Византийский айфон - Дмитрий Шерстенников Страница 4

class="p1">Я осторожно сделал шаг-другой по этой неведомой земле и стал осторожно пробираться среди садовых деревьев, покрытых маленькими белыми цветочками. Я решил выбраться из сада, чтобы как-то понять, где я. Может, какой-нибудь встречный подскажет мне, у какого я города. Тут раздался еще один отдаленный взрыв, на этот раз, приглушенный окружавшими меня деревьями. Вспорхнули крупные птицы. Где-то совсем рядом кто-то вскрикнул. Я не разобрал, что именно крикнул мужской голос, но, по интонации, это было что-то навроде разочарованного «Черт возьми!»

Я сделал еще пару шагов и вышел на поляну, посреди которой стоял маленький человечек в странных лохмотьях. Он продолжал ругаться на непонятном языке: «Гамисо! Гамото!» — повторял он.

«Hello», — обратился я к человечку.

Увидев меня, он испугался и сделал то, чего я никак не ожидал от итальянца. Он быстро поднял с земли какой-то предмет и протянул его мне. Не протянул, а с угрозой направил на меня: с удивлением я узнал в предмете кинжал, навроде моего ятагана. Не успел я испугаться, как человечек стал пятиться и убежал. Я остался на поляне один. На поляне осталась сетка, набитая черными тушками птиц — одна птица еще дергалась. Еще на краю поляны стояло зеркало и лежали веревочные петли — силки, расставленные перед зеркалом. Все это говорило о том, что я встретил современного Папагено, ловца птиц на зеркало.

09

Я услышал голоса в той стороне, куда побежал Папагено, и пошел вслед за ним, думая, как мне выбраться из Италии без визы и без денег. Деревья расступились, и выяснилось, что сад стоял на краю большой просёлочной дороги. Вдалеке, параллельно дороге тянулся акведук — так и есть, я в Италии. Я огляделся, машин не было видно, а «Папагено» растворился среди пешеходов. На дороге происходило какое-то организованное движение. Пыля, обгоняя прохожих, быстро приближалась некая процессия, на первый взгляд похоронная: какие-то люди, сгрудившись, несли на плечах носилки. Кричали именно они: время от времени кто-то из процессии кричал что-то похожее на "Модильяни". Процессия подошла ближе: это были не похороны, десяток мужчин, сменяясь, торопливо несли носилки с кем-то важным и вполне живым. Человек на носилках приподнялся, огляделся и, скользнув взглядом по мне, бессильно лег. Крики носильщиков предназначались прохожим, когда те мешали им пройти. Кричали они итальянскую фамилию — но никакого не «Модильяни», а что-то скорее похожее на: «Джулиани!» — и иногда одинокий голос яростно добавлял: «Дромо ироас!»

Сразу не скажешь почему, но все это казалось очень несовременным, и я шутливо подумал, что это напоминает сцену из исторического фильма. Я всмотрелся, пытаясь понять, откуда ощущения странности. И тут, как бы под влиянием моего пристального взгляда, реальность стала меняться, давая ответы на мои вопросы: навстречу процессии, как ни в чём не бывало, проскакал человек на лошади. И, к своему ужасу, я разглядел, что у мужчин, которые были одеты очень разношёрстно, виднелись мечи, висящие на боку.

Я вспомнил лохмотья и кинжал птицелова. Неужели я в прошлом? Я рассмеялся: это было так глупо! В голове пронеслись обрывки фильмов про путешествия во времени. Выходит, я не просто в Италии, а в какой-то древней Италии, может, во времена Римской империи? Всё это было просто нелепо: зачем все это, что мне делать?

10

За окнами мастерской стало совсем темно — в соседних домах погасли почти все окна.

— Кирилл, это и есть византийский нуммий? — зевая, спросил я про медяк: слушая о приключениях Кирилла, я машинально копался в монетах на блюде.

— Да, это и есть нуммий, — раздраженно подтвердил Кирилл. — Ты не слушаешь меня?

— Слушаю-слушаю. Ты заглянул за зеркало в московской пенсионерской квартире и попал в древний Рим.

— Я понимаю, как это звучит, — Кирилл вскочил с кресла, пролив коньяк, и прошёлся по мастерской,

— Хочешь, не буду продолжать!? — зло бросил Кирилл. Вопрос был явно риторический и Кирилл продолжил.

11

Итак, я стоял на краю просёлочной дороги и смотрел, как мимо меня проносят важного раненого. За процессией, немного отстав, шел негр лет сорока. Он поймал мой взгляд и доброжелательно кивнул. Это мне и было нужно. Я выбежал на дорогу и пошел рядом, стараясь не отстать. Справившись с одышкой, я спросил негра по-итальянски: «Это Италия? Где я? Я заблудившийся турист (sono un turista smarrito)».

Негр, который потом представился Шармантом, взглянул на меня — скорее пристально, чем удивленно.

«Русский?» — пробасил он и засмеялся. Я тоже рассмеялся: всё это, и правда, было скорее смешно, чем удивительно. Насмеявшись и продолжая быстро шагать, Шармант проговорил: «Ты в Константинополе, мой друг, в несчастном Константинополе (nello sfortunato Costantinopoli)».

Что за нелепость!? Я в Стамбуле? Почему же я решил, что я в Италии!?

За нашими спинами раздался новый отдаленный взрыв, опять нежно ударила волна теплого воздуха, я обернулся на ходу.

«Это у ворот Романа, — улыбнулся Шармант, — Турецкая пушка ломает ворота. Мой друг, сейчас 6962 год. Ах да, по-вашему, это, кажется, 1400…какой-то год от рождества Христова», — ответил Шармант на мой немой вопрос и грустно улыбнулся.

«Господи, я в Стамбуле в 1400…каком-то году?! — я пытался привыкнуть к этой новости, — Почему я тут и что мне теперь делать? Где мне тут искать Аркадия? Кто он в этом мире? Зачем мне, вообще, его искать?»

Носилки и мы с ними неслись быстро, я задыхался.

«Так, — пытался я упорядочить разбегающиеся мысли, — я в Средних веках в Стамбуле. Его осадили турки. Они его, в результате, и возьмут — но когда? В этот раз, в другой? Через месяц? Через сто лет? Ничего не помню».

Задыхаясь, я молча вынул и показал Шарманту айфон Аркадия. «Я ищу Аркадия. Старика. Еврея из Венеции,» — между вдохами проговорил я. Шармант, разглядывал айфон, словно узнал его.

«Εβραϊκό παιχνίδι, — непонятно воскликнул он и весело продолжил. — Я знаю, кого ты ищешь. Его зовут Арье, этого мерзкого старикашку (brutto vecchio). Я одно время работал на него. Он живет в венецианском квартале».

«В венецианский квартале…» — тупо повторил я про себя. Картина мира вокруг меня, а вместе с тем и путь, ведущий меня домой, продолжали безнадёжно усложняться. Ханночка бедная уже, наверно, стоит перед дверью и ждёт, что я вот-вот приду. «Что я тут делаю?» — заныла моя душа. В ответ ей в животе заурчало от голода.

Мы быстро проходили мимо, видимо, давно заброшенных кварталов, садов за обвалившимися изгородями. Дома лишь изредка были