Н. Т. - Тайны Зимнего дворца Страница 4

Эта полусумашедшая старуха была знаменитая цыганка-гадалка Марфуша, извѣстная въ народѣ подъ именемъ «кіевской вѣдьмы». Пока цыганка безумно прыгала и распѣвала, какъ не замѣтно вошла въ комнату какая то дама, и, удивленная не понятнымъ поведеніемъ старухи, остановилась у дверей. Это была красивая женщина, нѣтъ двадцати пяти. Ея туалетъ былъ простой, но со вкусомъ, вслѣдствіи бури былъ въ безпорядкѣ; ноги были промочены и хотя она была закутана въ теплую шаль, казалось, что прозябла, такъ часто вздрагивала. Ея красивое лицо было блѣдно, чудные черные глаза сверкали сквозь слезы, по временамъ ея губы нервно подергивались. Конечно не пустое любопытство привлекло ее въ такую погоду къ цыганкѣ, вѣроятна она пришла искать утѣшенія, а можетъ и средства къ спасенію.

Марфуша продолжала скакать и припѣвать, не замѣчая ея присутствія, пока случайно не наткнулась на нежданную гостью. Цыганка не выражая удивленія, молча, посмотрѣла въ упоръ на посѣтительницу.

— Ты пришла узнать свою судьбу? сказала она; мнѣ не зачѣмъ и глядѣть въ карты, твоя судьба написана на твоемъ лицѣ. Дай-ка мнѣ взглянуть на твою ручку.

Говоря такимъ образомъ, она привлекла незнакомку къ столу, на которомъ горѣла свѣча; сняла пальцами со свѣчи, бросила нагорѣвшую свѣтильню, потомъ долго взглядывалась въ руку, точно изучая каждую черту; стала смотрѣть упорно въ лицо, но такимъ взглядомъ, что дама съ трудомъ могла его выдержать. Потомъ приблизивъ ея руку къ свѣчкѣ, вдругъ выпустила, и, отталкивая незнакомку, закричала:

— Ты осмѣлилась придти ко мнѣ? Ты осмѣлилась придти ко мнѣ плакать?

Ну что, Сибирь!! Что на счетъ Сибири!! Впрочемъ его не повѣсятъ! Ты въ отчаяніи не увидишь его висящимъ, окруженнымъ каркающими воронами! Счастливая, ты не увидишь его смерти!!..

Въ ужасѣ, почти лишившись чувствъ, молодая женщина жадно слушала безсвязныя слова старой цыганки. Она хотѣла что-то спросить, но не могла найти словъ, чтобы выразить что мучило ея душу, разбивало сердце. Однако отвратительная старуха, казалось, угадывала ея мысли и продолжала:

— Голубка, вздыхаетъ о своемъ голубкѣ? Она хочетъ знать куда онъ полетѣлъ?! Да, къ своей новой возлюбленной!!

Вѣдьма произнесла эти послѣдніе слова голосомъ, пронизывающимъ до мозга костей.

— Старую любовь замѣнила новая, прибавила она смѣясь.

При этихъ послѣднихъ словахъ сердце молодой женщины надорвалось; слезы, которые она съ трудомъ удерживала, брызнули изъ ея глазъ, на съ отчаяніемъ сжала руку старухи.

— Сжался надо мной — Марфуша! Не мучь меня болѣе темными словами! Вотъ бери все — что на мнѣ, Марфуша, но скажи мнѣ правду! Я хочу знать всю правду! Самая ужасая правда лучше того страшнаго сомнѣнія, которое меня мучитъ.

Въ это время она бросила на столъ свой туго набитый кошелекъ, браслеты, брошку, и готовилась уже снимать серги, когда Марфуша остановивъ ее руку, съ презрѣніемъ оттолкнула деньги и драгоцѣнности.

Бери назадъ свои сокровища, сказала она гробовымъ голосомъ. — Цыганкѣ, которая черезъ часъ умретъ, ненужны деньги.

Незнакомка казалось не понимала. Горе и томлѣніе неизвѣстности лишили ее разума.

— И такъ ты хочешь знать гдѣ твой милый? Вѣдь для этого ты пришла ко мнѣ? Ты видишь, я много знаю, я все знаю. Видишь, продолжала она болѣе ласковымъ голосомъ, умирающимъ дано предугадывать будущее, тѣмъ не менѣе они знаютъ настоящее и прошедшее. — Любовь къ тебѣ бывшая въ сердце твоего мужа, замѣнила другая любовь, болѣе сильная! Да онъ тебѣ измѣнилъ!

Несчастная молодая женщина чувствовала, что ея колѣни подкачиваются, она сѣла на лавку противъ цыганки, устрѣмивъ на нее взглядъ полный безнадежной грусти.

— Успокойся, дитя мое, продолжала Марфуша, и тонъ ея голоса становился все нѣжнѣе, не женщина заступила твое мѣсто въ сердце мужа.

— Кто же такой? прошептала молодая женщина умолящимъ голосомъ.

— Это возлюбленная такова, что предаетъ смерти всѣхъ, кто ею увлекается! Ради нее и умретъ твой мужъ, прибавила она хладнокровно.

— Кто-жь это такой? вскрикнула въ испугѣ незнакомка.

— Родина! грустно отвѣтила старая колдунья, вытирая невольно навернувшіяся слезы.

Вдругъ послышался шумъ за окномъ и точно шагъ лошади, шлепающей по грязи.

Цыганка вскочила съ своего мѣста и схватила незнакомку, чтобы поднять со скамьи съ такой силой, какую нельзя было ожидать въ слабой старой женщинѣ.

