Олег Михайлов - Кутузов Страница 41

Голова бывшего пирата была иссечена страшными шрамами.

– Ну что ж, здесь мы могли бы посоревноваться, – с улыбкой отвечал Михаил Илларионович. – Я не люблю вспоминать о своих ранах, но теперь, пожалуй, исключительный случай...

– Я знаю, вы получили эти раны в битвах с моими соотечественниками, – с жаром подхватил Ахмед-ага. – Я сожалею об этом. Но теперь у нас с вами есть общий враг. Это Франция. И здесь я готов помочь вам...

Через Решида Ахмеда Михаил Илларионович раздобыл списки французских агентов в Молдавии и Валахии, работавших и на турок. В Бухаресте их возглавлял боярин Константин Филипеско.

4

М. И. Кутузов – Е. И. Кутузовой.

«Хлопот здесь премножество; нету в свете министерского поста такого хлопотливого, как здесь, особливо в нынешних обстоятельствах, только все не так мудрено, как я думал; и так нахожу я, что человек только того не сделает, чего его не заставят. Дипломатическая карьера сколь ни плутовата, но, ей-богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно».

Да, пришла пора, когда Михаил Илларионович начал пожинать плоды своей миссии.

Прежде всего он добился того, что Порта отказалась от намерений изменить таможенные тарифы. В его резиденции собрались на совещание австрийский, прусский и неаполитанский послы. За обедом, конечно, не было откровенных объяснений, все разговоры велись иносказательно. Но потом Кутузов уводил к себе в кабинет то одного, то другого дипломата, объясняя им, что пересмотр тарифа на торговлю с Россией может легко привести и к пересмотру тарифа на торговлю с другими европейскими державами. Лиха беда начало! Он склонил поодиночке послов к тому, чтобы они обещали ему от имени своих правительств заявить о несогласии с пересмотром тарифа. Вечер закончился вполне дружеской партией в вист, которая затянулась за полночь. Михаил Илларионович мог торжествовать победу не только над турецкой, но и над английской дипломатией в Константинополе. Ведь это Энсли надоумил турок изменить тариф и всячески препятствовать русским купцам, лишив их привилегий...

Затем надо было решительно помешать франко-турецкому сближению. Дело зашло далеко. В руках у Кутузова оказался проект тайного договора между Парижем и Константинополем, направленного своим острием против России. Правительство Порты уже настолько поддалось влиянию республиканцев, что Михаил Илларионович в кругу своих называл Турцию «флюгером Франции».

Как и в случае с тарифами, послу оказал поддержку капудан-паша Кючук-Хуссейн, который трезво смотрел на вещи, понимая, что война с Россией окажется для Порты гибельной. Оказав давление на султанское правительство, Кутузов добился твердых гарантий о высылке из Константинополя всех французов, признавших республиканское правление на их родине. Под воздействием неопровержимых улик диван дал приказ коменданту Смирны прекратить поддержку республиканских судов, пиратствовавших в архипелаге. В итоге влияние Франции было в значительной степени подорвано.

Приходилось работать от зари до зари. Встречи с иностранными дипломатами, в том числе и с недругом России англичанином Энсли. Множество бумаг, писем, донесений – государыне, вице-канцлеру Остерману, главнокомандующему на юге России Суворову, фельдмаршалу Румянцеву, адмиралу Мордвинову, послам – в Польше Сиверсу и в Лондоне Воронцову. Разбор жалоб, челобитных, прошений, домогательств. И почти все своеручно: ближайшие помощники – Хвостов, Пизани и Бароцци запутались в интригах, подсиживая и наушничая друг на друга.

Однако и в этих трудах Михаил Илларионович, не изменяя своему привычному образу жизни, находил время для прогулок и увеселений.

5

Был теплый погожий день, и Кутузов в сопровождении турецкого офицера Бим-паши и своего двоюродного племянника отправился на верховую прогулку за город.

Бесконечные сады тянулись по обе стороны дороги, вымощенной еще, верно, римлянами. Вдалеке, за массивными воротами, охраняемыми стражей, завиднелся загородный дворец султана. Здесь была его святая святых – летний гарем. Здесь, под надзором евнухов, расцветали редкие цветы девичьей красоты.

Закатывая в страхе глазки, похожие на спелые маслины, маленький и круглый Бим-паша произнес:

– Это даже для самых первейших турок ужасное место! Вход в него для кого бы то ни было запрещен под страхом смертной казни!

Не отвечая, Михаил Илларионович повернул своего красавца араба, подаренного Селимом, и направил по аллее платанов, ведущей к воротам дворца.

