Иосиф Кантор - Ной. Всемирный потоп Страница 43

– Поздравляю, брат Хам! – сказал Сим. – Надеюсь, что эту ночь ты проведешь дома, а не где-то вне его по своему обыкновению.

– Спасибо, брат! – ответил Хам. – Если бы ты не ложился спать сразу же после ужина, ты бы заметил, что я уже которую ночь ночую дома.

Вслед за Симом поздравили Хама все остальные.

– Я так боялась, что братец Хам может взять в жены кого-то из числа злых и сварливых, – простодушно призналась Шева, – но Гишара совсем не такая, характер у нее добрый и покладистый.

– Все одобряют твое решение, сын мой, и радуются за тебя, начиная с меня и заканчивая Шевой, – сказал Хаму Ной. – Надеюсь, что жена твоя никогда не разочарует тебя, а ты не разочаруешь ее.

– И вместе вы не разочаруете нас! – добавила Эмзара.

– Завтра вечером устроим праздничный ужин в честь женитьбы Хама, – сказал Ной. – Накроем обильный стол и попируем на славу, ибо есть повод. Завтра повеселимся, а сегодня поговорим о том, что печалит мое сердце.

Ной сделал паузу. Домочадцы его подобрались, понимая, что речь сейчас пойдет о важном, улыбки сошли с их уст, а взгляды из веселых стали серьезными.

– Все мы понимаем, что Господь оказал нам великую честь, избрав нас из числа прочих для того, чтобы заключить договор с нами и дать нам возможность спастись, – начал Ной. – Все мы, без исключения, должны быть достойны этой величайшей чести, должны блюсти себя и сторониться скверны, ибо осквернившие себя недостойны спасения. Есть ли среди вас кто-то, кто осмелится возразить мне, или кто-то, кто со мной не согласен?

Взгляд Иафета потускнел и налился тоской. Ной заметил это. Остальные же продолжали сидеть, как сидели и не сводили глаз с Ноя.

– Все знают, что сосед наш Ирад был убит, – продолжал Ной, – но не все знают, что я подозревал в убийстве то Хама, который одно время предавался блуду с Хоар и мог через то иметь ссору с Ирадом, то Иафета, который со дня убийства соседа нашего изменился и из прежнего весельчака стал печальным…

Хам тяжело вздохнул. Иафет потупил взор и покраснел. Эмзара зажгла все три масляных светильника, поэтому в трапезной было светло, и все заметили, что цвет лица Иафета изменился. Шева ахнула и сокрушенно покачала головой.

– Убийца не может войти в Ковчег, и я хочу быть уверен в том, что никто из сыновей моих не причастен к убийству Ирада. Не ради возмездия, а ради нашего общего спасения спрашиваю я и пытаюсь постичь истину! Какое может быть возмездие от меня, если грешникам осталось грешить шесть дней, а там воздаст им Господь! Но я должен знать правду! Я должен быть уверен в достойных и не должен доверять недостойным. Час правды наступил, и я хочу знать все!..

Сейчас говорил не прежний Ной, добрый, все понимающий, предпочитающий увещевания требованиям, боящийся обидеть неосторожным словом. Сейчас говорил праведник, удостоенный Высшего доверия, и нетерпимый к злу. Он не просил, а требовал, не спрашивал, а повелевал, и голос его звучал по-другому, не так, как всегда. Обычно Ной говорил негромко, но веско, с сознанием своей правоты и уверенностью в том, что его должны понять. Сейчас же голос его казался оглушающе громким, и каждое из сказанных слов эхом отдавалось в ушах слушающих. Нельзя солгать, нельзя не ответить, когда тебя так спрашивают.

