Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп Страница 40

Надо бы помочь отцу с покупкой оставшегося дерева и тайно, чтобы не проведал о том отец, потолковать с Атшаром. Этот мешок жира – трус из трусов, если пригрозить ему как следует, он не только не станет повышать цену на гофер, но и сбросит ее ниже той, что была изначально. Тогда мы сможем и Ковчег достроить, и взять с собой кое-что из припасов. Атшар знает, что я слов на ветер не бросаю, а о моем характере ему должен был рассказать сын его Шалаф, с которым мы побывали в разных переделках, но ни в одной из них я не уронил своего достоинства и не показал себя с плохой стороны. Главное только, чтобы не узнал о том отец, ибо он опечалится, а печаль его ранит меня больнее любого ножа. И Гишара не должна узнать об этом, а то еще начнет плохо думать обо мне… Но я сделаю все тайно, а Атшара предупрежу особо, что если он посмеет сказать отцу моему о нашем с ним разговоре, то я дух из него вытрясу, вот что я с ним сделаю! Пусть то, что будет, останется между нами двумя. Я сознаю, что намерения мои не очень хороши, но разве увещевания и просьбы подействуют на такого плута, как Атшар? Он признает только силу и только силой можно вразумить его.

Глава 18

Чудесный дар

«Я покончу со всеми, кто живет на земле: она переполнена их злодеяниями. Я уничтожу их всех, а с ними и всю землю. Но ты сделай себе из дерева гофер ковчег и устрой в нем отсеки, а изнутри и снаружи обмажь его смолой. Пусть он будет в длину триста локтей, в ширину – пятьдесят, а в высоту – тридцать. Сделай крышу – так, чтобы сверху она выступала на один локоть. Сбоку сделай дверь. Пусть будут в ковчеге первый ярус, второй и третий…»

Голос зазвучал, как только Ной пришел на луг к Ковчегу и все усиливался, да усиливался, но в десяти шагах от Ковчега начал утихать.

«Я затоплю землю и уничтожу на ней всех, в ком есть дыхание жизни. Все, кто живет на земле, погибнут…» прозвучало уже значительно тише. Повинуясь какому-то наитию, Ной вернулся назад. Он не сознавал, зачем ему возвращаться, но ноги сами привели его к небольшому возвышению, которого он раньше не замечал.

Голос зазвучал особенно громко: «Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей…»

Ной огляделся по сторонам и понял, что никто, кроме него, не слышит Голоса. Сим и Хам несли доски к Ковчегу, Иафет точил на своем устройстве затупившиеся топоры, Шева разжигала костер для нагрева смолы, а Сана возилась под навесом, должно быть перебирала гвозди, выбирая кривые, которые она научилась ловко выпрямлять.

«Через семь дней Я пошлю на землю дождь – он будет литься сорок дней и сорок ночей – и Я смету с лица земли всех, кого Я создал…»

Семь дней! Сердце забилось так, что едва не выпрыгнуло из груди. Ной положил ладонь левой руки на грудь, словно желая удержать сердце на месте, а правую поднял над головой и крикнул что было силы:

– Подойдите все ко мне!

Было в этом призыве что-то такое, что Сим и Хам бросил доски наземь, не донеся их до Ковчега, Иафет отложил в сторону ненаточенный топор, а Шева забыла установить над костром емкость с застывшими кусками смолы.

– Через семь дней Господь пошлет на землю дождь! – сказал Ной, когда все подошли и встали вокруг него. – И дождь этот будет литься сорок дней и сорок ночей.

Шева ахнула, меняясь в лице и бледнея. Сана обняла ее за плечи и что-то шепнула на ухо. Сим оглянулся на Ковчег, словно проверяя, сколько всего еще предстоит сделать. Хам посмотрел на небо, словно ждал еще откровения. Иафет же сказал:

– Купим дерево, даже если придется продать все припасы, а там положимся на Бога. Немного зерна всегда можно сохранить, столько, чтобы каждому было по горсти в день. Этого достаточно, а если не будет достаточно, то можно обойтись и меньшим… Сорок дней – не такой великий срок. Без пищи можно жить гораздо дольше, чем без воды, а в воде у нас недостатка не будет.

– Считай еще, сколько пройдет до того, пока схлынет вода, – напомнил Ной.

– Что будет у нас, отец, тем и придется обходиться, – ответил Иафет. – Если хочешь, я прямо сейчас отправлюсь считать то, что мы можем продать, а потом пойду к торговцам…

– Иди и продолжай делать то, что делал, – сказал сыну Ной. – И все пусть продолжают дела свои, кроме Сима. Ты же, Сим, неси сюда, ко мне, две мотыги.

– Сюда? – переспросил Сим, думая, что неправильно понял отца.

– Да, – ответил Ной и пояснил: – Мы будем копать землю.

Сим посмотрел удивленно, зачем, мол, копать землю в стороне от Ковчега, когда осталось всего семь дней и дел невпроворот, да еще и дерева не хватает, но ничего не сказал, потому что привык верить отцу и знал, что тот ничего не говорит и не делает зря.

