Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы Страница 40

На генеральной репетиции присутствовал царь и Великие князья Николай Павлович и Михаил Павлович. Все прошло успешно. На другой день начали прибывать иностранные гости: император Австрии, король Пруссии, Веллингтон, Шварценберг, князья, генералы, дипломаты, неизбежная баронесса Крюденер. Воодушевленная как никогда, она привезла с собой дочь, зятя и пастора-протестанта, который направлял ее мистический экстаз. В окрестностях Вертю не осталось ни одного свободного от постоя дома, любимый архитектор Наполеона – Фонтен обустроил палатки, предназначенные для застолий, совещаний, приемов.

Огромный лагерь украшен был флагами, пылал огнями. На перекрестках побеленными камешками выложили цифры и приветствия. Походные кухни блестели свежей краской. Местные жители, привлеченные возможностью заработать, тоже не остались в стороне, их живописные повозки с товарами придавали лагерю несколько ярмарочный вид. Белоснежные конусы палаток оживляли разноцветные мундиры, в лесочке репетировали трубачи и барабанщики. Все – от рядового пехотинца, приводившего в порядок свою форму, до генерала, державшего в уме мельчайшие детали грядущего действа, – боялись лишь одного: прогневать императора неверным ли шагом, фальшивой нотой, нарушением построения или не начищенной до блеска пуговицей. Николаю вдруг показалось, что есть нечто странное в этом слепом повиновении целого народа воле одного человека. Никогда раньше подобные мысли не приходили ему в голову. Дерзкие, но отделаться от них было невозможно. Быть может, общение с Софи научило его подвергать сомнению то, что еще недавно считал он священным и обсуждению не подлежащим? Как будто до сих пор шел по прямой дороге, вдоль которой стояли настоящие, прочные ценности, на них можно было в любой момент опереться, чтобы передохнуть, теперь же они таяли в тумане. Куда идет? Во что верит? Разве нет у него больше собственного мнения, не мыслит себя самим собой и своей жизни без Софи? Уже не раз чувствовал себя чужим среди товарищей, их шутки, смех не радовали его. Девятого сентября Озарёв написал невесте о своей любви, одиночестве, надеждах.

На утро десятого состоялся парад. Приглашенные государя устроились на вершине Монт-Эме. Впервые бригадой гренадеров командовал Великий князь Николай Павлович, артиллерийской частью – Великий князь Михаил Павлович. Возглавил войска фельдмаршал Барклай де Толли. В прозрачном теплом воздухе под лучами утреннего солнца были видны мельчайшие детали: равнина, усыпанная красными, зелеными, голубыми, белыми, черными прямоугольниками – готовыми к параду полками, которые по сигналу взяли на караул, ощетинившись тысячами железных зубов, раздалась барабанная дробь, к ногам царя понеслось нескончаемое «ура», войска перестроились и потянулись по полям, сходясь и расходясь, выстраиваясь в огромное каре, которое объехал император со свитой, получив в награду тысячегласное «Виват». Он возвратился на Монт-Эме, и парад начался: гренадеры, за ними пехота, кавалерия, артиллерия…

Штабные офицеры, верхом, располагались неподалеку от приглашенных монархов, принцев, генералов. Николай принимал участие во многих парадах, теперь впервые оказался зрителем. Издалека незаметны были усилия тысяч людей, державших шаг, строй и оружие. За геометрической красотой перестроений скрывались мучения тех, кто в жару и пыли выполнял их. Разве возможно, чтобы эти широкие ленты, украшенные султанами и флагами, состояли из живых людей, у каждого из которых – душа, свое прошлое, свои радости и горести, надежды. Возвышаясь над равниной наряду с сильными мира сего, Озарёв вдруг осознал их безразличие к человечкам, которые копошились внизу. «Можно ли быть государем и любить народ?» – испуганно спрашивал он себя. Полки сменяли друг друга, отличные только цветом мундиров, когда вдруг замолкали барабаны и флейты, слышен становился звук их движения, похожий на шум реки среди камней.

Николай приблизился к группе гостей в надежде услышать обрывки их комментариев. Большинство восхищалось отменной дисциплиной. Александр светился от счастья: сто пятьдесят тысяч человек прошли перед ним, не сбившись с шага, не нарушив предписанной дистанции. Этот триумф он посвятит госпоже Крюденер, которая стояла неподалеку – высокая, в темном платье и соломенной шляпке на крашеных волосах. Немного поодаль раскрасневшийся от удовольствия князь Волконский беседовал с Веллингтоном.

Когда войска вновь выстроились в каре, со всех сторон равнины раздались пушечные выстрелы, скоро все потонуло в дыму. После двенадцати минут интенсивной стрельбы наступила тишина, равнина оказалась пустынной, что немало удивило присутствующих. Озарёв, несмотря на свои горькие мысли, испытал гордость от того, что он – русский.