– Сегодня кузнец Гидвон сказал мне, что убийцу Ирада вижу я каждый день! Он не просто сказал, он поклялся в том своим ремеслом! Гидвону не известно, что срок, отпущенный этому грешному миру, исчисляется уже не годами и не седмицами, а днями! Он не стал бы клясться своим ремеслом, если бы солгал! Так нет ли убийцы среди вас? Может, то не Хам и не Иафет, а ты – Сим?! Или ты – Эмзара?! Или ты, Сана?! Или ты, Шева?! Господь милостив, и он дарует спасение раскаявшемуся грешнику, ибо раскаяние грешника, если оно исходит от чистого сердца, угоднее Господу любой самой праведной праведности! Когда я говорю: «убийца да не войдет в Ковчег», я говорю о не раскаявшемся! Тот, кто осознает и покается, получит спасение, но знайте, что срок, отпущенный вам для покаяния, мал и продолжает уменьшаться! Я сказал все, что хотел сказать, и хочу теперь слушать вас. Первым говори ты, Иафет, как положено по установленному между нами обычаю! И ничего не утаивай, ибо время недомолвок прошло!

Обычай, согласно которому, во время обсуждения каких-то дел в кругу семьи, первым высказывался младший, установил сам Ной, рассудив, что если он начнет говорить первым и скажет свое мнение, то никакого обсуждения не получится – все с ним согласятся, только и всего. В результате сыновья так никогда не научатся думать и принимать решения, а сам Ной рискует впасть в грех гордыни, считая себя непогрешимым и никогда не ошибающимся, хотя известно, что только Господь непогрешим и никогда не ошибается. Лучше пусть первыми говорят сыновья, начиная с младшего. Эмзара иногда говорила Ною полушутя-полусерьезно, когда их никто не мог слышать, что Иафет не должен высказываться первым, потому что он, будучи младше годами, превосходит умом обоих своих братьев, вместе взятых. Ной не возражал жене и не соглашался с ней, но в глубине души сознавал, что она права. Силой из братьев выделялся Сим, хитростью и ловкостью Хам, а умом Иафет. Однажды Эмзара спросила Ноя, чем хитрость отличается от ума. Ной ответил: «Хитрый найдет удобный путь, но направление укажет ему умный». Ответ так пришелся Эмзаре по сердцу, что она запомнила его и повторяла время от времени.

– Я хотел бы остаться наедине с тобой, отец, – попросил Иафет.

– Говори при всех! – ответил Ной. – Все мы одна семья, и не должно быть у нас тайн друг от друга, особенно сейчас! Время разговоров с глазу на глаз прошло, сын мой. Говори при всех и говори сейчас, ибо слишком долго скрывал ты то, что скрываешь!

– Раз ты велишь, отец, то я скажу, – помедлив, ответил Иафет и уже с каким-то отчаянием повторил: – Я скажу все! Я видел тебя отец в то самое утро!

– То самое утро, это утро, когда убили несчастного Ирада? – уточнил Ной.

Иафет кивнул. Пальцы рук его, лежавших на столе, задрожали, и Иафет убрал руки под стол.

– Редко в какое утро ты не видишь меня, сын мой, – сказал Ной. – Разве что я уйду куда-то очень рано, пока все спят, или ты уйдешь. Что особенного в том, что ты видел меня утром? Объясни!

– Я видел тебя на поле, отец, – тихо, почти шепотом, сказал Иафет и по тому, как менялся цвет лица его с красного на бледный, и по тому, как смотрел он вниз перед собой, избегая поднимать глаз, можно было догадаться о том, что слова даются ему с великим трудом. – Я видел тебя на поле Ирада, видел, как ты подошел к нему…

– Не было такого! – удивился Ной. – Ты что-то путаешь, сын мой. Не видел я Ирада в день его убийства, не подходил к нему и не разговаривал с ним. Хам видел его, а не я. Верно я говорю, Хам?

– Верно, – подтвердил Хам. – Я видел Ирада и говорил с ним!

– Но я видел тебя, отец, – повторил Иафет (он по-прежнему говорил тихо и не поднимал взора), – тебя, а не Хама. