Александр Теущаков - Перстень с трезубцем Страница 41

– Ты можешь назвать мне имя этого человека? Подумай хорошенько! Твоя свобода стоит того, чтобы ты раскрыл мне имя незнакомца, написавшего тебе два письма.

– Господин граф, клянусь Аллахом – он не раскрылся мне!

Не зная почему, но Ласло поверил словам Хаджи-бея, у него возникли мысли, что письмо, найденное в шкатулке бея, может сослужить ему хорошую службу.

Через час после их разговора дверь камеры отворилась, и перед взором бея предстал тучный, в оборванной одежде человек. Он прошел и сел на каменный выступ, служивший ложем. Два турка, молча разглядывали друг друга при догорающем факеле, но вот Герей-ага оживился:

– О Аллах! Это же ты – Хаджи-бей!

– Постой-постой, а ты кто такой? – сделав изумленный вид, произнес бей. – Неужели… Вот тебе раз! Да это же Герей-ага!

Неподдельно обрадовавшись, он хлопнул агу по плечу. Герей-ага отвел тело в сторону и болезненно поморщился.

– Ты ранен?

– Да, поганый Вашар спустил на меня своего злобного пса, до сих пор рука болит.

– Вашар сказал мне, что его люди взяли тебя в плен.

– Да. А как ты попал сюда? – спросил удивленно Герей-ага.

– Его разбойники выкрали меня из Черного коршуна, я даже не успел предупредить своих воинов.

– А я только один остался в живых из всего отряда, Вашар отдал меня графу Ласло. Интересно, почему нас с тобой вместе посадили? Может граф что-то задумал?

– Я слышал, что новую партию пленных пригнали, места не хватает, вот нас и решили потеснить.

– Хаджи-бей, как бы весточку Алишер-паше отправить?

– Не знаю. Ты же сам видишь, нас даже на рудники не выводят.

– Может, кого из охраны уговорить.

– Шутишь, они словно евнухи в султанском гареме – все на подбор.

– Ласло обещал, что отпустит, да что-то тянет. Я никак не могу до него достучаться, стража говорит, что он уехал по делам. А ты его видел?

– Нет, – соврал Хаджи-бей, – мне тоже самое сказали. Придется ждать возвращения графа.

– Бей, а ты видел лицо Вашара?

– Нет, он скрывал его под черной повязкой.

– Мне его голос показался знакомым, как будто я его раньше где-то слышал. Не могу припомнить никак.

– Кто их разберет этих венгров, все они по-мадьярски лопочут.

– Я не о языке, а о голосе.

Спустя некоторое время, дверь приоткрыл стражник и позвал пленников, чтобы приняли еду. Жбан с водой, по миске каши и по продолговатой буханке хлеба. Охранник, протягивая хлеб Хаджи-бею, глазами указал, что там что-то спрятано. Бей, пройдя на свое место, надломил буханку и увидел сверкнувшее лезвие ножа, он отложил хлеб в угол широкой скамьи и принялся есть кашу рукой.

Ночью, когда Герей-ага, отвернувшись к стене, крепко заснул, бей тихо, чтобы не потревожить его сон, вынул из буханки нож и подкрался к турку. Хаджи-бей резко повернул агу к себе лицом и потряс за грудь. Герей-ага открыл глаза и сквозь, едва пробивающийся через окошко свет от коридорного фонаря, различил фигуру, склонившуюся над собой. Сначала ага не понял, что произошло, но увидев над собой блеснувший нож, вскрикнул. Два сильных удара в грудь, заставили Герей-агу замолчать навсегда.

Наутро Хаджи-бея обыскали и, забрав нож, вывели из камеры. Завязав глаза и руки, повели по замысловатым, подземным лабиринтам. Ему освободили запястья и позволили снять повязку с глаз. Бей прищурился от яркого света и какое-то время не открывал веки. Ему подвели гнедого коня и дали в сопровождение молодого парня, одетого в венгерскую одежду. Хаджи-бей, молча сел в седло и поспешил за человеком, они поскакали вдоль ущелья.

Всю дорогу он думал, что граф сдержал свое слово, отпустив его на свободу, теперь бей точно доберется до крепости. Он уже знал, что вот этот всадник, скачущий впереди, сегодня же приведет османских воинов к той самой пещере, откуда его выпустили. Они схватят графа Ласло, и прежде чем он умрет, испытает на себе, что такое дыба, железное кресло и самый высокий кол.

