Юзеф Крашевский - Маслав Страница 42

– Пусть бы взял польскую красавицу, на что ему королевна? – сказал другой. – Кого он посадит рядом с собой, та и будет королевой, хоть бы родилась крестьянкой.

– Этого еще недостаточно, – заметил Топор, – нам нужно получить приданое и союзника при помощи этого брака. Все добро у нас растащили! При Болеславе серебра было сколько угодно, а теперь и железа не жватает.

– Ну, тогда уж лучше всего искать ему жену на Руси, – вымолвил Трепка. – Там богатства большие, и, если мы протянем руку киевским князиям, они не оттолкнут нас. Оттуда бы нам и невесту брать!

– А почему бы нет! – подхватили другие. – Если правда, что они обещали нам помощь против Маслава, то легко будет сговориться с ними и насчет жены. После великого князя Владимира остались дочери и большие богатства и слава к него большая. Довольно уж было у нас немцев, и чехами мы по горло сыты. С Руси Болеслав привозил много всякого добра, и красных девок там немало найдется. Одну могут нам дать.

Так окрепла первая мысль о сватовстве, когда Казимир еще и не думал ни о жене, ни о семье, потому что между ним и Маславом судьба еще не сделала выбора. Весть о сватовстве на Руси дошла и до женской половины, и когда узнала об этом Марта Спыткова, то очень обрадовалась и возгордилась, потому что рассчитывала быть первой при дворе королевы-русинки. Спытек, когда ему об этом сказали, решительно потряс головой.

– Вы лучше меня спросите, что такое русинка, – говорил он, – на цепи ее надо держать, а ко рту замок привесить.

Все посмеивались над ним, но воркотня старика не умоляла славы русинок; и только Марта, которой передали его слова, залилась горючими слезами.

Все эти разговоры и совещания оставались тайной для короля: сам он занимался только военными делами. Ждали Собка, который должен был или подтвердить известия, принесенные Носалей, или обрадовать более утешительными сведениями.

Старый слуга вернулся через несколько дней. Дело было под вечер, и король вместе с графом Герьертом, предводителем императорского отряда, Топором и Трепкой совещался о том, когда и каким образом идти на Маслава. Старый Грегор возвестил о приходе Белины и Собка, так как король желал от него лично услышать принесенные им вести.

Король помещался в главной горнице внизу, несколько приукрашенной в честь его. Сюда снесли все лучшее, что у кого нашлось, но убранство все же не отличалось роскошью. Только на полу набросали звериных шкур вместо ковров, да стены закрыли материями, поверх которых блестело развешенное оружие, а на столе стояло небольшое количество серебра. Но кроме серебра, на этом же столе лежало то, что в то время редко встречалось даже и в королевских замках; перед креслом короля лежали на столе две книги, обделанные в дерево и медь. Одна из книг была открыта, и пергаментные страницы были заложены золотым крестом. Казимир сидел в кресле, окруженный стоявшими вокруг него магнатами, по большей части старыми с седыми волосами и бородами, которые составляли оригинальный контракт с его юношескими черными локонами. Топорчик стоял за креслом короля, Грегор, со сложенными на груди руками, присматривал одновременно за огнем в очаге и за входной дверью. Он как будто самою судьбою был назначен играть роль придверника, мало нашлось бы людей, которую решились бы вступить с ним в борьбу. Его мускулистые руки и ноги и жилистая шея свидетельствовали не только о почтенном возрасте, но также о большой силе, окрепшей с возрастом и в непрестанных трудах, а спокойное морщинистое лицо выражало непоколебимую веру в эту силу.

Когда Собек в одежде нищего показался у входа в сопровождении Белины, все молча расступились. Старый слуга упал в ноги королю, чтобы почтить его высокий сан. Прежде чем он начал говорить, Топор тихо спросить у Белины:

– Что нового?

Старый хозяин с хмурым видом покачал головой. Все притихли, и Собек, поглаживая себя, по своему обычаю, по голове, начал, не спеша, отрывочными фразами рассказывать о виденном. И он подтверждал, что силы у Маслава были огромные, и, задавшись целью отомстить за первое поражение, он еще набирал их везде, где только мог. Собек видел войска, стоявшие под Плоцком и собиравшиеся окружить со всех сторон Казимировых рыцарей, чтобы никто из них не ушел живым. Каждый день прибывали новые подкрепления, и было их столько, что Собек, не умея сосчитать, повторял только, что они двигались всюду, как муравьи, и лагерь их над Вислой был, по его словам, в пять или шесть раз больше королевского войска.

