Сергей Тхоржевский - Портреты пером Страница 4

И, конечно, ему не посчитали нужным объяснить, почему в Одессу нельзя.

Он выехал из Петербурга один, без всякого сопровождения.

По дороге, между Петербургом и Москвой, он, конечно, завернул в тверскую деревню Дорошиху, от губернского города в трех верстах, — в усадьбу, где жили его родители. И вместо того чтобы ехать, подчиняясь воле царя, далее в Херсон, взял да и остался в родном доме.

Нет, покорностью не отличался Виктор Тепляков!

Отец послал на имя царя просьбу о всемилостивейшем прощении сына — и стал ждать ответа. Авось придет сыну прощение и не надо будет отправляться ему в далекий и неведомый Херсон.

Почти два месяца прожил Виктор Тепляков у родителей, в Дорошихе. Наступила зима, и снегом занесло поля вокруг усадьбы, никто о нем не вспоминал.

Но вот тверской губернатор получил из Петербурга предписание объявить коллежскому советнику Григорию Теплякову, что на его просьбу о прощении сына «высочайшего соизволения не последовало» и царь повелел оставить Виктора Теплякова на жительстве в Херсоне. Царю и в голову прийти не могло, что вопреки его повелению сей отставной поручик живет еще вовсе не в Херсоне, а в Тверской губернии, в имении своего отца.

«Случай сей открыл мне, — написал губернатор в рапорте на имя царя, — что проживающий у коллежского советника Теплякова, Тверского уезда сельце Дорошихе, сын его поручик Виктор Тепляков не должен быть терпим на жительстве в здешней губернии…» Губернатор послал частного пристава Дозорова (соответствующая должности фамилия!) в Дорошиху: взять там Виктора Теплякова и к нему, губернатору, привести!

Когда пристав Дозоров явился в усадьбу, Виктор Тепляков заявил, что болен и никуда не пойдет.

Узнав о таком ответе, губернатор приказал выяснить, в самом ли деле болен этот дерзкий молодой человек. А пока что поручил приставу оставаться в Дорошихе и наблюдать, чтобы Виктор Тепляков никуда не отлучался — как бы не сбежал! Посетили усадьбу исправник и лекарь. Исправник доставил губернатору свидетельство о том, что «от бывшей простуды осталась у него [Теплякова] малая опухоль около ушей».

«Усмотрев из сего явное упорство поручика Теплякова», губернатор затребовал двух жандармов. Отрядил их к исправнику, «поручив ему поручика Теплякова, как проживающего здесь самовольно, и в предосторожность, чтоб он не мог куда-либо скрыться, взять и доставить его сюда» — в Тверь. А затем, в сопровождении жандарма, на санях в Москву. Дальше тверские жандармы ехать были не обязаны.

Упорствовать Виктору Теплякову становилось уже бесполезно. Отец простился с ним — должно быть, со слезами. Дал сыну, ради трудностей предстоящей жизни, немалую сумму денег. И отправил с ним крепостного слугу — в Херсон.

Какой глушью был в те времена этот степной город с ветряными мельницами на окраинах…

По приезде Виктор Тепляков снял себе квартиру в частном доме, не представляя, чем тут можно будет заняться, и надеялся весной поехать лечиться на воды — на Кавказ.

На беду, одним из его соседей в Херсоне оказался некто Головкин, мещанин по сословному определению, а по образу жизни — вор и темная личность. В апреле этот сосед подговорил слугу Теплякова, недалекого парня, обокрасть молодого барина и половину украденных денег отдать «на сохранение» ему, Головкину. Парень так и сделал, но его быстро поймали. Те деньги, что оказались при нем, он вернул — и Тепляков его простил. Головкин же, разоблаченный в присутствии частного пристава, сначала во всем признался, а затем, как видно, поделился с этим приставом частью украденных денег, от собственного признания отрекся и не вернул ничего. И пристав, что называется, умыл руки.

Но на этом не кончилось. Однажды в июне, поздно вечером, к Теплякову ворвались грабители — несколько человек, лица их были выбелены мелом. Ранили Теплякова ножом в левое колено, связали его и слугу, зажгли свечку, нашли, где хранятся деньги, забрали все, что только смогли унести, и скрылись.

И напрасно Тепляков обращался затем в полицию. Там никто не хотел ударить палец о палец. Становилось ясно, что грабители вошли в сговор с местной полицией — с той самой полицией, что держала его здесь «под присмотром»…

С отчаянным раздражением рассказал он обо всем в письме не кому-нибудь, а самому царю. Терять уже было нечего: пусть же император всероссийский знает, чего стоит его полиция, пусть! «Деньги, вещи, платье — все погибло, все-все, что только имел я, — писал Тепляков. — …Осмеливаюсь всеподданнейше Вас просить о дозволении мне переехать в другое место».

