Бернард Корнуэлл - Азенкур Страница 41

Рядом с «Дикаркой» тоже горели костры, но не вражеские — обычные походные костры, у которых грелись стражники, охраняющие катапульту. Языки пламени освещали циклопический остов орудия и дюжину стрелков с натянутыми луками — ночных караульных. Едва завидев спускающихся по склону людей, они разом обернули луки против Никова отряда.

— Святой Георгий! — прокричал Хук. — Святой Георгий!

Луки опустились.

— Что происходит? — спросил кто-то из часовых.

Стража явно нервничала.

— Французы вырвались.

— Я видел, а сейчас-то что?

— Не знаю! — бросил Хук и обернулся пересчитать свой отряд.

Считал он старинным способом, называя числа давно забытыми словами, какими до сих пор исчисляют овец на севере Англии. Дойдя до полутора десятков, он огляделся в поисках последнего лучника — и вместо одного увидел двоих. Семнадцать? Семнадцатый, правда, оказался невысоким, хрупким и с арбалетом вместо лука.

— Бога ради, детка, уходи! — воскликнул Ник, однако тут же забыл про Мелисанду: по широкой траншее, которая вилась от «Дикарки» к ближайшему орудийному окопу, неслась толпа людей — факелы в их руках сыпали искрами, от шлемов, мечей и топоров отражались сполохи огня.

— Без крестов! — предупреждающе крикнул Том Скарлет: на одежде бегущих не было креста святого Георгия.

При виде англичан, чьи силуэты вырисовывались на фоне горящих у «Дикарки» костров, французы разразились криками:

— Сен-Дени! Гарфлёр!

— Луки к бою! — скомандовал Ник, и лучники привычно расступились, давая друг другу место для выстрела. — Бить насмерть!

На пятидесяти шагах, да еще замкнутые в траншее, французы становились легкой мишенью. Первые же стрелы попали в цель, при звуке выстрелов кличи смолкли. Пела тетива, стрелы с шумом вспарывали воздух, раз за разом мелькало в темноте белое оперение, вмиг становясь едва различимым пятнышком, которое резко замирало, когда стрела ударяла в тело. Время для Хука словно замедлилось: достать стрелу, наложить на цевье, вскинуть лук, натянуть тетиву, отпустить — ни беспокойства, ни азарта, ни страха. Он выбирал цель еще прежде, чем вытягивал стрелу из мешка, и знал, что выстрел придется в живот, и каждый раз выбранная жертва неминуемо сгибалась пополам, корчась в свете ночных костров.

Вражеский натиск разом иссяк, словно разбившись о каменную стену. Траншея, где могли пройти шестеро в ряд, вмиг оказалась перекрыта телами тех, кто шел впереди. Задние, спотыкаясь об упавших, точно так же попадали под град стрел. Тяжелые наконечники, даже если им не хватало силы пробить латы, ударом о доспехи опрокидывали воина на спину. Сумей враг развернуть строй в ширину, он уже добрался бы до «Дикарки», но французам, зажатым в траншее, некуда было деться от сыплющихся на них стрел, и враг, отчаявшись пробиться, повернул вспять, оставив за собой темную и местами шевелящуюся массу тел.

— Дентон! Фернейз! Кобболд! — выкликнул Хук. — Добить выродков. Остальные со мной!

Трое названных, спрыгнув в траншею, вытащили мечи и двинулись к раненым французам. Стоя наверху, Хук не снимал стрелу с лука. Вдали, вокруг укрытия, кипел бой. В широком окопе у самой большой пушки — огромной бомбарды, которую звали «Королевской дочерью», — полыхал костер, однако Хука это не касалось. Его дело — прикрывать сэра Джона с фланга.

Перед ним лежало бугристое поле, изрытое окопами и иссеченное ударами французских снарядов. В первых рассветных лучах стали видны торчащие на каждом шагу крупные булыжники от гарфлёрских катапульт и останки домов, сожженных при начале осады. Рядом с Хуком просвистела арбалетная стрела — не иначе как из ближайшего орудийного окопа, вырытого для пушки под названием «Избавитель».

— Уилл! Задай жару этим выродкам!

— Каким?

— Захватившим «Избавителя»! — Хук, рванув за руку Уилла из Дейла, развернул его лицом к окопу — черному пятну тени в двадцати шагах за траншеей.

От гарфлёрских пушек и стрелометов орудие ограждал изобретательно сооруженный деревянный щит, возвышающийся перед дулом, но никакой щит не спас бы пушку от захвата врагом.

— Стреляй в окоп, чем чаще, тем лучше, — велел Хук Уиллу. — Доберемся до пушки — прекратишь.

Он подтолкнул к нему шестерых лучников и распорядился:

— Слушаться Уилла! А ты приглядывай за Мелисандой, — бросил он Уиллу. Девушка по-прежнему держалась вместе с отрядом. — Остальные — за мной!