— Скорѣй въ этотъ чуланъ! Онъ не долженъ тебя видѣть, ради тебя и спасенія жизни твоего мужа! Скорѣй, скорѣй, повторяю тебѣ — это онъ!

При этихъ словахъ она втолкнула молодую женщину въ темный чуланъ.

— Кто это?… спросила незнакомка.

— Кто? повторила цыганка, кто?

Ты къ твоему горю, это слишкомъ скоро узнаешь! Но повторяю тебѣ, если ты только покажешься, ты погубишь и себя и своего мужа.

Говоря эти слова она заперла дверь чулана на задвижку.

III

Дѣлая видъ, что не замѣчаетъ вновь прибывшаго гостя, вѣдьма вернулась къ очагу, подкинула щепокъ, насыпала кофе въ кострюлю, налила воды и стала спокойно его кипятить. Пока она всѣмъ этимъ занималась, человѣкъ высокаго роста, закутанный въ старую военную шинель [2], вошелъ въ комнату. Очевидно старуха замѣтила его приходъ; но она и не подавала виду и продолжала свои занятія.

Офицеръ смотрѣлъ на нее нѣсколько времени, но видно было, что онъ не привыкъ ждать, и топнувъ ногой, съ нетерпѣніемъ крикнулъ:

— Ну что же, старая вѣдьма, оглохла и ослѣпла что ли?

Марфуша медленно обернувшись стала взглядываться въ новаго посѣтителя, но лицо ея не выразило ни страху ни удивленія.

— Ты пришелъ узнать сколько тебѣ осталось жить? Ну такъ слушай:

Прежде чѣмъ явиться весна, настанетъ твой послѣдній часъ. Сперва я, а ты потомъ, мы оба найдемъ покой въ могилѣ.

— Да, ядъ, ядъ! А вѣдь неправда ли, это чудная вещь! Вѣдь не въ винѣ, а въ ядѣ находишь утѣшеніе и забвеніе!

Офицеръ пристально взuлянулъ на цыганку, но ни одинъ мускулъ его лица не дрогнулъ.

Произнесла ли она эти слова на удачу, или проникла въ глубину его думъ?

Онъ не возражалъ на ея слова и старуха продолжала:

— Хочешь ли голубчикъ-батюшка, подождать, пока мой кофе поспѣетъ, не ради того, чтобъ выпить чашечку, отъ которой ты пожалуй и не отказался бы, въ особенности еслибъ зналъ что онъ отравленъ… А можемъ пока разложить карты?

Услышавши слово «ядъ» офицеръ невольно вздрогнулъ, но когда старуха упомянула объ картахъ, онъ утвердительно кивнулъ головой.

Старуха сняла со свѣчки, сѣла къ столу и предложила къ офицеру сѣсть противъ нее.

— Садись, сказала она, не смущайся, хоть лавка эта не тронъ, за то на ней безопаснѣе и спокойнѣе.

Офицеръ опустился на скамью и задумчиво облокотился головой на руку, пока старуха съ угрюмымъ видомъ тасовала карты. Цыганка разложила карты по всѣмъ правиламъ искусства и вскрикнула:

— Слышишь ли, труба прогремѣла! Она довольствуется своими прежними побѣдами, такъ какъ доказала Востоку свое могущество! Твои враги поступятъ также если…

Она замолчала. Долго ждалъ незнакомецъ, чтобы цыганка заговорила, но такъ какъ она продолжала молчать, офицеръ съ нетерпѣніемъ спросилъ:

— Если!… Говори же, старуха, что значитъ это «если»?…

Старуха продолжала хранить молчаніе, разсматривая карты. Наконецъ она сказала:

— Карты ничего мнѣ не открываютъ объ будущемъ, онѣ только говорятъ о прошломъ, которое ты, пожалуй, уже забылъ. Пока кофе поспѣетъ и дастъ мнѣ возможность угадать твое будущее, я тебѣ разскажу по картамъ прошлое.

Она снова принялась разсматривать карты и сказала:

— Эта пятерка пикъ говоритъ мнѣ объ пяти жертвахъ, которыхъ ты повѣсилъ…

— Старуха!… крикнулъ офицеръ.

Казалось, что цыганка не слышала его возгласа и спокойно продолжала:

— У одного, изъ пяти мучениковъ, была дочка, хорошенькая блондинка.

Однажды утромъ она проснулась отъ необычнаго шума — это полиція опечатывала послѣднее имущество вдовы и сироты, такъ какъ судъ приговаривая отца къ повѣшенію, отдавалъ все его имущество царю и оставлялъ семейство нищими…

— Старуха! вторично прервалъ ее офицеръ, но она по прежнему не обратила на это вниманія и продолжала:

— Съ этого дня мать и дочь влачили свое существованіе въ страшной нуждѣ. Но этого было мало, ихъ выслали изъ Петербурга, будто они кому нибудь мѣшали, и заключили по высочайшему повелѣнію въ монастырь…

— Старуха, замолчи! крикнулъ офицеръ.

Но не обращая вниманія на его возгласъ, снова цыганка продолжала:

— Да они страдали по высочайшему повелѣнію, перенося всевозможные упреки и униженія. Жена и дочь, подобно отцу, умершему за свободу, предпочитали умереть, чѣмъ переноситъ такое унизительное рабство. Онѣ обѣ бѣжали, и монастырь боясь отвѣтственности за недосмотръ, объявилъ въ рапортѣ, посланномъ въ Петербургъ, объ ихъ смерти.