Василий Кучерявенко - Перекоп ушел на Юг Страница 4

Никогда, казалось, еще не был таким радостным и воодушевленным Борис Александрович, как сегодня.

— Итак, товарищи, — продолжал он, — отметим на карте освобождение города Калинина. Правда, это нелегко сделать — вся карта уже разрисована кружками!

— Борис Александрович, большую звезду рисуйте, — улыбнувшись, сказала Дуся.

Бударин подал Бердану красный карандаш:

— Нарисуй-ка, брат, звезду покрасивее…

Женя старательно вывел лучи пятиконечной звезды вокруг города Калинина, а рядом звездочками поменьше пометил и другие населенные пункты, указанные в сводке. Все сгрудились у карты.

Моряки хорошо знали о героических подвигах ленинградцев, севастопольцев, гордились подвигами своих собратьев-моряков на Черном и Балтийском морях. Особенно часто в коллективе рассказывали о капитане Смирнове. Этот мужественный человек через вражеский огненный вал на Балтийском море провел свое судно с тысячами женщин и детей, эвакуируемых из Эстонии» Литвы и Латвии. И, когда немецкая торпеда, разорвав сталь, разворотила борт судна, он умело выбросил пароход на мель. Однако и здесь озверевшие фашисты не оставили судно в покое: продолжали бомбить и обстреливать его. Капитан Смирнов спас людей, сам же, смертельно раненный, не покинул мостика. Команда судна вынесла капитана на берег уже мертвым. В Ленинграде мужественного моряка похоронили с воинскими почестями[7].

…Выйдя из столовой, Бахирев окинул однообразную картину океана, и, куда ни вглядывался, всюду лежала безбрежная серая гладь, слегка покоробленная ветром. Но вот послышался гул. Подняв голову, Бахирев увидел темную точку в голубом небе.

— Самолет! — крикнул Илья.

Вскоре уже хорошо можно было различить самолет с красными кругами — японскими опознавательными знаками, — который летел прямо к «Перекопу».

Моряки подняли сигнальные флаги, обозначавшие название судна и его национальную принадлежность, а на втором трюме выложили советский флаг, хотя и кормовой флаг был ясно виден.

Но самолет летел все ближе к «Перекопу», затем лег на боевой курс, и тут с резким визгом полетели бомбы.

— Лево на борт! — подал команду капитан Демидов.,

Матрос Зверев торопливо переложил руль, и судно уклонилось от бомб. Вблизи «Перекопа» поднялось два столба воды и раздался глухой взрыв.

— Что это: невооруженное судно бомбят! Бандиты! — негодовали моряки.

— В укрытие, в укрытие! — громко прокричал матрос Чулынин, передавая распоряжение капитана.

Самолет развернулся и вторично зашел на бомбежку. Отбрасывая на залитую солнцем палубу большую скользящую черную тень, он пронесся, чуть не задев дымовую трубу. Сейчас не оставалось сомнений в том, что летчик прекрасно видит флаг СССР, однако опять на «Перекоп» полетели со свистом бомбы. И как капитан ни маневрировал, как ни уклонялся, меняя курс судна, как четко матросы ни выполняли команды, бомбы легли почти у самого борта.

Сбросив все бомбы, самолет покружился над «Перекопом» и улетел.

В левом борту судна обнаружилась небольшая пробоина, а в трюме — осколок бомбы. На осколке стояло японское клеймо.

Аварийная партия под руководством боцмана Соколова быстро заделала пробоину.

Наступила гнетущая тишина. Затем матросы и кочегары зашумели:

— Разве Япония начала войну с нами?

— Нет, не может этого быть! По радио мы узнали бы об этом, нас непременно предупредили бы из Владивостока.

— Просто Плиско прозевал радиограмму, — безапелляционно заявил Бахирев.

— Да как у тебя язык-то повернулся! — возмутился Друт. — Разве мог Плиско прозевать такую радиограмму? Что же вы думаете, радиограммы прямо так в эфир и посылают? Нет, вызывают по позывным судно и требуют подтверждения о получении. Так и называется это — «дать квитанцию».

Наступила ночь, а люди всё не расходились, взволнованно обсуждали налет.

Вдруг задребезжали звонки и радио донесло: «Объявлена учебная шлюпочная тревога». После проверки знания обязанностей по распоряжению капитана весь состав команды, свободный от вахт, занимался подготовкой шлюпок, на случай высадки экипажа с судна. В шлюпки укладывали консервы, сухари и хлеб, анкерки[8] наполняли свежей питьевой водой, проверяли весла, уключины, паруса.

Повар Олейников, пекарь Гасюк и дневальный, всегда угрюмый, черный, как цыган, Марк Дубинин работали на камбузе, делали лишнюю выпечку хлеба, сушили сухари, готовили котлеты.

