Алексей Соловьев - Обет мести. Ратник Михаила Святого Страница 41

Боярин Василий тотчас выделил Ивана из рядов ополченцев и прямиком повел на княжий двор. Поставил перед князем:

– Вот, княже, тот самый ратник, о котором я вчера баял.

Михаил тяжело поднял глаза и спросил:

– Ты хорошо татарский ратный строй ведаешь?

– Ведаю, княже.

– Как бы ты пеших поставил, чтоб наскок их конницы смогли выдержать?

– Пеших?

Парень глубоко задумался, вспоминая время, проведенное в южных степях.

– Татары своих пеших строят плотно в ряды, вооружают длинными копьями и обязательно передние укрываются от стрел большими, в рост, деревянными щитами. Ямы перед строем роют, повозками огораживаются.

– Нет, не то! Невозможно все это будет содеять.

– Тогда лучше рать кованую на них пускать, княже. Не выдержат пешие удара, под стрелами многие полягут еще до первой стычки.

– Мало у нас кованой рати. Вообще конных мало. Мужик пеший идет, ратному бою плохо обученный. А у Юрия одни княжьи дружины да татарва. Так, думаешь, нет против луков ихних приема у пешего смерда?

Иван еще раз представил стремительно летящую лаву визжавших конных, и вдруг его озарило:

– Надо бой на холмистом поле имать, княже! Так, чтобы конные пешцев в последний миг лишь узрели. Чтоб не успели за луки взяться и сами валились на частые копья и рогатины, задними подталкиваемые. А если в этой замятне татарву в бок еще и конными ударить, то нипочем не устоят, назад покатятся. Тут им, главное, не дать опомниться и перестроиться, все твои будут!!

Взгляд князя заметно потеплел. Он переглянулся с Василием, и по этому мимолетному движению Иван понял, что он высказал давно носимое Михаилом в сердце.

– Сможешь сотни три-четыре обучить татарскому верховому бою? Кони есть, смердов подберем, кто в седле хорошо держится. Броней не будет, но луки, сабли и сулицы найдем. Возьмешься? Старшим над ними будешь.

– Сколь времени на учебу дашь, княже?

– То не меня, а Юрия спрашивать надо. Месяц, максимум два.

Две пары глаз с такой надеждой смотрели на бывшего дружинника, что Иван даже растерялся.

– Дак, это… смогу, раз надо! Только чтоб не мешкая людей подобрать. За месяц строю обучу. А что они в сече покажут – один Бог ведает. Только против кованых они все одно не устоят, княже! Это я сразу хочу сказать. Равно как и татары.

– Вот против легкой конницы я тебя и поставлю. Ступай, Василий, начинайте немедля! Каждый час дня стоит!!

Два месяца пролетели незаметно. Он оказался неплохим вожаком, этот выходец из лесных чащоб! Разбив вверенных ему воев на десятки, обучал вначале десятников, затем следил, как те учат остальных. С утра до вечера показывал искусство лучного боя, рубки, атаки лавой. Учил разом по команде заворачивать строй, разом спускать стрелы, чтоб летели те черной тучей впереди, поражая одних и вызывая страх у других. Ставил стремительный тяжелый удар саблей, после которого лоза не отлетала б в сторону, а покорно втыкалась в снег рядом со своим основанием. Много чему учил новоявленный воевода из того, что сам усвоил за последние годы, и с радостью видел, что лапотные увальни мало-помалу превращались в неплохих и дружных ратников.

Двадцать второго декабря под селом Бортенево, что в сорока верстах от Твери, этим самым лапотникам предстояло на деле показать, чему они научились.

Вновь, как и под Торжком, пешие полки тверичей неторопливо расползались по рыхлому снегу, чтобы принять очертания строя, задуманного тверским князем. Противника было больше. Гораздо больше, и окольчуженные конные полки москвичей, владимирцев, суздальцев, татар уже заранее начали охватывать полумесяцем княжью дружину, кашинских конных, смердов, уверенные, что предстоящая забава будет недолгой, и эта досадная помеха сгинет с лица Земли так же быстро, как и появилась. Привыкшие гнать перед собой и рубить смердов из разграбленных деревень, разорители тверской земли с усмешкой смотрели на лапотных, посмевших огрызнуться. Что ж, тем хуже для них! В куче можно бить быстрее и проще! И радостно бухали литавры, дудели дудки, скакали взад-вперед оживленные московляне. Все было готово, ждали лишь жеста Юрия для начала кровавой потехи.

Между тем Михаил лично отвел несколько тысяч пешцев за отлогий холм, строго-настрого повелев находиться там в строю и ожидать его приказа, не высовывая за гребень и носа. Сотни Ивана укрылись неподалеку в длинном отлогом овраге.

