Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский Страница 41

видел, слышал и что ему поручили в Риме. Збышек задержал его на целый вечер и часть ночи. Кроме писем, наглядных свидетельств, он привёз папские пожелания и приказы. Положение святого отца по отношению к Собору и запутанным делам, которые решались, было трудным и даже грозным. Епископ Збышек сильно это чувствовал, потому что у него многое зависело от авторитета апостольской столицы, и боялся, как бы Собор его не поколебал.

Только поздно ночью Грегор мог вернуться в замок, где уже и королева, и молодой король, узнав о прибытии, спрашивали о нём.

Только на следующий день, после утренней мессы, он мог поклониться королеве. Она не спрашивала ни о чём, только рада была, что он вернулся.

Первые слова, какие она ему сказала, были:

– Готовьтесь к новому путешествию, оно будет скоро необходимо.

Король Владислав радостно бросился ему на шею, Грегор после нескольких месяцев отсутствия с удивлением заметил, что он значительно вырос.

– Вы привезли мне доспехи? Меч? Кинжал?

– Милостивый пане! – сказал магистр весело. – Известная вещь, что тем, кого любят, не дарят ни железа, ни острого. Едва один щит и шишак добыл, но мне не стыдно за них.

Нетерпеливый король немедленно послал слуг за обещанным гостинцем. Шлем был предивной работы, но круглый щит ещё прекраснее. Первый был итальянским изделием, очень дорогим, но его затмевал круглый щит, привезённый с востока, украшенный золотом, обсаженный позолоченными шипами, по кругу которого как венец вилась таинственная непонятная надпись.

Король забавлялся им как ребёнок.

Теперь Грегор мог пойти уже туда, куда ему было срочнее, в дом Бальцеров, неся под одеждой освящённые чётки и нити с кораллами для обеих женщин.

Туда ещё не дошла весть о его возвращении. Фрончкова около месяца лежала больная в кровати.

Она сама не знала, что с ней было, не понимала болезни и мать Бальцерова, но не хватало сил и охоты к жизни. Побледнела и похудела, бедная, а муж напрасно лекарей и самую лучшую еду приносил для неё.

Когда в первой комнате появился Грегор, а Бальцерова радостно воскликнула, так что аж в спальне был слышен её голос, случилось почти чудо: Фрончкова, которая вчера не могла подняться с кровати, набросила на себя платье и платок и, прежде чем прибывший поговорил с матерью, выбежала с радостным криком, обеими руками обхватывая вернувшегося. Но затем, словно это усилие её исчерпало, она, наполовину бессознательная, повисла на руках матери.

Этот обморок продолжался недолго, она открыла ясные и новым блеском оживлённые глаза, а Грегор, посадив её в кресло, начал рассказывать о своём путешествии, доставая подарки.

Затем появились старый Бальцер и Фрончек, чтобы поздороваться с путником. Они нашли его загорелым, похудевшим, но как бы ободрённым этим путешествием.

– Теперь уже не желаю ничего, – промолвил он, – только ещё, пожалуй, о гробе Господнем мог бы тосковать. Я видел Рим и посетил эти старые гнёзда, в которых развивается наука. И вернулся не без добычи и плодов. Чего купить не мог, то ночами переписывал, а чего не сумел скопировать, хорошие люди мне доверили или для меня переписывать велели. Поэтому на всю жизнь у меня есть, над чем корпеть, а чего мне ещё нужно?

– И достаточно уже этих путешествий! – воскликнула Фрончкова.

Магистр вздохнул.

– Для меня их было бы уже достаточно, – сказал он, – но я слуга, и поэтому невольник.

Все начали его забрасывать вопросами, а было о чём рассказать, начиная со страны, небо и солнце которой, травы и звери жителям севера казались как бы изъятыми из волшебной сказки, вплоть до зданий, о каких тут не имели понятия… людях и особенных обычаях. Грегор с юношеской живостью говорил обо всём, слушали его с уважением.

В этот же день он в малой коллегии приветствовал бывших товарищей, призывая на них апостольское благословение.

Там расспрашивали его ещё более жадно, но именно на те вопросы, ответы на которые были наиболее желанны, Грегор закрывал уста. Зато с запалом рассказывал о рукописях, писателях, комментаторах, обо всём, что осматривал в Болоньи и Падуе, и чему там научился. Его лицо сияло, когда он о том рассказывал, а старшие учителя вторили ему, сложив руки.

Одних костёл, других наука привлекали в ту Италию, которая, перестав господствовать над миром мечом, правила духом и представляла как бы завязанный узел, который должен был объединить всё человечество.

IX

Наступала осень и магистр Грегор радовался более долгим вечерам, которые позволяли пораньше закрыться с лампой над книгами. В замке и в городе день, заканчивающийся раньше, гнал на отдых, прерывал занятия, а ему давал свободу удалиться в комнату, в которой общался с духами прошлого.

Епископ Збышек, хотя дружелюбный и показывающий доброжелательность товарищу короля, ни в коем случае не отрывал его ни от его наблюдательных обязанностей, ни от корпения над любимым Плавтом и Вергилием.

Он иногда пользовался лёгкой и красивой латынью Грегора, но к тайнам своей канцелярии его не подпускал. Знаток людей, он более охотно окружал себя такими, которые, будучи слепо ему послушны, не могли быть опасны. В Грегоре из Санока, если бы он был использован для государственных дел, епископ справедливо опасался независимости, с которой должен был бы бороться.

Также наш учёный никогда не показывал ни малейшей охоты вмешиваться в те тяжёлые задачи, какие лежали на плечах епископа. Он стоял в стороне, сдерживая слишком оживлённые порывы молодого короля, служа королеве, когда ей нужен был его совет и помощь.

Может, именно эта сдержанность и умеренность Грегора приобрели ему милость королевы Соньки. Не было дня, чтобы его не звали, давая указания насчёт того, как поступить с Владиславом. Магистр слушал их, не возражая, хотя в душе не раз должен был им удивляться.

Мать, беспокойная за будущее, казалось, главным образом, хочет вдохновить в детях жажду власти, величия, завоевания, что, согласно мнению Грегора, на молодые умы может опасно повлиять.

После возвращения из Италии, непосвящённый в то, что делалось при дворе и в окружении Соньки, Грегор видел какое-то движение, беспокойство, лихорадочную суету, цели которых понять не мог.

Особенно его поражали постоянные пересылки, послы и письма, которые бежали из Кракова в Вышенбург, Буду и Прагу. Оттуда также часто пребывали люди, которые, хотя пытались играть роль малозначительных, купцов, клехов, наёмных рыцарей, невольно выдавали себя фигурой и обхождением, как мужи большого значения и положения. Тех с самыми разнообразными предосторожностями, под разными предлогами обычно тайно приводили к королеве, которая проводила с ними совещания.

Поскольку епископ Збышек или вовсе о том