Рядом свистнула очередная стрела, но теперь в лучников Хука попасть было сложно — Уилл из Дейла и полдюжины оставленных с ним стрелков устремились к окопу, а Хук уже бежал к «Избавителю». Спрыгнув в широкую траншею, он дождался остальных шестерых.

— Из луков не стрелять, — предупредил он.

— Как так? Мы же лучники! — буркнул Уилл Склейт, державшийся в отряде особняком.

Уилл, угрюмый тугодум, не умел ни оживить компанию, ни поддержать неистощимую болтовню стрелков. Рослый и крепкий сын крестьянина, выросший в поместье лорда Слейтона, он всю жизнь возделывал бы поля, не заметь его сэр Джон, который настоял на том, чтобы мальчишка выучился стрелять из лука. Жалованье лучника было много больше тех грошей, которые он получал бы за крестьянский труд, но пребывание в отряде его не изменило: Уилл Склейт оставался таким же неподатливым и жестким, как глинистые поля, которые он когда-то обрабатывал киркой и мотыгой.

— Ты солдат, — бросил ему Хук. — Будешь орудовать клинком.

— Что теперь? — спросил семнадцатилетний Джефри Хоррокс, сын сокольничего, самый младший из лучников сэра Джона.

— Теперь — убивать выродков. — Хук вскинул лук на плечо и взял в руки алебарду. — За мной! Скорее!

Он перебрался через разбитый парапет траншеи, сооруженный из ивовых корзин с грунтом. Слева доносился тонкий звон тетивы: выстроившись у груды булыжников — остатков каменной печи, — семеро лучников Уилла из Дейла забрасывали стрелами освещенный кострами окоп у «Избавителя». Из окопа донесся крик, другой, затем железный наконечник царапнул бок пушечного дула. Каждую минуту во врага летело шесть или семь десятков стрел, в рассветных сумерках то и дело мелькало светлое оперение — смертельные жала сыпались в окоп, заставляя французов припадать к земле в поисках защиты.

Хук с остальными лучниками нагрянул сбоку. Французы, жмущиеся к стенам окопа под градом свистящих стрел, его не увидели. Массивный деревянный щит, надежно ограждавший пушку от гарфлёрских снарядов, не защищал от налетов с тыла, и стрелы Уилла беспрепятственно летели прямо в окоп. Перескакивая через боковой парапет, Хук молился лишь об одном: чтобы стрельба вовремя прекратилась.

Должно быть, Уилл дал команду остановиться: никого из людей Хука стрелами не задело. Лучники, с боевым кличем перемахивая через ивовые корзины вслед за Хуком, начали резню. Прыгая в окоп, Хук держал алебарду наготове, утяжеленный свинцом молот на обухе сразу же обрушился на шлем ближайшего француза, и Хук не столько увидел, сколько почувствовал, как от тяжелого удара сминается сталь, раздавливая череп и мозг жертвы. Справа поднялся было латник, но Склейт отбросил его небрежным ударом в тот самый миг, когда Хук, перепрыгнув через дуло «Избавителя», оказался по другую сторону пушки.

Ударившись о стенку окопа, он не устоял на ногах и тяжело рухнул на землю. Нахлынул страх от внезапного ощущения уязвимости, мелькнула мысль о перекинутом на спину луке — не сломался ли при падении, — однако помимо страха Хуком овладел боевой азарт. В суматохе воплей, среди мелькания клинков и звона стали он не терял головы. Вскочив, он увидел француза, чей налатник изображал алое сердце, пронзенное пылающим копьем. В глазах под открытым забралом отражалось факельное пламя и плясал страх. И из-за этого страха Хук не чувствовал жалости. Убивай или будешь убит — неустанно твердил сэр Джон, и Хук, перехватив алебарду обеими руками, набросился на латника, не обращая внимания на робкий взмах меча. Копейный наконечник ударил в живот, клинок проскрежетал по нижней кромке панциря и лязгнул о стальные пластины, наклепанные на кожаный набрюшник. Доспехи не выдержали напора, и Хук, не отводя взгляда от расширенных в ужасе глаз латника, вонзил алебарду в тело врага. Копейный наконечник, легко рассекший сталь вместе с кожаной подкладкой и надетой под доспех кольчугой, вошел в плоть, взрезал внутренности и ударился в позвоночник. Слабый стон француза потонул в оглушительном кличе Хука. Латника отбросило к стене. Насаженное на алебарду тело не давало высвободить оружие, и Хук, упершись сапогом в окровавленные доспехи, дернул алебарду что есть силы. Клинок подался; латник бессильно упал на колени, и второго удара не потребовалось.

Хук развернулся, готовый к защите, однако бой почти иссяк. В окопе оказалось всего восемь французов. Должно быть, их оставил здесь основной отряд, направлявшийся к «Дикарке», а когда англичане начали лучный обстрел, про восьмерых попросту забыли. Их делом было вывести из строя пушку. Огромный топор, который для этого использовали, теперь лежал рядом с разбитой в щепки лебедкой, когда-то служившей для поднятия бревенчатого щита. Из восьмерых французов оставался в живых лишь один.