Вечером самые именитые приглашенные были на ужине на триста персон, во время которого царь провозгласил тост за мир в Европе. На другой день – праздник Святого Александра Невского, покровителя русского императора – войска построились вокруг семи возвышений с алтарями, на которых одновременно служили семеро священников. Согласованность их движений не уступала той, что солдаты накануне продемонстрировали на параде. Царь стоял в окружении гренадеров.

После этой церемонии иностранные гости отправились в Париж, русские генералы, вздохнув с облегчением, собрались на банкет. В приказе по армии государь выразил удовлетворение тем, как прошел парад, одновременно стало известно о присвоении фельдмаршалу Барклаю де Толли княжеского титула и о том, что царь обещает скорое возвращение на родину. Солдаты получили в награду водку и мясной суп, в лагере слышны были песни, веселье.

Несколько молодых офицеров из числа приписанных к Главному штабу собрались в палатке у Николая, чтобы выпить пуншу и вспомнить славные деньки. Когда Розников наполнял стаканы, раздался приказ:

– Стройся! Смирно!

Вошел император, с ним Великий князь Николай Павлович и Волконский. Князь, конечно, прогуливался по лагерю из желания показать, что он – отец родной всем и каждому. Государь поблагодарил офицеров за службу, за то, что парад прошел столь успешно, но тут заметил, что верхняя пуговица на мундире у Сусанина не застегнута. Гнев закипел в нем. Впрочем, Александр вовремя спохватился, вспомнив, какой день, и, покачав головой, пробурчал:

– Желаю вам удачного вечера, господа. Продолжайте…

Он повернулся, чтобы уйти, но Волконский что-то тихо сказал ему. Туговатому на ухо царю пришлось наклониться, чтобы расслышать. Александр недовольно поморщился, распрямился и произнес:

– Поручик Озарёв!

Похолодев, Николай сделал шаг вперед и вытянулся перед императором. Тот осмотрел его с ног до головы и продолжал:

– Вы выразили желание жениться и покинуть армию.

– Если на то будет позволение Вашего Величества, – ответил молодой человек.

– Я никогда не препятствовал тем, кто собирался уйти в отставку, еще меньше тем, кто решил жениться! Я слышал, ваша невеста – француженка?

– Да, Ваше Величество.

– Напомните мне ее имя.

– Госпожа де Шамплит.

– Госпожа?.. Госпожа?.. – Глаза Александра округлились.

– Да, – прошептал Николай, – она уже была… Она – вдова…

– Что?

На помощь Озарёву пришел Волконский:

– Это дочь графа де Ламбрефу, Ваше Величество.

– Ну да! – воскликнул государь. – Где была моя голова! Помню, мне говорили, что она не слишком расположена к Бурбонам!

– Да, Ваше Величество, – едва слышно выдохнул офицер.

Все уставились на него, он же не мог пошевелиться. Справа от царя беспечно улыбался Великий князь, которому, должно быть, исполнилось лет девятнадцать: вытянутое лицо, прямой нос, маленький рот, круглые лучистые глаза.

– Полагаю, вы выбрали госпожу де Шамплит не за ее политические убеждения, – продолжил царь.

Раздалось несколько угодливых смешков.

– Конечно, нет, Ваше Величество.

– Что ж, в добрый час! Надеюсь, вы заставите это очаровательное создание забыть о политике.

– Рад служить Вашему Императорскому Величеству, – произнес сконфуженный Озарёв.

Кто-то вновь засмеялся. Он стоял навытяжку, пот выступил у него на лбу.

– Ну да! Только радости русской семейной жизни смогут успокоить французское интеллектуальное брожение, – вступил Николай Павлович.

Гримаса неудовольствия на лице государя свидетельствовала, что младшему брату следовало молчать. Но туча лишь на мгновение омрачила чело этого полубога, он вновь улыбнулся, взял под руку Волконского и вздохнул:

– Решено, дорогой мой, ты все уладишь, пусть он женится и уезжает.

Едва гости удалились, товарищи обрушились на сослуживца: как мог он скрывать от них столь важное решение? не боится ли жениться на француженке? хороша она? блондинка или брюнетка? когда они увидят ее? когда свадьба? кто будет венчать? Розников советовал обратиться к отцу Матвею, который служил в обрамлении гренадеров, святой человек и бонвиван при этом, его благословение – залог долгого союза. Оглушенный Николай был счастлив, но не мог не испытывать смущения: до сих пор грядущая женитьба была их с Софи тайной, теперь о ней знают все, она стала реальностью, каждый может обсуждать ее, рассматривать со всех сторон… Вокруг раздавались крики: