Росские зори - Михаил Павлович Маношкин Страница 41

Фарак дотянул до своего кочевья и здесь умер, как хотел, — в окружении сородичей и семьи.

Конники остались с Фарудом в становище, чтобы отдать последние почести своему предводителю, а караван, не задерживаясь, ушел дальше. Он состоял из тяжело нагруженных верблюдов и вьючных лошадей. Сопровождали его не менее двухсот конных и пеших. Антимах и Харитон отправились вместе с Зеноном: так было безопаснее. Банды грабителей едва ли решатся напасть на караван, охраняемый столькими воинами.

Даринка и Авда ехали на сарматских конях, накинув на головы капюшоны плащей, чтобы не привлекать к себе лишних взглядов, особенно когда караван проходил мимо кочевий. Степняки шумно спешили к каравану требуя, чтобы он остановился, и начинали торг, бесцеремонно разглядывая и ощупывая поклажу. Открытой враждебности к эллинам они не проявляли, тем более что на груди у купцов были тамгаобразные знаки[68], дающие им право на беспрепятственный проезд по степи, а на копье у головного воина развевался пучок белой конской гривы — знак Сегендша, пропуск и указатель пути. Однако степняки не прочь были стянуть у эллинов, что плохо лежит.

Караван задерживался, купцы включались в торг. Кочевники охотно перекупали у них изделия сегендшских мастеров, особенно седла, уздечки, гибкие плетеные арканы; женщин-сарматок интересовали украшения и малоазийские ткани. В обмен на них они давали скот, шкуры, рабов, деньги. Купцы торговали осмотрительно, с выгодой для себя. Из денег брали только серебро[69], не отказывались от скота: кормить в пути людей было их обязанностью.

Выглядели сарматские кочевья одинаково. Располагались на открытой местности недалеко от воды — у речек и озер. Большие, крытые войлоком четырех-, шестиколесные кибитки и войлочные юрты образовывали широкий круг. Здесь собирались старейшины, сходились праздные сарматские женщины из тех, чью домашнюю работу выполняли рабы; здесь принимали вестников, делились новостями, а по праздникам зажигали общий костер. Хозяйственная жизнь степняков проходила в кругу семьи. О степени благополучия семьи прежде всего свидетельствовали кибитка и юрта. Добротная, узорчато расшитая юрта или добротная кибитка, около которой всегда людно, — первый признак зажиточности хозяев. О бедности же говорила ветхая юрта и старая, с дырявым войлоком кибитка. Соответственно имущественному положению определялся общественный ранг сармата. Главную роль в жизни кочевья играли богатые степняки, владеющие рабами и самыми большими табунами коней. Как правило, в таких семьях было много мужчин, а мужчины — это пастухи, добытчики, воины, им принадлежало основное в кочевье: кони и скот; но и женщины у сарматов пользовались не меньшим влиянием: они — хранительницы домашнего очага и обычаев рода, и даже на совете старейшин они играли не последнюю роль.

Сбоку кибиток горели семейные костры, на них в котлах, подвешенных на металлические треноги, степняки готовили пищу; тут же, в золе костров, пекли хлеб — большие плоские лепешки. У богатых степняков было по нескольку кибиток — одна для женщин, другая для детей, третья для продовольствия и хозяйственной утвари. Мужчины большую часть суток проводили со стадами и табунами. Перекочевывая, сармат вез на новое место все свое имущество. Перекочевка совершалась легко и быстро. Запрячь в кибитки волов, погрузить утварь, посадить детей — на все это уходили считанные минуты. Волы как тягловый скот издавна служили кочевникам и обычно паслись вблизи становища.

Зато конские табуны располагались в степи широко и вольно. Присматривали за ними юноши и подростки. Сарматские мальчишки, едва начав ходить, уже не мыслили себя без коней. Взрослые рано учили их управляться с лошадьми; им самим в степи дел хватало: они доили кобыл, стригли овец и коз, шили седла и обувь. К вечеру глава семьи непременно возвращался в становище, ведя за собой лошадей, навьюченных тюками с шерстью и бурдюками со свежим кобыльим молоком; он также привозил барана или пригонял жеребенка, предназначенного в пищу. Скот кололи недалеко от костра, тут же снимали шкуру и выбрасывали внутренности — для собак. Днем над становищем висел рой мух и слепней, по ночам людям и животным досаждали комары. Сарматское кочевье было приметно издали — по конскому навозу, дыму костров, лаю собак, запахам скота, кумыса и сырых шкур.

В каждом кочевье была своя кузница. Обычно она располагалась вблизи воды. Десяток воткнутых в землю шестов, скрепленных перекладинами, камышовая или войлочная кровля, очаг из сырцовых кирпичей, наковальня на дубовом чурбаке, видавший виды горн — вот и вся кузница. Иногда рядом стояли две, а то и три кузницы — спрос на металлические поделки у степняков был немалый. Один Сегендш не мог удовлетворить потребности степи, к тому же до него неблизко, да и изделия его мастеров стоили слишком дорого. Мечи из особо прочных сталей, поясные ремни с бронзовыми, серебряными, а то и золотыми бляшками, воловьи панцири с металлическими нагрудниками, украшенные изображениями барсов и грифонов[70], терзающих добычу, были доступны лишь наиболее состоятельным кочевникам и являлись семейными реликвиями, передаваемыми от отца к сыну. В повседневном быту кочевники довольствовались тем, что производили в своих кочевьях. Здесь тоже ковали мечи, ножи, топоры, наконечники для стрел и копий. За всем этим необязательно было ехать в прославленный Сегендш — и свой мастер сделает как надо!

Кузнецами у кочевников нередко были рабы. Самым искусным из них сарматы подрезали на ноге сухожилие, чтобы они не смогли бежать из плена. Эти кузнецы с утра до вечера стучали молотом…

В одном становище к Остане, волоча ногу, подошел сухощавый, будто прокаленный на огне человек и спросил по-росски, нет ли кого из росских земель. Узнав, что есть и сразу трое, он с минуту остолбенело смотрел на них, и по его закопченному лицу потекли скупые слезы. Потом он ткнулся в ногу Остани и беззвучно затрясся сухим телом. А рядом с ним стоял другой закопченный человек, так же волочивший ногу, и спрашивал на своем наречии, нет ли кого с далекого Рейна. Замысловатые пути привели его, свева[71], в становище кочевников: был взят в плен ромеями, превращен в раба, попал в Рим, оттуда в Египет, там его перекупил сирийский купец и сделал галерным рабом. В Понте Эвксинском корабль захватили пираты; в числе других пленных его привезли на невольничий рынок в Феодосию, оттуда с новым хозяином-купцом он направился в Танаис, но в пути налетел шторм, судно затонуло, а ему удалось ухватиться за обломок мачты. Морс долго носило его, пока не прибило к берегу, где его подобрали сарматы. Они приставили его к кузнецу-россу и перерезали ему сухожилие, чтобы не вздумал