Георгий Марков - Соль земли Страница 40

– Ради лучших минут нашей жизни умоляю тебя – прости! Прости, прости!..

Он обнял её ноги, намереваясь вымолить прощения любой ценой, но Марина не могла слушать его. Она с силой оттолкнула мужа и пошла к двери.

Он посмотрел ей вслед и, ударившись головой об пол, захрипел, забился, изображая припадок.

Марина поняла, что это игра.

Бенедиктин до того был противен ей, что она даже не оглянулась и ушла, хлопнув дверью с такой силой, что с потолка на его лицо посыпалась штукатурка.

Глава одиннадцатая

1

Софья, одетая, лежала на кровати в своей комнате в состоянии страшного, никогда не испытанного с такой силой смятения.

Причиной этого смятения был случай, происшедший в тот же день в её комнате.

Около семи часов вечера Софья вернулась с работы. Она не успела ещё переодеться, как вдруг послышался звонок. Софья кинулась открывать дверь. Перед ней стоял, как всегда весёлый, белозубый и ясноглазый, Бенедиктин. В руках у него был пакет, завёрнутый в бумагу и перетянутый шпагатом, и неразлучная кожаная папка с золочёной надписью: «На доклад».

Бенедиктин быстро положил пакет и папку на круглый стол, подскочил к Софье и, прищёлкнув каблуками, поцеловал ей руку.

– Здравствуйте, здравствуйте, Софья Захаровна! Как ваше самочувствие? Как здоровье? Как движутся ваши дела? Очень, очень рад вас видеть, и именно сегодня, в день для меня до некоторой степени примечательный! – без умолку говорил Бенедиктин, поглядывая на себя в зеркало, стоявшее на деревянной подставке в прихожей.

– А папа уже вас ждёт, – сказала Софья, опасаясь, что разговор с Бенедиктиным может затянуться.

– Я бегу, бегу, – спохватился Бенедиктин, взял свой пакет и папку и заторопился по коридору на половину Захара Николаевича.

Чем отец и Бенедиктин занимались, о чём разговаривали, Софья не знала. Она пообедала с тётей Лушей, домработницей, и ушла к себе в комнату.

Около девяти Софья стала одеваться, чтобы снова отправиться в архив. Вот уже несколько недель каждый вечер она занималась разбором фондов переселенческого управления. Поиски уваровского акта, о котором написал ей Алексей, стали для неё неотложным делом. Она не задумывалась над тем, как сложатся её отношения с Алексеем, если акт будет найден, но ей казалось, что это вызовет какие-то важные перемены в судьбе Краюхина, что она, по своему великодушию, считала сейчас самым главным.

Софья складывала необходимые бумаги в портфель, когда послышался громкий, оживлённый разговор отца и Бенедиктина. «Пусть он уйдёт», – подумала Софья и присела на стул. Приближаясь, голоса становились всё громче, и Софья поняла, что отец и Бенедиктин идут к ней.

Дверь отворилась. Отец держал под руку Бенедиктина. Они оба были раскрасневшиеся, взлохмаченные и возбуждённые. Баки Захара Николаевича взъерошились, пенсне болталось на чёрном шнурочке. Софья поняла, что они выпили, и с неудовольствием подумала о Бенедиктине: «И зачем он пил с ним? Знает же, что у папы не в порядке печень».

– Соня, ты виделась с Григорием Владимировичем? – шумно дыша, спросил Захар Николаевич.

– Ну конечно, папа, виделась.

– А мы чуть-чуть выпили. Григорий Владимирович где-то добыл бутылочку венгерского коньяка. С лимоном и сахаром это божественный напиток.

– Напрасно ты пил, папа. Кроме вреда, это тебе ничего не принесёт.

– По такому поводу, Соня, я не мог отказаться…

Великанов говорил с трудом, стоял, пошатываясь. Чувствовалось, что хмель одолевает его.

– Иди, папа, отдыхать, – настойчиво проговорила Софья.

– Пойду, пойду, Сонюшка, – послушно согласился Захар Николаевич.

Софья хотела проводить отца, но Бенедиктин вежливо отстранил её.

– Не беспокойтесь, Софья Захаровна.

Поддерживая профессора, Бенедиктин открыл дверь и через просторную прихожую и узкий коридор, деливший дом на две половины, повёл его в кабинет.

Софья стояла озадаченная: одеваться или подождать, когда уйдёт Бенедиктин? Пока она думала об этом, тот стучался уже к ней в дверь.

– Я вас не отрываю от работы? – учтиво осведомился Бенедиктин, войдя в комнату.

Софья поняла, что он намерен задержаться.

– Собственно… Я собиралась идти на заседание… но… всё равно уже опоздала, – смущённо сказала Софья, приглядываясь к Бенедиктину, не слишком ли он пьян.

– Тем лучше, Софья Захаровна! У меня сегодня необычайный день, и я почту за счастье провести вечер с вами, – усаживаясь в кресло, возбуждённо говорил Бенедиктин.

