Валерий Полуйко - Лета 7071 Страница 43

Прошли еще с версту — теперь уже завиднелся и сам Полоцк. Морозов велел ставить дозорную вышку. Быстро собрали ее из готовых частей, послали наверх самого зоркого глядача.

Над полями тихо, сперва еле слышно, а потом все громче и громче загудел дальний колокольный звон. Тишина задрожала, заколыхалась и вдруг отделилась от земли, от ее сонной белизны, от ее утренней затаенности и унеслась ввысь. Тишины больше не было. Был свет, слепящая белизна полей и тревожный, далекий звон.

— Ударили сполох! — сказал Морозов и крикнул наверх глядачу: — Долго еще будешь пялиться?! Говори — что там?

— Мосты подняли! Вороты затворили! — сообщал глядач. — Каки-т конные!.. Можа, с сотню!.. От главных врат за Двину уходят!

— К Радзивиллу нарочных Довойна турнул, — сказал Морозов, дослушав глядача. — Гляди еще, да позорче! Ну, чего там?

— Посад облюдел больно! — крикнул глядач. — Черно, как от муравья! По стенам человеки закопошились! Должно быть, к пушкам сходятся!

— Чего ж еще?! — буркнул Морозов. — Не мочиться ж на нас со стен! Пальбой встренут… Сколько верст по твоим глазам? — крикнул он озабоченно вверх.

— Версты четыре, — ответил глядач. — Чуть боле, чуть мене…

— Ну, княжич, пора! — сказал Морозов Оболенскому. — Кидаюсь я!.. А ты поспешай! — Морозов перекрестился, опустил на шлеме носовую стрелку, подобрал поводья. — В поле — две воли: кому бог поможет! Слу-уша-ай! — заорал он перед войском. — Конным!.. Наряд и зелейники!.. Полной рысью за мной — пошел!

Когда Оболенский с пехотой и пищальниками подошел под стены Полоцка, бой уже был в самом (разгаре. Пальба стояла нещадная. Временами залпы русских пушек и литовских сливались, и тогда казалось, что под ногами трещит и раскалывается земля.

Воеводе Морозову приходилось туговато… Десяти его пушкам с полоцкого острога отвечали по крайней мере дюжины три. Литовцы били головным боем 82, залпами и в ряд, и такими сильными зарядами, что ядра, ударяясь в промерзшую землю, отскакивали от нее еще шагов на сто. Не выбери воевода удачного места для своего наряда, не устоять бы ему против литовских пушек.

В одном месте, там, где крепостной ров соединялся с речушкой Полотой, стена острога круто загибалась, спускаясь к Двине, и вот тут — против этого острого клина, ограниченного небольшой башенкой, и поставил свой наряд Морозов. Бойницы стен, сходившихся к башне под острым углом, смотрели в разные стороны, и литовские пушкари палили из них большей частью впустую или по коннице, которую Морозов отослал под стены — следить, чтобы литовцы не затеяли вылазки. Прицельно били по русскому наряду только с башни да из самых близких к ней стенных бойниц. Так что большого урона русскому наряду литовцы причинить не могли. Побило ядрами с десяток лошадей, одного возницу прихлопнуло перевернувшимся возом с ядрами, разбило несколько зелейных бочек, но благо ядра литовцы кидали не каленые — порох в разбитых бочках не взорвался. Растрощило под одной пушкой тяжелым ядром деревянную станину; отскочившей острой щепой прошило одному воротнику 83 живот. Его оттащили к дальним посошным возам, вытянули щепу из живота: он лежал на снегу в луже стылой крови и тихо шептал молитву, пока не застыл на морозе.

Пушкари все были целы. Посошные и нарядная прислуга успели поставить им прочный тын, и он пока защищал их, хотя во многих местах прямые попадания ядер проворотили в нем большущие бреши. Литовцы били прямым боем — со стены из простой бойницы навесом ядро не бросишь, — а тын лучше всего защищает от прямого боя, и пушкари надежно укрылись за ним. Морозов же бил навесным боем — через стены. Его легкие пушки не могли ни пробить, ни причинить какого-нибудь вреда мощным, шестирядным дубовым стенам полоцкого острога, и воевода метал ядра за стены, туда, где копились люди. В двух горнах, устроенных рядом с нарядом, калили ядра и метали их из самой большой пушки на посад. От этих ядер вскоре занялось на посаде несколько пожаров, но литовцы их быстро потушили.

Подход русской пехоты встревожил литовцев сильней, чем стремительно наскочивший наряд с конницей. Тогда они думали, наверно, что русские пометают, пометают ядра, порыскают под стенами и уберутся восвояси. Полоцк был грозной и мощной крепостью, и бояться сколько-нибудь серьезного ущерба от таких малых сил русских в нем не могли. Но появление пехоты, видать, заставило литовцев задуматься — что же на самом деле затевают русские? Они даже пальбу на время прекратили. Перестал палить и Морозов, но Оболенскому велел срочно городить тыны для пищальников и ставить их поближе ко рву, откуда можно было стрелять прямо по бойницам, будучи недосягаемыми для литовских пушек, которые из верхних бойниц не могли бить по ним, а бойниц для подошвенного, низового, боя на полоцком остроге не было.