Окружающие Казимира, опасаясь впечатления, которое мог на него произвести рассказ Собека, старались уличить старика в преувеличении, но старый слуга упрямо стоял на своем и повторял только одно: что с Маславом всякая борьба была немыслима.

Король молчал, и никто не мог бы догадаться по его спокойному лицу, как он отнесся к рассказу Собека. Он слушал, не сморгнув глазами, не шевелясь на своем сидении и держа руку на книге…

Когда же слуга, рассказав все, что узнал, удалился. Казимир обратился к окружавшим его с такими словами:

– Неужели мы будем бояться количества вражеских войск, как будто бы мы не верим в правоту нашего дела? Мы боремся за крест и веру…

Топор и другие склонили головы, и только один сказал со вздохом:

– Надо бы нам поторопиться, пока чернь не двинулась на нас.

– И мы так бы и сделали, – сказал король, – если бы не ждали возвращения послов, отправленных за помощью. Со дня на день мы их ждем. А как только они вернутся с благоприятным ответом, мы не будем медлить. Пусть меч решит наш спор во имя Божье!

Никто не возражал на это; мужество и спокойствие короля передались всем остальным; надежда оживила сердца воинов. Те, что сражались в долине, припомнили, какая масса людей была и тогда у Маслава, и что же? Все они рассмеялись при первом же столкновении.

Королевские слова явились как бы пророчеством добрых вестей; наутро прискакал высланный вперед гонец и возвестил королю, что за ним едут послы, отправленные в Киев, а с ними и бояре с приветом от князя и обещанием скорой помощи. Известие это было встречено в лагере с большой радостью, которой из упрямства не разделял только Спытек. Верный слуга его Собек в таком виде изобразил ему могущество Маслава, что он считал всякую борьбу с ним гибельной для короля и рыцарства.

На третий день после этого прибыли послы вместе с княжескими боярами, старостой Торчином, Парамоном и Добрыней. Окруженные небольшой, но богато одетой и хорошо вооруженной свитой, они счастливо пробрались к королю, минуя отряды Маслава, разъезжавшие по всей стране.

В городище уже заранее приготовились к встрече бояр: особенно Грегор употреблял все усилия, чтобы как-нибудь скрыть бедность своего короля, которая могла повредить ему в глазах будущих союзников.

Благодаря его стараниям, королевскую горницу убрали, как только могли, нарядные, чтобы она не слишком проигрывала по сравнению с киевской "гридницей", собрали даже столовое серебро, чтобы послы не могли упрекнуть короля, как некогда упрекала Владимира дружина, что он заставляет их есть деревянными ложками. В этот день и король принарядился, надел на шею богатую цепь, а к поясу прикрепил самый красивый свой меч.

Около полудня перед воротами замка появился небольшой конный отряд, сопровождавший киевских послов. Впереди всех ехал староста Торчин, мужчина средних лет с веселым лицом и живыми карими глазами.

На послах были длинные, богатые кафтаны, высокие шапки и оружие в позолоченных ножнах; у поясов висели сумки с деньгами, а платки у них были шелковые.

Парамон и Добрыня держались с достоинством, но и добродушно в то же время; видно было, что они люди добрые, но очень "себе на уме". Низко кланяясь королю, они передали ему привет от князя Ярослава и обещали от его имени помощь, а Торчин принялся расхваливать своих воинов, выставляя их героями и богатырями, которые готовы были завоевать весь мир.

Король в кратких словах поблагодарил послов и приказал своим доверенным заняться их угощением.

Для них уже был приготовлен стол, богато убранный и заставленный всевозможными явствами, хоть ради этой пышности весь лагерь был поставлен на ноги. Так как в палатках неудобно было угощать их, то на этот день женщины уступили свои горницы, и здесь заранее был накрыт стол. Топор, Трепка и все приближенные короля уселись за стол вместе с гостями, которые резко выделялись среди угрюмых и печальных лиц рыцарей своей веселостью. Еще Торчин, старший, немного сдерживался, и Парамон не отличался болтливостью, но зато Добрыня говорил и смеялся за всех. Хозяева усердно угощали и упрашивали гостей, подкладывая им в тарелки и подливая в кубки, и мало-помалу и староста Торчин, и Парамон разговорились без стеснения. Началась такая живая беседа, какой давно уж здесь не слыхали, а в конце концов хозяева и гости так подружились, что принялись обниматься и целоваться.