– Вы что же, сегодня именинник? – спросила Софья, придвигая своё кресло к столу и чувствуя, что вечер у неё пропал.

– Более чем именинник, Софья Захаровна!

– Вы, вероятно, получили какую-нибудь правительственную награду?

– Нет, что вы! И, честно сказать, награда меньше меня взволновала бы. Как-никак я на фронте не раз переживал это состояние. – Он чуть выдвинул левое плечо: на лацкане пиджака в два ряда поблёскивали разноцветные ленточки орденов и медалей.

– Ну, в таком случае я теряюсь – не знаю, что у вас за праздник, – засмеялась Софья.

Бенедиктин посмотрел на неё взглядом, полным торжества, и не спеша осторожно развернул свою папку.

– Сегодня уместно, Софья Захаровна, припомнить один наш разговор. Кажется, в этой же комнате вы вселили в меня непоколебимую веру в успех.

Заметив удивление и растерянность на лице Софьи и испытывая удовольствие от этого, Бенедиктин в столь же загадочном тоне продолжал:

– Не кто-нибудь другой, а вы первая сказали мне слова дружеской поддержки. Как сейчас, помню наш разговор. Я: «Кто он, Бенедиктин? Чернорабочий от науки, каких сотни и тысячи. Пока такие люди, как он, не щадя жизни, спасали отечество, многие устраивали своё благополучие, получали под шумок степени и звания». Вы: «Не терзайтесь, Григорий Владимирович. Степени и звания – дело наживное. Верю, что и у вас будут и звания и степени, будет известность в научном мире».

«Неужели я говорила такие слова?» – подумала Софья. Бенедиктин уловил её колебания и, в упор глядя на неё, спросил:

– Теперь вы вспомнили наш разговор?

Софья чувствовала, что Бенедиктину очень хотелось, чтобы она ответила утвердительно. «По-видимому, что-то было сказано в этом духе, – мучительно старалась вспомнить Софья, но слов: «У вас будут и звания и степени, будет известность в научном мире», – я не могла сказать!» – думала она.

Видя, что Софья напрягает память, Бенедиктин покровительственно засмеялся:

– У вас поистине девичья память. Я вам помогу: вы говорили это весной, когда мы вместе ездили на вечеринку.

Софья пожала плечами.

– Возможно, и говорила, но я всё-таки не помню.

– Да разве вам обязательно помнить? – подхватил Бенедиктин. – Важно то, что я запомнил. Ваша вера воодушевляла меня…

– Вы мастер преувеличивать.

– Думайте как угодно, Софья Захаровна, но я говорю то, что чувствую… – Бенедиктин так пристально посмотрел, что Софья покраснела.

– Но что всё-таки у вас произошло? – спросила она, желая скорее изменить направление разговора.

– Я рад, Софья Захаровна, первые два экземпляра моего скромного труда оставить в этом доме, – торжественно произнёс Бенедиктин, вытаскивая из раскрытой папки том «Учёных записок». – Первый экземпляр я вручаю по праву вам. Второй экземпляр я уже вручил Захару Николаевичу. И тоже по праву. Если вы были мобилизатором моих эмоций, то Захар Николаевич подобен гранильщику. Он шлифовал мой мозг.

– Вы поэт, – усмехнулась Софья.

– Поэт? Да. Поэт – это человек, влюблённый в жизнь. Я тоже влюблён. Влюблён в ваш дом, который для меня стал близким и родным…

Голос Бенедиктина понизился до шёпота. Софья опустила глаза, сжалась от смутных, тяжёлых предчувствий. У неё родилось такое ощущение, будто Бенедиктин тащит её в какую-то бездну. Ей захотелось от страха перед этой бездной крикнуть, но Бенедиктин вновь заговорил обычным голосом:

– Вы не судите меня строго. Я сегодня счастлив, а человек в этом состоянии глупеет. Вот ваш экземпляр. – И, привстав, он подал ей раскрытый том «Учёных записок».

Над заголовком его статьи аккуратным, старательным почерком было выведено: «Софье Захаровне. Как путеводная звезда в открытом море ведёт капитана сквозь бури и шквалы к заветной цели, так ваш образ ведёт меня вперёд по трудной, каменистой дороге к сияющим вершинам науки».

Софья прочитала надпись и не могла не засмеяться.

– Какая высокопарная шутка!..

– Это не шутка, Софья Захаровна.

– В таком случае, Григорий Владимирович, вы человек, лишённый юмора.

– Высокопарность тогда смешна, когда она не равнозначна чувствам. Тогда это пустая оболочка, красивая ветошь.

– Потом, мне кажется, вы ошиблись: вместо слов «Софье Захаровне» здесь должны быть слова «Марине Матвеевне».

И тут произошло то, о чём раньше Софья постыдилась бы даже подумать. Бенедиктин бросился к ней, схватил её руки и стал горячо целовать. Потом он поцеловал её в лоб и быстро удалился.