– Смотри, паря! – давал последние наставления князь новоявленному воеводе. – Себя чтоб не обозначил ни видом, ни голосом! Юрий татар на левое крыло поставил, так что против вас пойдут непременно. Татарва – она спешить не любит, она обычно в дело вступает, когда перелом уже забрезжил. Так что мерзните, кулаками грейтесь, но быть в строю! Как только пешцы их тумен в копья встретят и вспятят, тотчас бей в бок, и уж тут ни сабель, ни стрел, ни крови своей не жалеть. Ну, с Богом!

Рослая фигура в алом корзно поскакала к центральному полку, на который тяжелой конской поступью уже полетел московский окольчуженный полк.

Что творилось на поле боя в самом начале, Иван так и не увидел. Лишь изредка засыпанный снегом вестоноша, умостившийся в сугробе на самом гребне, выкрикивал сверху:

– Пешцы второй приступ московлян отбили!! Народу покрошили – тьма!! Словно вал лежат и наши, и ихние!!

– …Михаил со своей дружиной в бок московлянам ударил! Словно нож сквозь масло прошел, лихо рубятся! Конные у ихних отвернули, за лес уходят!

– …Юрий-то, Юрий!! Видать, сам своих на третий приступ повел, знамя евонное в голове ратных! Ну, братцы, если прорвет – хана нам! Никого за пешцами нету…

– …Звери наши мужики! Лютые звери, ей-ей!! И Юрия отбили, сами вперед пошли. А ведь драпает князь московский, знамя уронили!! Давайте, родненькие, давайте! Так их!..

Но пылкий восторг, обуявший было ряды изрядно застоявшихся на морозе конных, мгновенно затих, когда наблюдатель повернул острожавшее лицо и повестил:

– Татары пошли…

Татар на Руси еще никогда и никто не бил. Татарская конница была тем победным козырем, который одним своим присутствием зачастую решал междоусобные распри. От татар можно и нужно было только бежать, и это за восемьдесят лет ига прочно отложилось в сознании нескольких поколений. Потому враз и побледнели сотни лиц, потому и затих ропот, даже пар, казалось, перестал клубиться над ратными.

Иван мгновенно уловил эту перемену. Он прекрасно понимал, что значит первый бой и первая пролитая кровь. Неспешно сев на коня, оглядел свое нахохлившееся воинство и громко крикнул, поскольку маховик боя раскрутился, и за топотом лавы татары услышать его не могли:

– Мужики!!! А ну, вспомнили, как дома ваши зорили, женок насильничали, близких рубили!! Так ответим же узкоглазым нехристям, братцы! Пусть гнев ваш настигнет их на жалах стрел и копий, на лезвиях сабель и секир! Вспомните все, чему я учил! Строй не ломать, стрел не жалеть! Не посрамим имени русича, братцы! То-о-о-овь!!!

Сотни с бряцанием оружия сели на коней. Судя по взглядам ближних, Иван понял – проняло! Уже вспомнили, уже озлобились, уже готовы…

Опытным слухом Иван определил, что там, на холме, пеший полк встретил набегающую лаву. Лихой посвист и татарское «хурра-а-а!!» в мгновение ока сменились яростным криком тысяч, жалобным ржанием пронзаемых рогатинами лошадей, лязгом железа и удивленными воплями не ожидавших лапотной дерзости детей степи.

– Вспятили! Наши их вспятили! Задние татары передних давят! – донесся крик сверху.

Иван взял в руки лук, вложил стрелу, толкнул пятками коня:

– За князя, за родных, за землю нашу! Вперед, родимые, не робей!

Больше ничего не нужно было кричать. Подхваченный неудержимой конской лавой конь старшего вынес хозяина из оврага. Татары оказались совсем близко, в полуминутном напуске летящих коней, и встретить новую опасность стрелами они не смогли. А вот оперенные посланцы русских летели густо и кучно, так, как учил стрелков сын Федоров долгими изнурительными неделями. И редко какая из них не утоляла жажду полета кровью…

Татарский тумен дрогнул еще до начала сшибки. Слишком неожиданным было сопротивление, слишком точен ответный удар, слишком велика ярость смердов, пеших и конных, не желавших ни добычи, ни пленных. Ими командовала месть за свершенное Юрием и пришедшими с ним, и не нашлось у привыкших убивать безоружных силы, способной одолеть эту ярость.

Тысячи татар видели лишь стрелы, густо летящие с левого крыла. Количества атакующих узреть они не могли. А у страха глаза, как известно, велики, вот и рванули руки поводья, вспячивая лошадей. Забросив щиты за спины и лишь изредка отстреливаясь, татарские тысячи покатили назад, на ходу сминая еще не завернувших и вверив свою судьбу лишь быстрым конским копытам. Степные скакуны были явно резвее русских, но не всем в тот день было суждено добраться даже до походного лагеря. Окольчуженный строй Михайловой дружины протаранил бегущих с другого крыла, вырывая из седел новые десятки. Уже никто не кричал торжествующее «Аллах акбар!», лишь изредка слышалось жалобное «Урус, пощади!..».