Миша Бродский - Будь ты проклят, Амалик! Страница 4

Осия поднял двумя руками меч Вождя и меч, покорный воле человека, нарисовал на шее хозяина привычную ему священную двойную петлю.

Голова Вождя послушно отделилась от тела. Осия бросил меч и поднял голову вверх перед собой. Алая кровь из перерезанных артерий плеснула ему в лицо. Боевой клич евреев «ЙАХВ» взорвал небо над Рефидимом.

«ЙАХВ», — ревели евреи живые и мёртвые.

Живые резали амаликян, как баранов.

Силу живым давали мёртвые.

Амаликяне не сопротивлялись и не просили пощады. Они уже умерли. Они умерли, когда Осия сломал шею их предводителю.

Кто-то из врагов пытался бежать, большинство падали на колени и прятали лица в ладони. Никто не ждал и не просил пощады.

Осия, как кровавый демон Смерти Йахве, носился по Рефидиму и убивал направо и налево. Евреи встречали его восторженными криками. Он был их гордость. «Иисус, Иисус»: протягивали руки к нему мужчины и женщины. Иисус, взывали к нему старики и дети.

К середине дня расправа над амаликянами была завершена. Евреи спешили до первой звезды на небе похоронить своих убиенных. Моисей приказал прокажённым и остальным неприкасаемым очистить плоскогорье от трупов амаликян. Эти люди прошли по Рефидиму, добивая раненых. Они раздевали и грабили мертвецов, после чего оттаскивали трупы в пустыню.

У меня ещё оставались неисполненные дела. Я хотел похоронить старую женщину и юную девочку. И есть на мне две клятвы. Я не смогу жить, пока не найду этих ублюдков. Они-мои кровники. Я, почему-то, был уверен, что они остались живы. Я хотел посмотреть в их пустые глаза. Они не должны жить. Они умрут… плохо умрут.

Я пришёл в разграбленный, убитый лагерь. Старую женщину и её внука хоронили её сын и невестка: отец и мама мальчика. Мальчишка бросился на амаликянина, когда тот ударил его маму.

Маленький глупый герой. Но ведь вот как получается. Даже глупость героя имеет высший, недоступный нам, умникам, смысл. Глупость героя может сотворить настоящее чудо, если он настоящий герой.

Малыш спас маму. Пока амаликянин убивал его и его бабушку, Вождь увидел наш отряд и амаликянам стало не до еврейских женщин.

Я подобрал сломанное копьё, которое святая женщина держала в руках, умирая. И я ушёл.

Мне надо было найти и похоронить девочку. Она никого не спасла. Но её глупый героизм и бессмысленная смерть подарили этому миру новые волшебные краски. В этом мире стоит жить и бороться, если бывают в нем такие прекрасные, удивительные женщины.

Я пришёл на то место, где она умерла. Я подобрал тот камень. Камень, которым она разорвала себе горло. Мне показали место, где её похоронили. Её и её погибших в этот страшный день сородичей. Сегодня погибли её мать, два брата, старшая сестра, ещё какие-то родственники. Кладбище из многих могил осталось от этой семьи в пустыне Рефидим.

Двое суровых воинов молились и плакали на этих могилах. Пожилой левит, отец девочки, и молодой воин Ефрема, её жених.

Я сидел в стороне и плакал вместе с ними. Мне было плохо, я стыдился посмотреть им в глаза. Но я Свидетель. Я подошёл к ним. Я расспрашивал этих мужчин о её семье. Я собирал материал для рассказа.

Я хочу написать историю: о любви и ненависти, о жизни и смерти. В этой истории её подвиг не будет бессмысленным. В этой истории она спасёт еврейский народ. Я даже знаю её имя. Имя её в этой истории будет Юдифь.

Я ушёл, и я искал. Я искал, и я нашёл. Амаликянин спрятался в пещере. Его ударили копьём в живот. Он сидел, прислонившись спиной к стене, бережно поддерживая руками кишки. Мухи ползали по нему и кружились над ним.

Он просил у меня воду. Я достал флягу, сделал глоток, остальную воду я вылил в песок. Я бросил ему обломок копья. Он просил меня убить его. Я повернулся и ушёл. Не только я давал клятву мести. Богова клятва первее моей. И он пожалел, что родился.

Я нашёл второго. Его поймали прокажённые. Они сорвали с него одежды и надели на него верёвку. Он будет работать на них до конца своей жизни.

При виде меня прокажённые закрыли лица полой халата и, пятясь, отошли в сторону. Этот ублюдок просил меня забрать его от них.

Я бросил ему камень, пропитанный святой кровью девочки. Он заплакал. Он говорил, что не хотел её смерти, что он полюбил её, что хотел взять её в жены себе. Этот слизняк не порвёт себе горло камнем. Он не умер, когда с него сорвали одежды. Ему всегда будет больно и страшно.

Я не отомстил ему. Я только посмотрел в его пустые глаза. Клятва Бога и здесь первее моей. Он будет жить и умирать долго и плохо. Он пожалеет, что родился.

Я пришёл на кладбище ночью и сел у могилы женщины и её внука. Я плакал, я говорил: «Мать, прости. Я мог тебя спасти. Я мог послать стрелу в твоего обидчика. Я бы попал. На таком расстоянии я попадаю в летящую птицу. Но я не такой, как твой внук, я умный. Я боялся потратить стрелу».

«Прости меня, девочка… Я мог пробить сердце твоего обидчика. На таком расстоянии я попаду в сердце бегущего оленя. Но я не послал стрелу. Я боялся, что мне не хватит стрел для более важных дел».

И вот: у меня остался полный колчан стрел. У меня есть колчан, но мне не нужны эти стрелы. И я сам никому не нужен. Я ничего не могу. За меня всё делают другие. Я не успел вас похоронить. Другие вырыли для вас могилы. Я не успел за вас отомстить. Бог это сделал за меня.

Я один раз выстрелил в Вождя, и я решил, что бессилен против него. Я умный, я не полез в драку. Я стоял и смотрел, как дерётся другой вместо меня. Я бессилен. Я всегда опаздываю. Я ничего не могу. Я могу только смотреть. Я ничтожество, Я СВИДЕТЕЛЬ. Всегда только Свидетель.

Я сидел у могил. Я помнил, я видел, как они умерли. Я знал их только одно мгновение, один удар сердца. Я сидел и плакал, плакал и пил крепкие дурманящие египетские напитки.

Я Туав Египтянин, Я Свидетель. Я видел всё своими глазами.