Рыцарь золотого веера - Алан Савадж Страница 42

— Твоя госпожа — выдающаяся женщина.

— Она принцесса, она из рода Асаи, и она была любимой женщиной повелителя Хидеёси.

— И это делает её чары непреодолимыми?

— К тому же она очень красива. Красивей её нет ни одной женщины в этой стране.

Он поймал её за руку и остановил. Они спустились на два пролёта лестницы и находились уже в достаточном отдалении от комнаты принцессы, чтобы не быть услышанными.

— За исключением тебя, Магдалина.

Повернув голову, она посмотрела на него. Но не нахмурилась.

— Я? Я уродлива, Уилл Адамс. Говорят, что у меня тело мужчины.

— Нет, — ответил он. — Нет.

Теперь его руки лежали у неё на плечах. Посмеет ли он дать им волю? Она пристально посмотрела на него, но лицо её ничего не выражало.

— Я хочу, чтобы ты знала, Магдалина. Сейчас, когда я был с принцессой, я мечтал, чтобы на её месте была ты.

— За эти слова, Уилл Адамс, ты можешь расстаться с головой.

— И всё-таки это правда.

— Так ты хотел бы повторить это со мной? Вот уж действительно у вас, англичан, ненасытный аппетит.

Презрение?

— Я жажду тебя, Магдалина. Я жаждал тебя с того момента, когда мы впервые встретились несколько недель назад. Я видел тебя во сне каждую ночь. Но мне нужна твоя любовь, я ничего не хочу брать силой.

Она не сводила с него глаз, её губы чуть-чуть приоткрылись.

— Ты говоришь о любви, даже не попытавшись выяснить, смогу ли я сделать тебя счастливым.

— В Европе чаще всего так и происходит, — ответил он. — Разве твой дед не говорил тебе об этом?

— Мой дед умер до того, как я родилась, Уилл Адамс. Ты хочешь стать моим возлюбленным. Я польщена, но я должна попросить тебя оставить всё как есть. Купайся по-прежнему в ярком сиянии солнца, не унижаясь до поисков слабого света звезды.

— Она приказала мне, Магдалина. Это в её власти. Она командовала моим телом, но она не может командовать моей любовью.

— Там, где приказывает Ёдогими, все подчиняются.

— Даже Токугава?

— Кто знает, Уилл Адамс. Токугава не простой человек.

— Ты боишься его?

— Все в Осаке боятся Токугаву.

Он вздохнул. Все её ответы были столь тщательно сформулированы…

— И принцесса распорядилась уже твоей любовью?

Она кивнула.

— Как его зовут?

— Он самурай. Ты знаешь, что это такое?

— В Англии их называют рыцарями.

— Я не знаю, что такое рыцарь, Уилл Адамс. Но самурай живёт только ради чести своего имени и своего меча. Битвы и кровопролития составляют всю его жизнь. Он не знает страха и жалости. Лучше, если ты не будешь знать его имени.

— Ты хочешь сказать, что он убьёт меня?

Она взглянула на него.

— Да, Уилл Адамс. Он убьёт тебя. Европейцы не умеют сражаться так, как самураи. Больше того. Это означает смерть для вас обоих, потому что дуэли запрещены, кроме как по причине кровной мести. Но об этом страшно даже подумать.

Потому что она тоже погибнет, подумал он с внезапным ужасом, вспомнив плачущую женщину в Бунго. Она остановилась на верхней ступеньке лестницы.

— Спускайся туда, через три пролёта будет коридор, ведущий к твоей камере. Дверь открывается снаружи, просто захлопнешь её за собой. Подожди. — Откуда-то из-под кимоно она вынула маленькое глиняное колечко и движением пальцев разломила его пополам.

— Моя госпожа хочет, чтобы ты сохранил это, — сказала она, — протягивая ему одну из половинок. — Уилл Адамс, если кто-нибудь когда-либо принесёт тебе вторую половину, значит, это посланник принцессы.

Значит, её интересовало не только его тело. Как жаль. И как безразлично в этот момент.

— Скажи мне одну вещь, Магдалина. Эти самураи — они знают что-нибудь о любви?

Как темны её глаза, как печально лицо.

— Да, Уилл Адамс, — ответила она. — Они умеют и любить.

Дверь в камеру была открыта. Уилл заколебался, но потом решительно шагнул внутрь. Косукэ но-Сукэ стоял у окна, разглядывая двор, а Мельхиор мерил шагами комнату.

— Слава Богу, ты вернулся, — обрадовался он. — А старина Сукэ тут расстроился.

Уилл кивнул.

— В чём дело, господин Косукэ? — спросил он по-японски.

— Это я должен спросить тебя, Уилл Адамс. Ложь даже хуже трусости, а я знаю, что ты не трус и не лжец. Ты был у принцессы Ёдогими.

Уилл почувствовал, как загорелись его щеки, и мысленно обозвал себя дураком.

— В моей стране, господин Косукэ, защита чести женщины не является ложью.

— У женщин нет чести, Уилл Адамс. А у Ёдогими и подавно. Я не хочу знать, что она тебе наплела. Я хочу только выяснить, что она спрашивала у тебя о принце Иеясу.

— Она спрашивала, о чём мы беседовали. Я сказал ей — о путешествии, о себе, о моём Боге, о Европе и её истории.

— Больше ни о чём?

— Насколько я помню, это всё.

— Хорошо. Во всяком случае, это неважно. Ты и твой товарищ пойдёте сейчас со мной. Скорее!

— Вы хотите сказать, что нас выпускают на свободу?

Сукэ улыбнулся.

— Вас выпускают из этой камеры. Что касается свободы, то ни один человек не свободен полностью, пока служит своему повелителю. И даже его повелитель служит Богу.

— Идём, Мельхиор, нас выпускают, — крикнул Уилл и вдруг замолчал. Уйти сейчас? Сейчас, когда он хотел посидеть и поразмышлять, вспомнить каждое движение, каждое прикосновение, каждой ощущение. Когда он хотел помечтать о том, что может ещё случиться…

Он быстро шагал за Сукэ, уже спешившим по коридору.

— Вы хотите сказать, что мы теперь на службе у принца Иеясу?

— Не может быть большей чести для любого, — успокоил его Сукэ.

В этот момент они вышли во двор. В сущности, все эти недели они находились всего в нескольких футах отсюда. Как приятно было снова почувствовать солнце на лице, оглядеть снующих людей, рассматривать все вокруг и ощущать на себе взгляды других. Но вокруг чувствовалась подготовка к чему-то серьёзному — стекались солдаты, стражи вроде тех, что впервые привезли их в Осаку, маршировавшие под тремя розовыми знамёнами. У всех были белые ножны. Токугава.

— Что, принц покидает Осаку? — спросил Уилл по-португальски.

— Он спешит обратно в Эдо, свой город, чтобы принять командование армией. Уесуге, правитель Эчиго, заявил, что больше не намерен терпеть регентство, и собрал армию на севере. Наш принц должен выступить против него.

— И мы будем сопровождать его в этой кампании?

Сукэ вывел их за ограду замка на шумные улицы Осаки и повернул в сторону доков.

— На этот