Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра Страница 41

А в Петрограде скончался от менингита бывший председатель Совета министров граф Витте. В газетах упоминались его заслуги в строительстве Сибирской железной дороги, заключении выгодного мирного договора с Японией и питейной реформе, не позволившей сговориться между собой кабатчикам и винокуренным заводчикам.

Линия фронта все больше смещалась на запад, и контрразведчикам Восьмой армии приходилось совершать поездки в новые отвоеванные города Галиции для создания там агентурных позиций.

Лангерт больше себя нигде не проявлял. Попытки выйти на его след через «инспектора», который, в отличие от Плазы, по-прежнему продолжал молчать, не приносили результатов. К нему в камеру одного за другим подсаживали агентов, искусственно создавали ему условия для передачи информации на волю. Но все было тщетно – он по-прежнему подозрительно и настороженно относился к сокамерникам. Войти в доверие к нему не смог даже прекрасно зарекомендовавший себя внутрикамерный агент, чешский военнопленный Карл Мазанек, которого специально для этих целей позаимствовали у контрразведки Одиннадцатой армии.

Рассказ Новосада о дьявольской лягушке не произвел особого впечатления на офицеров, головы которых были забиты более прозаическими вещами. Ширмо-Щербинский не стал включать эту, как он выразился, «этнографию» в подготовленный для штаба отчет о работе по розыску Лангерта. И только Чухно, ранее не замеченный в романтизме, почему-то проявил живой интерес к рассказу прапорщика, особенно в части богатой коллекции оружия профессора.

В конце февраля из госпиталя вернулся в строй капитан Белинский. Из квартиры Матаховской он переехал в небольшую комнату, расположенную в заднем крыле здания отделения, где обычно останавливались наезжающие во Львов штабные офицеры.

Желание все-таки переиграть Лангерта, возможно через загадку найденного в подвале Раух монаха, не оставляло его. Он решил основательно ознакомиться со всеми имеющимися материалами по униатской церкви.

Эта тема по-прежнему была, пожалуй, одной из самых болезненных для новой российской администрации в Галиции.

Острые споры о способах отрыва русинов от Рима и католической церкви, присоединения их к Русской православной церкви не утихали и в столице. Одни ратовали за немедленную ликвидацию униатских церквей и принудительный перевод верующих в новую веру. Другие считали, что униаты в своем большинстве не разбираются в богословских тонкостях и навязанные им главенство папы и католические догмы остаются для них пустым звуком, а в душе они верят, что вместе с русскими принадлежат одной религии. Спешить не следует, призывали они, главное – прочно закрепиться на отвоеванной земле, а остальное уладится само собой.

Решение оставалось, безусловно, за царем, который, по своему обыкновению, склонялся к доводам обеих сторон. Но ближе всех к царской семье все же был ярый противник католицизма обер-прокурор Священного синода Саблер. Поэтому именно его посланнику в Галиции, такому же энтузиасту воссоединительного дела архиепископу Евлогию, был дан зеленый свет для насильственного привлечения галичан к «красоте и теплоте» православия.

Ключевым моментом во всей истории с униатством являлся глава церкви митрополит Андрей Шептицкий. Он не оставил свою паству при приближении российских войск, как обычно поступали все синодальные епископы, и в первые дни оккупации Львова призвал своих верных сохранять верность апостольскому престолу. Это послужило основанием рассмотрения вопроса о высылке митрополита на специальном совещании правительства.

Мнения разделились.

– Нельзя делать из него мученика, играя на руку унии, – настаивал министр иностранных дел Сазонов, – он хуже иезуита. Он разбойник. Его надо выгнать из России куда угодно, кроме Австрии.

Но победила точка зрения министра внутренних дел гофмейстера Маклакова и того же Саблера. Шептицкого было решено арестовать и отправить отбывать ссылку.

Утром девятнадцатого сентября митрополит, в сопровождении жандармов, на предоставленном губернатором Бобринским лимузине отбыл в Броды, а оттуда в салон-вагоне в Киев. Кроме трех чемоданов, ему позволили взять с собой духовника, секретаря и слугу.