Все разошлись, только Хам остался стоять возле отца.

– Говори, – сказал ему Ной, догадавшись, что сын хочет что-то сказать ему с глазу на глаз. – Сим уже возвращается.

– Сегодня или завтра надо нам пойти к Гишаре, дочери гончара Арега, и взять с собой что-нибудь из угощения, – быстро выпалил Хам.

– Я рад за тебя, – ответил Ной, кладя правую руку на плечо сыну. – Сегодня же и отправимся, скажи о том матери, если еще не говорил…

– Скажу, – просиял Хам и ушел.

Подошел Сим, неся в каждой руке по мотыге. Ной взял одну из них и, не говоря ни слова, начал копать возвышение у ног своих. Сим тоже стал копать. Копали они быстро, споро, не мешая друг другу. Несколько взмахов, и мотыга Ноя задела что-то твердое.

– Погоди-ка, Сим, – сказал Ной, откладывая мотыгу.

Он опустился на колени, начал разгребать землю руками и откопал небольшой, размером с овечью голову, глиняный горшок, закрытый крышкой. На крышке виднелась трещина, должно быть случившаяся от удара мотыги. Ной попытался поддеть крышку ножом, который протянул ему Сим, но та сидела на своем месте крепко и не поддавалась. Тогда Ной вытащил горшок, оказавшийся весьма тяжелым, из земли и перевернул на траву. Крышка отлетела и из горшка, весело звеня, посыпались монеты.

– Вот наше дерево и вот наши припасы, – не вставая с колен, сказал Ной остолбеневшему от удивления Симу. – Возблагодарим же Того, кто послал нам чудесный дар.

Сим опустился на колени рядом с отцом, и они начали молиться…

Чудесный дар был не просто даром, а еще одним подтверждением Высшего покровительства. Времени осталось совсем немного, и потому все строители Ковчега старались делать свое дело как можно скорее. Когда вечером Ной посмотрел на Ковчег, оценивая, сколько они сделали за сегодняшний день, то увидел, что было сделано вчетверо против обычного и при том никто из строивших не выглядел изможденным. Устали все, чувствовал себя уставшим и сам Ной, но то была обычная усталость, от которой к утру, после крепкого сна, не останется и следа.

«Если так пойдет и дальше, то мы управимся за четыре дня, – подумал Ной. – Верхний ярус достроен, осталось настелить крышу и осмолить ее как следует. Хорошо, если у нас будет целый день для того, чтобы не торопясь снести в Ковчег припасы и устроить все внутри Ковчега так, как нам надо.

Хам, весь напряженный, но старающийся выглядеть безмятежно, ждал Ноя возле Ковчега и не уходил никуда.

– Иди домой, – сказал ему Ной, – ужинайте без меня, затем помолитесь вместе с матерью, прося благословения у Господа, а потом берите с ней угощение и ступайте к Гишаре…

– Разве ты не пойдешь с нами, отец?! – удивленно и, вместе с тем, испуганно, воскликнул Хам, не дав отцу договорить до конца.

– Пойду, как мне можно не пойти, – ответил Ной, улыбаясь сыну, – ведь тогда получится, что я против твоего сватовства, а это не так. По дороге остановитесь у кузницы Гидвона и ждите меня. А может статься так, что я буду ждать вас там. У меня неотложное дело кузнецу.

– Настолько неотложное, что ты не разделишь с нами вечернюю трапезу?

– Не до трапезы мне, – честно ответил Ной. – Семь дней осталось, и первый из них подошел к концу…

Изделия кузнеца Гидвона славились на всю округу своей прочностью и тем, что долго сохраняли свою остроту после заточки. Если обычный нож надо было точить о камень каждую седмицу, то выкованный Гидвоном выдерживал без заточки целых три седмицы. Ной подумал так – если и есть где-то рядом метатель ножей, могущий убить человека на расстоянии, не приближаясь к нему, то ножи он станет заказывать у Гидвона, потому что более не у кого. Было еще два кузнеца Уюр и Мсех, но Уюр был стар и больше портил, чем делал, а Мсеху было далеко до Гидвона.

Гидвон, огромный, рыжебородый, громогласный, казался сам сделанным из железа, потому что был неутомим. Огонь в его кузнице горел и днем и ночью, и все это время, с редкими перерывами, слышался оттуда стук молота. Если Гидвона спрашивали, когда он спит-отдыхает, он, смеясь, отвечал: «Подниму молот и засыпаю, чтобы спать до тех пор, пока не придется поднимать его снова, так и высыпаюсь». Подмастерьев, готовых помогать бесплатно, в обмен на обучение, Гидвон никогда не брал. У него был всего один работник, глухонемой дурачок, имени которого, кажется, не знал и сам Гидвон. Поговаривали, что кузнец занимается колдовством и потому держит такого работника, который не может рассказать ничего из увиденного им. Выплавка и ковка железа – непростое ремесло, без колдовства тут не обойтись. Ной не верил в колдовство кузнеца, любой человек, искусный в своем ремесле, кажется окружающим колдуном.