Пока литовцы думали-гадали да высчитывали, сколько русских собралось под стенами, Оболенский наставил вдоль рва саженей сто тына, расположил за ним пищальников и стал ждать, когда литовцы вновь посбегутся к бойницам.

Пехота стала подальше от стен — там, куда не долетали литовские ядра.

Раскинули временный стан, вновь выметнули смотровую вышку, выслали на нее четырех глядачей. Посоха двинулась в ближайшую рощу за лесом: лесу нужно было много — на туры, на осадные башни и лестницы, на заборолы 84, на новые тыны. Те тыны, что были заранее заготовлены и привезены с собой на возах, уже были в деле, да и больше одного-двух дней даже самые крепкие не выстаивали — разбивали их, сжигали, и без конца тыны нужно было ладить вновь и вновь, ибо без них под крепостными стенами никакого дела сделать нельзя: ни ниш не нарыть, ни подкопа не подвести, ни мостов через ров не перекинуть. Тыны были самым удобным прикрытием: они были намного легче туров и заборолов, их легко можно было переносить с места на место, а зимой ставить на полозья и подходить с ними под самые стены.

Застучали на стану топоры, запылали громадные костры, оттаивая промерзшую землю, в которой нужно было рыть ниши, которой нужно было заполнять туры, из которой нужно было делать насыпи для (раскатов под тяжелые стенобитные пушки. Много дел было у пехоты и посошных. Оставив их под надзор тысяцких и сотских, воевода Морозов снова вернулся к наряду.

— Заряды поболе надобно делать! — указал он нарядному голове и десятским. — Погляньте, на берме 85 сколико ядер лежит! Не долетают! Ночью собрать нарядитесь.

— Зелье слабо, — жаловались десятские. — Ямчуги в ем мало. Сыпем сверх меры, а пал все одно слаб.

— Тишка, наш ядерный, из гузна пуще палит! — забалагурили пушкари. — Оглушил ужо, байбак!

— То во мне от натуги, — оправдывался Тишка — здоровенный сутулый детина, сидящий на куче ядер и лениво перекатывающий в руках четвертьпудовое ядро. — Я ж-но хапаю по две дюжины за раз… А се… — он поприкинул в уме и важно договорил: — По шести пудов!

— Молодец, Тишка! — похвалил его Морозов. — Литвина надобно яро досадить!

— Нам то не в тягость, — с прежней важностью отговорился Тишка. — Ан под Фелиной я пудовок по осьми брал. У «Медведя» сам стоял, сам и закатывал… Ан иные ядерные на пудовках по дву стоят.

— Горазд хвалиться! — задорили Тишку пушкари.

— Пошто хвалиться?! — равнодушно сказал Тишка. — Про то вся Расея ведает.

— Охо-хо!.. — захохотали пушкари. — Вся Расея! Ну и галагол!

Засмеялся и Морозов. Тишке, видать, смех воеводы не понравился больше всего. Он глянул на него с простодушным укором, перекинул ядро в другую руку, упорно повторил:

— Вся Расея!.. Поморгал, поморгал, подумал — добавил: — И вся Ливония!

— Молодец, молодец, Тишка! — ободрил его Морозов. — Ты удалец!

— Эк, удалец, — обиделся Тишка. — Я — дюж! Батька мой быку рога ломал, а я жеребца на горб беру. У себя в Ростове на торгу воз ржи на том выспорил!

— У вас в Ростове все не простое! — опять зацепили Тишку. — Сказывают, в вашем Ростове ростовское озеро сгорело?

— То в вашей Рузе пироги пекут на пузе, — без зла огрызнулся Тишка и, поглядев на Морозова, поморгав, попросил: — Мне бы вновь к «Медведю» стать, воевода-боярин! Что при сих-то хлопушках мне лень нагуливать?!

— Приписан ты к нашему наряду, и быть тебе при нас! — строго сказал ему голова.

— Замолвлю за тебя словцо большому воеводе, — пообещал Морозов.

— Большой-то про мня проведан, он мня возьмет, — уверенно сказал Тишка. — Я под Фелиной… — Но не договорил — что он под Фелиной: с острога ударила пушка, ядро ударилось перед тыном, отрикошетило от мерзлой земли, перелетело через тын, упало в шаге от Тишки.

— Ишь ты!.. — и удивился и напугался Тишка. — В мня целили!

С острога вновь выпалили — залпом. Несколько ядер попало в тын — полетели куски расщепленных бревен, взметнулся снег…