Бим-паша чрезвычайно встревожился. Полагая, что иноверец не понял смысла его слов, он нагнал Кутузова и в самых почтительных выражениях повторил, что никому не позволено даже приближаться к этому увеселительному саду и что доселе никто из иностранцев не смел даже ступить на эти священные плиты.

– Знаю, знаю, – рассеянно отвечал Михаил Илларионович, но продолжал ехать к воротам.

Бим-паша все еще предполагал, что Кутузов проедет только мимо ворот, однако посол внезапно пришпорил лошадь и оказался в саду. Стража пришла в чрезвычайное замешательство и не успела ему воспрепятствовать. Только начальник пикета – полковник султанской гвардии, огромный янычар, обнажил саблю и громогласно вопросил:

– Кто?!

– Имя той монархини, пред которой ничто не вянет, а все цветет, – на пределе голоса отвечал Михаил Илларионович по-турецки, – имя Екатерины Великой, императрицы Всероссийской, которая ныне милует вас миром!

Полковник в страхе бросил свою саблю в ножны и отступил в сторону.

Кутузов спокойно направил коня в глубь сада. Прошло полчаса, час, полтора. Адъютант Федор Кутузов уже не на шутку начал тревожиться, когда на аллее показалась грузная фигура Михаила Илларионовича.

Завидя его, Бим-паша вместе с полковником рухнули на колени. Сложа руки на груди, Бим-паша горько сетовал, что за нарушение султанского повеления и он и стража должны будут лишиться головы. Кутузов сошел с лошади, поднял офицеров и дружественно стал ободрять их, заверяя, что ничего дурного с ними не приключится. Затем, запретив Бим-паше провожать его, отправился с адъютантом в сторону города.

Отъехав с полверсты, Михаил Илларионович сказал:

– Теперь, Феденька, надо спешить. Не пройдет и часу, как великий визирь будет извещен о моей проказе. И уж конечно не упустит возможности нанести нам вред и возбудить гнев у его величества...

Он дал шпоры своему арабу, и всадники понеслись что было мочи в сгущающейся темноте, заставляя шарахаться редких прохожих на узких улочках пригорода.

Воротясь домой, Кутузов сел за письмо Селиму III. Он почтил его величество всеми возможными похвалами, добавив между прочим, что едва ли на земном шаре есть еще такое государство, где бы государь имел толикую мудрость, как его султанское величество. Что его величество для столь важного места, каков его загородный увеселительный сад, сумел избрать столь умную, верную и справедливую стражу, которая приводит в удивление точным исполнением своей должности, что он не может ей надивиться.

«Но, Высокий Обладатель Блистательнейшей Оттоманской Порты! – писал Михаил Илларионович. – Я невольно стал великой виной тому, что стража преступила священное Ваше повеление. Нет! Не я, а имя Екатерины Великой. Имя сие обещало спасти не только Бим-пашу, всю стражу от праведного гнева Вашего султанского величества, но даже исходатайствовать им Ваше милосердие и награду. Султанское правосудие, а больше...– Тут Кутузов несколько задумался, вспоминая подробности гнусных в своей изощренности пыток, в которых упражнялись властители Оттоманской Порты, и добавил:– Известное всем человеколюбие Ваше ручаются мне за успех в сем предприятии...»

Он позвал адъютанта:

– Феденька! Гони в сераль! Одна нога здесь, другая там! Теперь только бы не опоздать!..

Адъютант с письмом Кутузова и великий визирь прибыли в султанский дворец одновременно. Но Селим прочел сперва письмо русского посла, а уж затем рапорт визиря. И без дальнейшего размышления приказал рапорт уничтожить, а Михаилу Илларионовичу отвечал весьма милостиво. Он извещал его, что из уважения своего к высокому имени ее величества Екатерины II приказал произвести Бим-пашу в бунчужные паши, а всю стражу во главе с полковником достойнейше наградить.

Это невиданное снисхождение изумило великого визиря и всех турецких вельмож. Бим-паша, дежурный полковник и вся подначальственная ему стража уже почитали смерть свою совершенно неизбежной и заблаговременно готовили головы на отрубление. Но какое восхищение заступило на место страху при получении против всякого чаяния высочайшей милости! Кутузов уравнял себя в глазах этих людей с самим султаном!

Впрочем, Михаил Илларионович прекрасно отдавал себе отчет, направляясь в султанский сад, что задевает только этикетный авторитет Селима III, но никак не самолюбие оскорбленного мужчины.