Свободные от вахт машинисты и кочегары под руководством Погребного и первого помощника Бударина молча и сосредоточенно устанавливали по бортам судна пустые железные бочки, набивали их промасленной паклей, чтобы можно было, если повторится налет, поставить дымовую завесу. В начале войны торговые суда дымовыми шашками еще не оснащались.

Капитан и первый помощник радировали во Владивосток о налете на судно японского самолета. В тот же день около двадцати двух часов из порта была получена ответная радиограмма. В ней предлагалось «изменить курс с расчетом пройти под прикрытием острова Натуна, а затем повернуть на запад и взять курс на Сингапур», где стояли советские суда и находился советский консул. Там следовало уточнить курс судна и в зависимости от обстановки продолжать рейс по назначению — на Яву. В радиограмме предлагалось информировать пароходство ежечасно.

В радиограмме сообщалось также, что Советский Союз находится в мирных отношениях с Японией, что о нападении японского самолета на «Перекоп» доложено нашему правительству, а Советским правительством заявлен протест Японии.

Всю ночь «Перекоп» шел в сторону Большой Натуны с полным затемнением.

Демидов ни на секунду не покидал командного ходового мостика. Впередсмотрящие зорко вглядывались в темь южной ночи, но не было видно ни огонька, ни силуэта корабля. Лишь небо, как всегда, мерцало крупными южными звездами. Но, как моряки ни искали знакомых с детства звезд, отыскать их здесь не могли — слишком далеко зашли они от родных мест. Кругом были звезды незнакомые, не свои. Лишь у самого горизонта на севере чуть-чуть угадывалась Полярная звезда.

Бахирев и его напарники — кочегары Стыврин и Агарков, сменившись с вахты, долго не уходили в каюты: было душно и тело покрылось потом. К ним подсели машинисты — весельчаки Будоян и Анипко, затем подошел Бударин и тихо, словно боясь нарушить тишину, сказал:

— Что же, хлопцы, сумерничаете? Пора спать. Идите отдыхайте. Пока есть возможность, берегите силы, мы ведь не знаем, что нас ждет.

— Успеем, выспимся, — ответил Стыврин.

— А сами что не отдыхаете, Борис Александрович? Почти сутки на ногах, — заметил машинист Анипко. — И стармех тоже все время в машинном отделении, все что-то проверяет, а ведь уже проверили всё. И капитан— на мостике. Ведь и вам силы нужны.

— Ну, мы — другое дело, нам так положено, — улыбнулся Бударин. — Мы в спокойное время можем маленько и днем прикорнуть. А вам вахты стоять… Так что отдыхайте, пока спокойно. Чего доброго, на рассвете опять непрошеные гости пожалуют. Очень уж коварна эта японская военщина, от нее всякой пакости и провокации можно ждать.

ГИБЕЛЬ ПАРОХОДА «ПЕРЕКОП»

Солнечно. Небо чистое. Кругом беспредельная морская синева. Вздымаются и опускаются океанские волны — мертвая зыбь: видимо, на севере прошел большой шторм. Вдали на горизонте тонкой полоской темнеет остров — это, верно, и есть Большая Натуна. Судно слегка покачивало.

Демидов распорядился выставить посты наблюдения на носу, на корме и на фок-мачте.

Весь экипаж был в напряженном состоянии.

В 12 часов Иван Степанович Андрианов сдал вахту Марку Владимировичу Друту. Доложив находившемуся неотлучно на мостике капитану о том, что вахта сдана, Андрианов зашел в штурманскую, чтобы сделать запись в журнал, и вдруг услышал голос матроса Нечаева:

— От оста на судно летят самолеты; шесть штук!

Взглянув на часы, Андрианов записал:

«12 часов 05 минут появились самолеты. Объявлена тревога».

Снял с карты широту и долготу. Выскочил на мостик и продолжал записывать на бумаге: «От оста шесть самолетов, на высоте 300–400 метров, идут прямо на судно. Хорошо видны и различимы японские опознавательные знаки».

Андрианов не ошибся: это действительно были японские бомбардировщики. Вслед за первыми шестью самолетами снова появилось шесть и еще шесть.

Андрианов подумал: «Гады! Сколько же их налетело! Видят безоружное судно и бросаются, как взбесившиеся собаки. Обнаглели, гады! Это же пиратство, беззаконие Ни в какой здравый рассудок не укладывается. Мы ведь не воюем с ними!»

На какую-то минуту-другую самолеты скрылись, но вот снова послышался шум моторов за кормой судна. Через несколько секунд моряки увидели, что бомбардировщики легли на боевой курс.