Всадники пересекли долину и поднялись в горы, затем миновав перевал, направились по утоптанной, снежной дороге в сторону Дубравицы. Снега в начале зимы выпало мало, и потому они передвигались без труда. Парень объяснил на ломанном турецком языке, что им лучше срезать путь, чтобы засветло добраться до крепости. Хаджи-бей не стал возражать проводнику и послушно направил коня за ним вслед. Вскоре они попали еще в одно ущелье. Бей услышал над головой крик птицы и, подняв голову, увидел, как в вышине парил орел и, плавно кружась, по спирали спускался к земле. Вдруг парень-мадьяр резко остановил коня, и бей увидел, как исказилось от гнева его лицо. Он поднял ружье и наставил в грудь турку. Удивляясь агрессивности мадьяра, бей натянул поводья и приостановил коня. За спиной проводника послышался топот лошадиных копыт. Подскакавшие всадники в количестве, двадцати человек охватили кольцом Хаджи-бея и один из них, с покрытым черной тканью лицом, подъехал близко.

– Вот мы и встретились с тобой шакал, – произнес всадник женским голосом. Он снял повязку, и взору бея открылось, смуглое, красивое, женское лицо, с яростным блеском в глазах. Хаджи-бея тут же стащили с седла и скрутили руки назад.

– Узнал меня песий сын? – обратилась она к изумленному турку. – Он замотал головой. – Я напомню тебе басурман проклятый, как ты убил моего отца и прежде, чем ты собака дохнешь, испытаешь все, что пережил мой отец перед смертью.

Хаджи-бей широко открыл удивленные глаза и настороженно спросил:

– Кто ты, женщина, кто твой отец?

– Граф Жомбор! Я его родная дочь и пришла призвать тебя к ответу, турецкий пес.

– Граф Жомбор… – повторил бей. Он опустил голову, и какое-то время пребывал в таком состоянии, но видимо бодрость духа вернулась к нему и, выправившись, он сказал:

– Аллах всему свидетель, твой отец был достойным противником. Я готов к смерти.

Ребека была удивлена ответом и поведением бея, она ждала, что он будет ползать у нее в ногах и вымаливать пощаду, но вспомнила из рассказов об османах, что многие турки принимают это известие, как должное, как фатальный исход. Они умели умирать, молча и безропотно. Но графиня не хотела, чтобы убийца его отца ушел с легкостью на тот свет, и потому отдала приказ своим людям, доставить Хаджи-бея в дом на болоте. Он примет все муки на дыбе, а затем, две отсеченные от туловища головы, будут отправлены Алишер-паше. Парень-мадьяр передал ей мешок с отрубленной головой Герей-аги.

Спустя неделю, по слякотной дороге, в сторону крепости Черный коршун, проехала повозка, запряженная в двух старых, худых волов. Крестьянин уныло погонял животных, изредка постегивая кнутом по костлявым крупам. Оказавшись около рва, он остановил повозку и, сняв шапку, помахал ею стражникам. Из дверцы ворот вышло несколько турок-солдат и дежурный офицер.

– Тебе чего надо? – обратился он мужику на ломанном мадьярском языке. Крестьянин ответил на валашском:

– Господин начальник, мне нужно передать кое-что вашему главному начальнику.

– А ты сам-то, кто такой?

– Валашский крестьянин я, еду к себе домой под Дубровицу.

– Так какого начальника тебе нужно?

– Сказали, чтобы я передал самому главному.

Офицер переглянулся с солдатами и послал одного за комендантом. Через какое-то время он предстал перед крестьянином.

– Вы тут главный? – крестьянин протянул свернутую бумагу. Хадияр-бей, развернув ее, прочел про себя: «Достопочтенный Алишер-паша, примите от славных венгерских витязей скромный подарок, который напомнит Вам о Ваших доблестных воинах: Герей-аге и Хаджи-бее.»

Комендант удивленно взглянул на мужика и спросил:

– Кто передал тебе это письмо?

– Вон там, – крестьянин махнул рукой в сторону леса, – на дороге, ко мне подъехали двое, с виду не бедные люди, они заплатили и сказали, чтобы я отвез кое-что в крепость и передал главному. Они дали мне бумагу и вот этот мешок.

Он кивнул на телегу. Хадияр-бей приказал охранникам, чтобы они развязали мешок и после того, как они это сделали, увидел на их лицах ужас. Бей заглянул внутрь, там лежали две человеческие головы. Не было ни какого сомнения, что когда-то они принадлежали двум турецким офицерам.

Крестьянина сразу же арестовали и провели в крепость для более тщательного допроса, а Хадияр-бей послал несколько воинов с донесением в Дубравицу к Алишер-паше. Возглавив отряд, бей, не медля поскакал в направлении, куда указал крестьянин, чтобы разыскать двух таинственных всадников. Какое-то время удавалось идти по следам копыт лошадей, но когда они вывели отряд турок на главную дорогу, то затерялись в грязи среди множества других.

После того, как из покоев Алишер-паши таинственным образом пропало письмо и знамя, он установил свой шатер на площади под пристальными взорами охранников, но с наступлением холодов перебрался из Черного коршуна в Дубравицу, и в ближайшее время собирался отбыть в Турцию.