Уже через полгода, будучи в ссылке и, очевидно, стремясь подстраховаться на случай неблагоприятного для Австрии исхода войны, он напишет послание царю со словами:

«Трехмиллионное население Галиции приветствует с радостью русских воинов, как своих братьев. Смиренно подписавшийся пастырь этого народа православно-католический митрополит Галицкий и Львовский от многих лет желающий и готовый ежедневно жертвовать свою жизнь за благо и спасение Святой Руси и Вашего императорского величества, подвергает к стопам Вашего величества сердечнейшие благопожелания и радостный привет по случаю завершающегося объединения остальных частей русской земли».

Просматривая протоколы обыска в палатах на Святоюрской горе при аресте и депортации Шептицкого, Белинский наткнулся на любопытный документ. Унтер-офицер Отдельного корпуса жандармов Симонов доносил, что во время обыска ему было поручено упаковать все отобранные для изъятия документы.

«За отсутствием в комнате всех бывших при обыске унтер-офицеров, – писал он в рапорте, – в канцелярию ко мне подошел митрополит Шептицкий. Он открыл стол, на котором я заворачивал конфискованные бумаги, вынул оттуда пачку денежных кредиток и предложил мне, чтобы я вернул ему одну из завернутых папок. Но я ответил, что слугу русского царя не подкупить».

«Что же заставило графа – главного блюстителя греко-католической церкви попытаться склонить к греховному поступку простого русского унтер-офицера? – задумался капитан. – Возможно, некие важные интересы церкви. Но в папке, которую он пытался забрать, по словам Симонова, были не письма, не доклады и пастырские послания, а обычные хозяйственные документы текущих и капитальных работ в митрополичьей резиденции».

Изъятая папка была затребована и тщательно изучена; среди других бумаг была ничем не примечательная заявка в Электрическое акционерное общество о «переукладке электрической проводки в подвальных помещениях митрополичьего управления». Настораживала дата – девятнадцатое августа 1914 года!.. За пару недель до оккупации города. Это невольно наводило на мысль об обустройстве в подвале тайника, что, в свою очередь, и объясняло ничтожные результаты проведенного обыска, продолжавшегося три дня: ведь ничего существенного касательно «враждебной деятельности митрополита» и его активной роли по «насаждению католицизма в России» тогда обнаружено не было.

Чтобы подробнее разузнать о загадочных работах в помещениях на Святоюрской горе, Белинский подготовил письмо за подписью начальника Управления по квартирному довольствию войск в Электрическое общество с требованием «представить план и схему производимых работ по электрическому освещению в церкви Святого Георгия и в помещениях при этой церкви». Основанием запроса он выбрал наставление Министерства внутренних дел по содержанию электрических сооружений согласно правилам и нормам Всероссийских электротехнических съездов. В целях конспирации письмо на Словацкого, восемнадцать все-таки решили не отправлять, а добыть необходимые сведения через разведчиков Ивана Олейника и Матвея Шведа, внедренных в управление электрического освещения, трамвая и водопровода в качестве специалистов по электротехнике, а на самом деле для поиска подземного кабеля. Эти два военных инженера сумели достать описание произведенных работ и, самое главное, установили одного из их исполнителей. Строителя Льва Геца быстро нашли и допросили; он согласился показать место, где лично производил кладку стены в подвалах церковного управления.

Обо всем доложили в штаб, и теперь оставалось только ждать решения начальства по этому необычному делу.

Глава 39

Сейф Чухно

Прапорщик, избавившись от «гусарского насморка», был опять совершенно здоров, за что чрезмерно благодарил Белинского. В ответ капитан пожелал ему быть поосторожнее с выбором новых увлечений и посоветовал в будущем пополнять свою «коллекцию» объектами более эстетического характера.

– Ты еще молод, – наставлял его Белинский, – несомненно талантлив, почему бы тебе не попробовать себя в области искусства?

Их беседу прервал Ширмо-Щербинский, которому срочно понадобилась какая-то ведомость о хозяйственных расходах отделения, хранящаяся в сейфе Чухно, который в это время находился в отъезде. Документ, очевидно, и в самом деле был крайне необходим, так как он положительно воспринял предложение Новосада открыть сейф отмычками, оформив все соответствующим актом.

Новосад блистательно справился с задачей, после чего с гордым видом обратился к Белинскому:

– Павел Андреевич, а разве это не искусство? Разве вы сейчас не стали свидетелем исполнения истинного произведения искусства? – Он многозначительно поднял отмычки. – Чтобы открыть замок, мне, как и музыканту, сейчас потребовалась пластичность пальцев, концентрация слуха, осязания и, согласитесь, даже обоняния – ведь важно знать, как давно был смазан замок.