Андрей Балабуха - Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было Страница 43

Русские полки начали пробиваться на север, но путь им преградили половецкие отряды. Началась жестокая сеча. День выдался жаркий, кони изнемогали без воды и быстро уставали. Однако к воде половцы не пропускали – лишь к вечеру измученные воины пробились к речке. Битва продолжалась и ночью. Перелом наступил утром следующего дня, 28 апреля, – после суток почти непрерывного сражения. Легкая конница союзных степняков пустилась в бегство, разрушив русский строй. Игорь Святославич поскакал за беглецами, но остановить и вернуть не смог. К полудню Всеволод и остатки войска сложили оружие. В плен попали сам князь Игорь, его брат, сын и пять тысяч дружинников. Мало кому удалось вырваться, но и этих счастливчиков преследовали и ловили отряды легкой половецкой конницы.

Узнав, что в плен попали русские князья, Кончак торжествовал. Во-первых, пленники – это выкуп. За Игоря половцы потребовали две тысячи гривен, за прочих князей – по тысяче, за воевод – по двести. Кроме того, после ряда понесенных половцами поражений обилие пленных позволяло рассчитывать на обмен. Во-вторых, с гибелью Игорева войска в русской обороне открылась брешь.

Правда, по этому поводу между ханами возникли разногласия. Гза хотел воспользоваться моментом и разгромить беззащитное Северское княжество. Кончак рассчитывал на большее – Святослав Всеволодович еще только собирает войска союзных князей, армия пока не готова, и можно нанести удар по Киеву. Так и не сговорившись, ханы повели свои полки в разные стороны.

Кончак осадил Переяславль. Князь Владимир – тот, обидчик и соперник Игоря, – с малыми силами предпринял вылазку. Половцы окружили его и так изранили, что дружинники еле живого внесли князя обратно в город, где он вскорости и скончался.

Узнав об этом, Святослав поспешил на выручку. Кончак снял осаду и повернул назад, по дороге буквально стерев с лица земли город Римов. Добыча была так велика, что хан повернул в степь.

Войско Гзы подошло к Путивлю, сожгло посады, разграбило окрестные села, хотя самого города взять и не смогло: вовремя подоспели полки сыновей великого князя киевского. Гза отступил за реку, увозя награбленное добро и пленных, а сына послал вверх по Сейму жечь прибрежные деревни. Тот увлекся грабежом, его настигли киевские войска, и он погиб.

Давно половцы не наносили такого удара Руси – русские рабы продавались теперь за бесценок, а перекупщики съехались в стан Кончака и с Кавказа, и с Волги. Правый берег Днепра Святославу еще удалось защитить, но левобережье было опустошено.

Вернувшись в кочевья, Гза встретился с Кончаком и, обуреваемый жаждой мести за погибшего сына, потребовал убить князя Игоря. Однако Кончак принимал Игоря скорее не как пленника, а как гостя: и дружба старая не ржавеет (особенно для степняка с его кодексом чести); и недавний (а может, и будущий!) союзник все-таки; и выкуп ожидается солидный (дружба дружбой, но кошелек-то врозь!); и свадьба дочери с княжичем Владимиром Игоревичем на носу…

Сколько Игорь пробыл в плену – предмет спора историков. Принято считать, что чуть более года[267]: в казне у княгини Ефросиньи Ярославны не хватало денег на выкуп, к тому же половина ее княжества была разграблена Гзой.

Узнав, что среди половцев зреет план убить его, Игорь склонился на уговоры некоего Овлура (в крещении Лавра), обещавшего организовать побег. Вместе с Лавром и несколькими слугами, преодолев за 2 дня верховой езды и одиннадцать дней пешего хода около 350 километров, они добрались до пограничного города Донца. «И оттуда пошел в свой Новгород… – сообщает Ипатьевская летопись. – Из Новгорода пошел к брату своему Ярославу в Чернигов, прося помощи. <…> Ярослав же обрадовался ему. И помощь дать обещал… Игорь же оттуда поехал в Киев к великому князю Святославу».

Дальнейшее можно описать очень коротко.

