Эптон Синклер - Широки врата Страница 40

Уикторп был рад их видеть, и был особенно внимателен к Ирме, оказывая ей предупредительность и уважение. Он всегда вел себя таким образом, и мать Ланни, наблюдая за ним, тактично намекала на это сыну. Но Ланни не собирался волноваться по любому такому поводу, Ирма часто бывала в гостях у своих друзей, и женщин, и мужчин, и как люди могли не восхищаться ею? «Седди», то есть, Седрик Мастерсон, четырнадцатый граф Уикторп, представил ее выдающимся лицам, в том числе длинному, канцелярского вида сэру Джону Саймону. Ланни увидел дам, склонивших головы друг к другу, и знал, что они говорят: «Вот Ирма Барнс, американская наследница». А взглянув на Ланни, добавят: «А парень ее муж, что-то вроде брокера от искусства, так говорят». Нет смысла ожидать, что в светском обществе за вашей спиной скажут что-то доброе, ибо там охраняют социальные позиции и не позволят чужакам ворваться в священные стены.

Это было в субботу днем, и у всех, казалось, было много времени. Два известных дипломата играли в крокет с барышнями на лужайке, а другие сидели группами под цветущими магнолиями и говорили о друзьях, оставшихся дома. Уикторп представил Ланни паре молодых ребят, которые выполняли ту же роль секретаря-переводчика, которую играл американец в Париже в возрасте девятнадцати лет. Они и Его светлость говорили свободно о том, что происходило на Изола Белла. Всё было решено утром и, казалось, конференция была готова закончиться. Независимость Австрии должна быть гарантирована, и три державы обязались противостоять «всеми практическими способами» злой вещи, называемой «односторонним расторжением договоров». Это означало, конечно, последнее заявление Гитлера о перевооружении. Ланни это сильно обрадовало, пока он не начал думать о слове «практическими».

Он был достаточно долго среди дипломатов, чтобы понимать, как они говорят что-то, которое, казалось, означает что-то, но самом деле не означает ничего. Как они выбирают слова, которые должны убрать сущность из любого заявления.

«Что прямо сейчас означает слово практическими, Седди?» — спросил он. И ответ был: «Ну, ты знаешь, мы не хотим ввязываться в войну».

«Я надеюсь, что нет», — сказал Ланни. — «Но предположим, Гитлер не остановится на чем-то меньшем?»

— Ну, он должен, старина. Если мы будем бороться с Гитлером, мы оба будем играть в игру Сталина.

— Да, я знаю. Но если вы не будете драться, может быть, вы оба будете играть в игру Гитлера.

У них не было времени для дальнейшей дискуссии. Уикторп, уходя, заметил: «Я говорю, Ланни, ты понимаешь, всё, что мы говорили, строго между нами».

«Да, конечно», — ответил другой с болью за своего друга Пита. — «Но, если всё решено, почему бы вам не объявить об этом?»

«Ну, ты понимаешь, некоторые из наших ведущих газет не выходят в воскресенье, поэтому мы задержим заявление до утра понедельника».

Заявление было сделано в назначенное время, и дипломаты устремились в Женеву, где должен был открыться Совет Лиги, который, можно надеяться, займёт твердую позицию против нарушителей закона. Духовые оркестры играли для делегатов, покидавших Стреза, марширующие толпы фашистов пели им о будущей славе Италии. Ланни и Ирма попрощались со своими друзьями и направились через альпийские перевалы к Вене. Это был сезон весенних паводков и лавин, которые не принимают во внимание социальное положение. Но Ланни был опытным водителем, а Ирма не была нервной особой, поэтому им удалось насладиться самыми знаменитыми пейзажами в мире.

В Вене у него была назначена встреча с одним из представителей знати старой империи, который, в конце концов, согласился назвать цену некоторых его художественных сокровищ. Они были приглашены на чай в один из этих полузаброшенных мраморных дворцов на Рингштрассе. Там посмотрели на старых мастеров и поспорили, что они могут принести на американском рынке. Ирме Барнс пожилая аристократическая пара предстала в худшем свете. Но у них были титулы и манеры, и не может быть никаких сомнений, что они когда-то были «чем-то».

Бедные души, они проиграли войну, и надо было оказывать им большое внимание. То, что казалось небольшой суммой для дочери коммунального короля, имело для них первостепенное значение. И они страдали в процессе переговоров, которые Ланни чувствовал необходимым провести до конца. — «Если вы действительно хотите, чтобы я продал ваши произведения, вы должны назвать их цены». А им так хотелось получить предложение цены. Но Ланни был неумолим. — «Я не называю цен. Я вам скажу, что по названной вами цене я постараюсь найти вам покупателя, но вы должны назвать цену». В конце концов, почти со слезами, они уступили.

