Константин Бадигин - Кораблекрушение у острова Надежды Страница 41

— Что ж, не беда, перезимуем. Русские знают, как надо поступать. Никандр Мясной обещает, что весной сюда приедут много дикарей и привезут соболиные шкурки… Только слушай, Иоганн, — Ричард Ингрем круто повернулся, — мы здесь будем терпеть много лишений, и я думаю, будет справедливо, если все соболиные меха мы возьмем себе.

— Ты прав, Ричард, я тоже думал об этом. У нас есть уже десять сороков: те, что мы купили у пустозерцев, и если мы купим еще у здешних дикарей.

— О-о, если бы нам получить по две сотни сороков! Я бы вернулся в Англию и открыл свое дело.

— Я тоже, дорогой Ричард. Пусть Джером Горсей не думает, что нашел дураков. Каждый должен заботиться о себе. Это только справедливо.

— О да!

— Мы не возьмем в долг ни одного пенса. Все товары, отданные в обмен на меха, оплатим чистыми деньгами. И никто не скажет, что мы воры.

— Дорогой Иоганн, надо заплатить Богдану Лучкову, тогда он будет молчать и не расскажет о наших делах Джерому Горсею.

— Пусть рассказывает! — Джон Браун рубанул рукой воздух. — Джером Горсей сам обкрадывает Общество московских купцов. Если его дела узнают в Лондоне, ему не поздоровится.

— О-о!

— Надо сказать приказчику Лучкову, пусть следит за русскими мореходами, они плохо смотрят на нас, — помолчав, продолжал Джон Браун. — Надо соблюдать осторожность. У русских есть хорошая пословица: береженого и бог бережет.

— Я согласен. — Ричард Ингрем засмеялся. — Лучков и двое московитов надежные люди. Двое пустозерцев тем более. Это наши люди. А вот остальные, холмогорцы, их двадцать один человек…

— Да, ты прав… Посмотри, сколько оленей, жирные куропатки, и не надо платить за мясо. Здесь не скучно зимовать.

Англичане долго прохаживались по берегу, приятно между собой разговаривая.

К вечеру второго дня мореходы подвели дом под крышу. Один из пустозерцев, Никандр Мясной, собирался утром сложить печь. После работы в обширном недостроенном доме остались холмогорцы, все друзья, давно знакомые между собой. Остальные забрались в теплые каморы кочей, на свои постели.

— Ребята! — сказал Дементий Денежкин, старый мореход, ходивший капитаном при царе Иване Васильевиче. Он был товарищем Степана Гурьева по лихим плаваниям.

Все, будто ждали призыва Денежкина, подошли ближе, сгрудились возле морехода.

— Не нравятся мне наши хозяева, — продолжал Денежкин. — И англичане, и московский приказчик, и паче всех пустозерские купцы. Дело мореходное пустозерцы знают, спора нет, однако по речам ихним выходит, будто они разбойники, воры, одним словом. За деньги готовы отца родного продать. На кой ляд мы сюда агличан приволокли? Что они здесь делать собираются? Слыхал я сегодня разговор, будто крепость они ставить хотят и ров копать.

— И я слыхал. Крепость и амбары большие для товаров. Норовят у наших купцов перенять торговлю.

— Товары прямо из Лондона возить.

— Ихняя королева под свою руку остров возьмет.

— Пушки привезли и зелья огневого десять бочек.

— Добром не пахнет сия затея.

— По углам шепчутся, — вступил Федор Шубин. — Скрывают от нас что-то. А говорят, царские воеводы дозволили. Лжа!

— Может, они недозволенное, воровское творят, а мы им, выходит, помощниками?!

— Деньги платят, однако, хорошие.

— Да что ж деньги. Одно дело, душу пачкать неохота, а другое — и царские воеводы могут спину палками пощекотать, ежели не хуже что удумают.

— Дело наше трудное, каждый день возле смерти ходим. Однако зовут к себе дальние моря и неведомые земли. Почему так? Вокруг тебя товарищи, каждый за тебя готов жизнь отдать. И радость оттого на душе и покой. А нынче нет покоя. И море, и земля, и животные, и птицы — все возле тебя, протяни руку, возьми, а как посмотришь на хозяев да на тех, что с ними, — сердце щемит.

— Как бы получше вызнать, что купцы замыслили? Ежели на нашей земле крепость ставить — я им не работник, — твердо сказал Шубин.

— Дело говоришь, вызнать надо.

— Пусть Дементий Денежкин от всей артели спросит. Так, мол, и так. Старшим он у нас, как решит, так и сделаем.

— Ладно, мужики, — согласился Денежкин. — Я погляжу, присмотрюсь. Ежели что — прямо спрошу у Богдана Лучкова. А пока пошли, спать время.

Толкнув дверь, только вчера посаженную на петли, Дементий Денежкин шагнул на берег. Услышав позади легкий шорох, он обернулся и заметил чью-то тень, скрывшуюся за углом дома.

