансовую основу этой армии предполагалось создать с помощью взносов земств и частных лиц, а также Англии и Америки. 16 октября Керенский принял проект и оповестил о нем союзных послов. Военный министр Верховский узнал об этом постфактум.

Рассказав Яхонтову об этой затее, которую он не без основания считал интригой против себя, Александр Иванович спросил, как он оценивает внешнеполитическую сторону прожекта, особенно его финансовый аспект. Ведь именно военные агенты занимались оплатой военных поставок в Россию.

Виктор Александрович вспомнил своего попутчика мистера Парсонса и рассказал Верховскому о разговорах с ним. «Полагаю, — заключил Яхонтов, — что под кредиты на новую армию американцы потребуют весьма выгодных для себя концессий. Платить нечем. Мы и так уже должны союзникам 20 миллиардов…»

— От нас им нужно одно — пушечное мясо, — с горечью сказал Верховский. — Свое они берегут. И не потому, что так любят своего солдата. Они боятся большевизма у себя… Но все равно в затею Духонина и Керенского я не верю. Все дело в том, Виктор Александрович, что у нас уже нет зимы семнадцатого-восемнадцатого года. Даже если бы нам простили все долги и дали еще кучу миллиардов, это бы ничего не изменило. Кончилось время.

17 октября на заседании кабинета военный министр Верховский объявил, что с большевизмом справиться он не сможет, что у него нет сил для защиты правительства и что он просит отставки. Как ни странно, его выступление не оказалось в центре внимания. Сохранившийся протокол этого заседания дает основания считать, что от него просто отмахнулись, посчитав его речь каким-то маневром.

На следующий день Верховский выступил снова — на этот раз решительней. Теперь он более развернуто изложил свой тезис о необходимости вырвать из рук Ленина лозунг о немедленном заключении мира, провести его в жизнь и тем самым спасти страну, лишив силы большевиков. Но министр иностранных дел Терещенко и заместитель премьера Коновалов продолжали твердить, что Россия может продолжать войну и отстаивать общее дело Антанты. Все ждали, что скажет министр-председатель, но он против обыкновения был малоразговорчив. Яхонтов заметил, что при словах Верховского о ленинском лозунге щека у Александра Федоровича нервически задергалась. Он не знал, что два часа назад к Керенскому приходил американский представитель Томпсон и настоятельно советовал украсть у Ленина лозунг о немедленном разделе помещичьей земли. Цель американца была ясной — Россию надо удержать в войне. Любой ценой! Реализация Временным правительством большевистского лозунга о земле в глазах Томпсона была ценой очень низкой. Его мало заботили нюансы российского землевладения. Керенский это понимал, понимал и то, что Томпсону, в сущности, безразлично, кто будет в России премьером — лишь бы она таскала из огня каштаны для Америки. Но самому-то Александру Федоровичу было далеко не все равно, кто будет у власти. А без поддержки правых, буржуазных партий, прежде всего кадетов, Керенскому в седле не удержаться. Он еле отбился от Томпсона, и вот, пожалуйста, теперь Верховский предлагает взять у Ленина другой лозунг. Керенский, как шахматист, просчитывал в уме комбинации, ради которых, по его мнению, Верховский вел свою игру. Как заигравшийся игрок, он уже не верил никому и за каждым словом видел политические комбинации, направленные на то, чтобы отстранить его, Керенского, от власти…

Вслух Александр Федорович сухо сказал, что отставка военного министра принимается, но что он просит Александра Ивановича остаться на своем посту, пока ему не будет найден преемник. Члены правительства поддержали это предложение, и Верховский согласился. Договорились также о том, что пока об отставке военного министра объявлено не будет. Было также утверждено производство Яхонтова в генерал-майоры.

Министерский час

Получив согласие на свою отставку, Александр Иванович Верховский не перестал мучительно размышлять о судьбе отечества, не перестал действовать. С каждым часом ему становилось все яснее и яснее, что государство накануне развала. Он стучался во все двери, переступая те пороги, которые совсем недавно ни за что бы не переступил, он говорил, доказывал — напрасно.

19 октября по его просьбе Яхонтов пригласил к министру военных атташе союзных стран. Они еще не знали об отставке Верховского — или во всяком случае делали вид, что не знали. Александр Иванович подробно, тщательно аргументируя, изложил им свое понимание военной ситуации. Он рассчитывал на то, что военные специалисты согласятся с ним в том, что Россия больше воевать не может. Но чем дольше генерал говорил, тем отчужденнее делались лица гостей. Яхонтов понял, что затея была напрасной, что сейчас Верховского начнут ловить на противоречиях формальной логики. Так и получилось. Англичанин Нокс, демонстрируя свою блестящую память, процитировал министру его же речь недельной давности — ту самую" речь, в которой Верховский заверял, что немцы не смогут наступать, что русские герои не дрогнут, защищая родную землю. Сейчас это звучало как насмешка, как будто министра уличали во лжи, в лучшем случае, в некомпетентности. Головы с безупречными проборами согласно кивали Ноксу, и Верховский понял, что ни его драма, ни трагедия России этим чужакам неинтересна. А потом француз Ниссель на пределе приличия дал присутствующим русским генералам совет: если солдатня начнет болтать о мире, расстреливать каждого десятого. Так поступают во французской армии, усмехнулся атташе, благодаря чему Франция достойно выполняет свои союзнические обязательства. Все иностранцы горячо поддержали французского коллегу. Верховский сухо поблагодарил гостей и закрыл совещание.