Великий князь киевский Святослав Всеволодович требует от Игоря публичного покаяния – и получает: «Вспомнил я грехи свои перед Господом Богом моим, ибо много убийств, кровопролитий учинил я в земле христианской, не пощадил христиан, а взял приступом город Глебов у Переяславля. Немало зла приняли тогда невинные христиане: родителей разлучили с детьми их, брата с братом, друга с другом, жен с мужьями их, дочерей с матерями их, подругу с подругой ее. Все были в смятении от плена и скорби. Живые мертвым завидовали, а мертвые радовались, что они, словно мученики святые, получили огнем испытание в сей глуши; старцы умерщвлялись, юноши получали лютые, жестокие раны, мужчин убивали и рассекали на части, а женщины терпели поругание. И все это совершил я…» И так – эпизод за эпизодом.

Здесь следует заметить, что для русского сознания факт покаяния всегда был намного важнее факта греха: распространенное присловье «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься» родилось исключительно в наших палестинах. Недаром народная песня[268] о Кудеяре, неповторимо исполнявшаяся Шаляпиным, начинается словами:

Жили двенадцать разбойников,У них Кудеяр атаман.Много разбойники пролилиКрови честных христиан…

и заканчивается:

Сам Кудеяр в монастырь ушел,Надел вериги тяжелые,А когда со святыми преставился,Мощи его по сей день чудеса творят…

Логика, согласитесь, дивная!

Вернемся, однако, к нашему кудеяру. Похоже, поражение и позор несколько поумерили его пыл. В следующие годы Игорь Святославич не столько воюет, сколько постоянно укрепляет родственные связи с другими князьями: в начале октября 1188 его двенадцатилетний сын Олег обвенчан с дочерью князя Рюрика Ростиславича, а первенец Владимир – с Кончаковной. Двумя годами позже великий князь Святослав «ожени внука своего Давида Ольговича Игоревною».

В следующем, 1191 году Игорь возглавляет объединенные походы на половцев. В 1199 году после смерти черниговского князя Ярослава Всеволодовича этот стол по старшинству переходит к Игорю Святославичу Северскому.

После смерти великого князя Святослава Всеволодовича на киевском столе утвердился Рюрик Ростиславич, а его соправителем по «Русской земле» (то есть южной Киевщине), ненадолго стал его зять, Роман Мстиславич Волынский, праправнук Владимира Мономаха, получивший лучшие земли с городами Треполем, Торческом, Каневом и другими. Однако этой «лепшей волости» позавидовал Всеволод Большое Гнездо[269], желавший осуществлять контроль и над киевскими землями. Началась длительная распря между Рюриком, поддержавшим притязания Всеволода, и обиженным Романом Волынским. В конце концов Романа поддержали многие города, а также черные клобуки, и в 1202 году «отвориша ему кыяне ворота». Уже на следующий год новый великий князь киевский организовал поход в глубь Поля Половецкого «и взя веже полевеческие и приведе полона много и душь христьянских множество отполони от них, и бысть радость велика в земли Русьстей». Велика, замечу, радость – удачный грабеж…

Но Рюрик не собирался сдаваться: 2 января 1203 года в союзе с Ольговичами и «всею Половецкою землею» он взял Киев. «И сотворилося велико зло в Русстей земли, якого же зла не было от крещенья над Кыевом… Подолье взяша и апожгоша; ино Гору взяша и митрополью святую Софью разграбиша и Десятинную [церковь. – А.Б.]… разграбиша и манастыри все и иконы одраша… то положиша все собе в полон». Союзники Рюрика – половцы – изрубили всех старых монахов, попов и монашек, а юных черниц увели в свои становища. Впрочем, укрепиться в Киеве Рюрик не надеялся и, ограбив город, ушел в свой укрепленный Овруч.

Рассказываю об этом не из любви к подробностям, к делу прямого отношения не имеющим. Иногда история любит изящно закольцовываться. Как вы помните, начинал свои героические деяния наш герой, участвуя в 1169 году в разграблении Киева, вдохновленном Андреем Боголюбским. Последним же его делом в 1202 году стала работа по сколачиванию антикиевской коалиции, дипломатическая подготовка войны, вдохновляемой наследником Боголюбского – Всеволодом Большое Гнездо. Входил в эту подготовку и наем половцев, которым в качестве вознаграждения было даровано право безнаказанно грабить Мать городов русских.

Правда в самом походе Игорь Святославич принять участия уже не смог – накануне начала военных действий он умер в Чернигове, в последний год жизни предусмотрительно успев завести собственную летопись, попавшую впоследствии в киевский свод и представлявшую Игоря весьма благородным князем, непрерывно думающим о благе земли русской.