Ночь провели в опере, и на следующий день автомобилисты были уже на польской границе. Они не захотели ехать прямо к Мейснерам без остановки, Ланни позвонил Курту и, узнав, что тот собирается в Берлин дирижировать одним из своих произведений, пригласил его довезти на автомобиле. По пути в Штубендорф, Ланни сказал: «Давай ничего не говорить о том, что мы останавливались в Стреза. Они рассматривают эту конференцию, как анти-германский заговор».

Ирма, удобный человек, довольная устройством мира, желавшая, чтобы люди не ссорились, и не нарушалось всеобщее спокойствие. Она была склонна принять точку зрения тех, с кем она была. По крайней мере, пусть думают, что она делает это. Она была уверена, что должно быть какое-то разумное урегулирование претензий Германии, но она не настаивала на этом, распивая чай с четырнадцатым графом Уикторпом и его коллегами. Она соглашалась с Мейснерами, что Штубендорфу нужно разрешить вернуться в Германию. Но ей не пришлось столкнуться ни с одной из польских семей района, ну, и она не представляла другую точку зрения. Обе стороны имели заводы, и обе нуждались в угле, который шел из шахт в этих холмах. «Почему они не могут купить его друг от друга?» — хотела она знать, и Ланни заметил, что прибыль идет к тем, кто владеет, а не тем, кто покупает. «Ты должна это знать!» — сказал он.

Прибытие этой светской американской пары всегда создавало ажиотаж в Штубендорфе. Его светлость отсутствовал, и поэтому они заночевали в доме отца Курта, генерального управляющего большого поместья. Они спали в довольно небольшой комнате, которая принадлежала Курту, и в которой Ланни проживал вместе с ним в его первой рождественский визит более двадцати лет назад. Мейснеры были душевными людьми, и он им по-прежнему казался весёлым и ладным пареньком, который показывал им танцы Далькроза и забавлял их своим американским акцентом. Он не знал, что он у него был. Конечно, и они никогда не говорили ему об этом, но повторяли его причудливые фразы после того, как он уехал. Теперь он был здесь со своей женой наследницей, и так как пара несколько раз были гостями в замке, то было сомнительно, может ли семья простого Beamter[62] принимать их. Было много суеты и приготовлены специальные блюда.

Курт и Ланни играли музыку из сокровищницы фортепьянных композиций в четыре руки. Иногда вся семья пела, и это было так мило, что слезы текли по щекам стариков. Здоровье отца ухудшилось, и он не мог долго слушать музыку, по крайней мере, не играл на старом пианино в своей несколько переполненной гостиной. Они не портили этот сентиментальный вечер разговорами о политике или о чём-нибудь ещё в этом уродливом внешнем мире. Ирма подумала: «Я сейчас у настоящих немцев, и, дорогой, почему они не могут остаться навсегда такими?»

Но нет, не могут. Германия была окружена врагами — die Einkreisung, так они называли блокаду, и готовились разорвать это кольцо. Утром путешественники перенесли свои сумки так, чтобы освободить место для Курта на заднем сиденье. И они тронулись в Германию. Сначала они были задержаны не очень быстрыми и не очень галантными польскими пограничниками, и Курт сказал: «Вы видите, через что мы должны проходить». Затем, когда они увидели муштру одетых в форму молодых немцев в еще не растаявшем снегу, ни один из путешественников это не прокомментировал, но все трое подумали: «Вот большая новая армия, которую обещал фюрер!» Позже они проезжали аэродром, и самолеты пролетели низко над головой, как будто проверяя иностранный автомобиль и его пассажиров. Все трое подумали: «Новые истребители генерала Геринга!»

Они говорили о музыке и картинах, которыми занимался Ланни, и о новом предпринимательстве Робби. Курт всегда был рад услышать, как живёт Бьюти. Он сказал, что она спасла ему жизнь после войны. По континентальному обычаю он откровенно рассказал о годах счастья, которые она ему подарила. И вот, когда загрязнились свечи зажигания, и они остановились, чтобы их прочистить, Ирма и Курт прогулялись по дороге, и она сказала ему: «Ланни ведет себя намного лучше, и я действительно счастлива с ним». Она действительно так считала, как и большинству людей, ей было легче поверить в то, во что она хотела верить. Иногда казалось, что жизнь вряд ли продолжалась бы в эти дни испытаний в старой Европе, если бы не удивительные человеческие способности.