Должно быть, это письмо Теплякова произвело некоторое впечатление на царя. Он дал распоряжение послать ограбленному отставному поручику пятьсот рублей ассигнациями.

В сентябре того же года граф Пален, управляющий новороссийскими губерниями (то есть губерниями на южной окраине России), получил из Петербурга письмо: «Государь император высочайше соизволил одобрить мнение Вашего сиятельства, чтобы проживающий в г. Херсоне под полицейским надзором отставной поручик Тепляков был определен на службу куда-либо во вверенных управлению Вашему губерниях, но только не в Одессе».

Граф Пален определил Теплякова на службу подальше от Одессы — в Таганрог, чиновником для особых поручений при градоначальнике.

В начале января 1828 года Тепляков переехал из Херсона по степным дорогам в Таганрог. Весной, с началом морской навигации, назначен был на службу в таганрогской таможне. Здесь он прослужил совсем недолго — пользуясь высочайшим разрешением, к лету отправился на Кавказ.

В городе Горячие Воды (через два года его переименуют в Пятигорск) местные эскулапы предлагали всем приезжающим больным брать ванны и пить воду из разных источников по очереди — видимо, в простом расчете, что хоть какая-нибудь вода должна помочь.

Трудно сказать, воды ли помогли Теплякову или что другое, но здесь он почувствовал себя гораздо лучше. И совсем не хотелось ему возвращаться в скучный Таганрог. Еще 30 апреля послал он письмо генерал-губернатору Новороссии графу Воронцову, в Одессу, просил найти ему другое место, другое занятие.

Воронцов истолковал его просьбу как желание перебраться в Одессу, где жить ему не дозволено, и ответил так: «Милостивый государь! На письмо Ваше ко мне от 30 апреля уведомляю Вас, что в настоящее время я не могу исполнить желания Вашего касательно доставления Вам места в моей канцелярии за совершенно полным числом чиновников, составляющих оную».

Ответ Воронцова Виктор Тепляков с чувством досады переписал в письме к брату Алексею: «Прошу заметить: он не может исполнить моего желания касательно службы по его канцелярии. Можете ли Вы себе представить, чтобы я мог желать оной по чьей бы то ни было канцелярии? — К брату он обращался на „вы“, так уж было принято в их семье. — Но как ни на есть, какая же надежда останется мне, по Вашему мнению? Неужели умереть в Таганроге?»

А пока что он по предписанию докторов пил минеральные воды прямо из источников и купался в ваннах, сложенных из тесаных каменных плит. Часто отправлялся верхом на лошади в прогулки по окрестностям Горячих Вод — «истинно-романтическим», как называл он их в письме к брату. Восхищался первозданной красотой Кавказских гор и слагал стихи:

Ты ль, пасмурный Бешту, колосс сторожевой,В тумане облаков чело свое скрывая,Гор пятиглавый царь, чернеешь предо мнойВдали, как туча громовая?

«Пасмурный Бешту» — цитата из поэмы Пушкина «Кавказский пленник», — Тепляков как бы подчеркивал совпадение впечатлений.

А двуглавая снежная вершина Эльбруса казалась ему похожей на черкесское седло…

Степей обширною темницей утомленный,Как радостно, отчизна гор,Мой на тебя открылся взор!

Близко познакомился он в Горячих Водах с таким же поднадзорным, как и он сам, — с бывшим гвардейским офицером Григорием Римским-Корсаковым. Этот человек тоже имел характер весьма независимый и тоже мог бы угодить в каземат после восстания 14 декабря — если бы не пребывал тогда за границей и поэтому оказался в стороне. А прежде он, как и Петр Каверин, состоял в тайном «Союзе благоденствия». Кстати, оба — и он, и Каверин — были знакомы с Пушкиным, были — в разное время — с великим поэтом в отношениях дружеских…

Римский-Корсаков нисколько не остепенился в свои нынешние тридцать шесть лет. Вид у него, под стать характеру, был лихой — длиннейшие усы, под нижней губой росшая буйно эспаньолка — «совершенный Fra-Diavolo», по отзыву одного чиновного москвича. Но, видно, таким он нравился Виктору Теплякову.

Потом Римский-Корсаков отмечал в письме к нему, что помнит его как «славного товарища, доброго приятеля, милого собеседника, неровного умориста [юмориста?], как неровны хребты кавказские».