Денежкин, не раздумывая, бросился вслед за тенью. Как ни в чем не бывало из-за угла вышел приказчик Богдан Лучков. Денежкин едва не столкнулся с ним.

— Тьфу, черт, чуть с ног не свалил! — крикнул Лучков. — Что ты скачешь как полоумный? В пятнашки играешь?

— Думал, ошкуй. — Голубые глаза Дементия смотрели добродушно. — И нож приготовил, смотри-ка. — Он показал длинный острый нож с костяной ручкой. — А ты, Богдан Лучков, по какой нужде ночью бродишь?

— Что ж в том за укоризна? — сладко улыбался приказчик, поглаживая козлиную бородку.

Мореходы молча обступили Богдана Лучкова со всех сторон. В глазах его мелькнул страх.

— Отойди! — толкнул он Дементия Денежкина. — Уперся, будто на пень наехал. Отойди, говорю!

— Пусти его, ребята, — помедлив, посторонился Денежкин. — Пусть к своим хозяевам идет… Однако помни, Богдан, у нас есть, на севере, испокон веков свои законы. Спрячем, ежели что, в долбленый домик под дерновое одеяльце.

Богдан Лучков, не оглядываясь, пошел к кочам.

Дементий Денежкин славился среди холмогорских мореходов твердым характером, отвагой, умением. Во времена царя Ивана Грозного он отлично командовал кораблем корсаров «Царица Анастасия». Недавно ему исполнилось шестьдесят лет, и он отказался от кормщицких дел, ссылаясь на ослабевшее здоровье.

А в сей год Богдан Лучков соблазнил его большим заработком: детей и внуков у него было много.

— Видали, ребята, хорош гусь, — кивнул Денежкин вслед московскому приказчику. — У нас таких дел промежду себя не бывало, чтоб друг за дружкой подглядывать да подслушивать. Видать, и правда темные люди хозяева наши. Будем уши востро держать. А теперь спать.

И мореходы потянулись к кочам.

Ветер нагнал с запада тучи. Солнце едва просвечивало и казалось бледным мохнатым шаром. Тучи всё сгущались и совсем закрыли солнце. Сразу потемнело. Не успели холмогорцы заползти в каморы, как пошел дождь, мелкий, нудный.

Прошло еще немного времени. Дождь перестал накрапывать, ветер разнес тучи, и низкое полуночное солнце окрасило сказочными красками дом на берегу, корабли и низкий берег, уходящий далеко на восток.

По западинкам и небольшим лужайкам вновь запестрели яркие крупные цветы, свернувшие во время дождя свои венчики. И трава стала ярче и зеленее.

Начиналось утро. К речке подошли олени и стали пить воду. Мягко взмахивая крыльями, к озеру пролетела белая сова. В глубине острова раздался тоскливый волчий вой.

На берегу появились новые люди. Они пришли с юга в тот ранний утренний час, когда сон самый крепкий.

Митрий Зюзя и Сувор Левонтьев оказались в лагере английских купцов по приказу Степана Гурьева. Не выказывая себя, они должны все разведать и донести кормщику.

Тихо переступая ногами, обутыми в мягкие бахилы, они обошли со всех сторон бревенчатый дом, заглянули внутрь через оконце. На широких половицах виднелись желтые, свежие стружки и мелкая щепа. Митрий Зюзя сосчитал венцы, смерил шагами стены. Дом был добротный и совсем не похожий на низенькие избушки из плавника, в которых жили русские мореходы, когда случалось зимовать на берегах Студеного моря.

— Смотри-ка, петли железные на двери поставлены, — удивился Сувор Левонтьев. — Денег, видать, у купцов много.

— Две горницы и подпол сделаны. А вот здесь печь будут ставить.

Мореходы с любопытством осмотрели избу и тихонько вышли наружу, притворив за собой дверь.

Митрий Зюзя то и дело нагибался и рассматривал яркий ковер под ногами. Его радовала каждая травинка, каждый цветок.

— Цветочки-то, цветочки! Топтать жалко! — приговаривал он, поднимая заскорузлыми пальцами примятые цветы.

Взглянув на море, поморы обомлели. Волшебное полуночное солнце залило кровью белоснежные льдины и сделало море темно-зеленым. Подгоняемые ветром, кровавые льдины медленно проплывали мимо острова на восток. Пройдя невидимую границу, они смывали полуночный багрянец и снова делались белыми, как лебеди.

Большие, морского хода кочи, стоявшие на берегу за линией прилива, поморам понравились. Корабли стояли на катках и в любую минуту могли быть спущены в море. Корму подпирал деревянный брус толщиной в четверть.

На кочах по три мачты, доски хорошо обструганы и залиты в пазах варом. Паруса убраны и спрятаны. Митрий Зюзя заметил на бортах много царапин, полученных во льдах. А в некоторых местах черная осмолка была вовсе содрана.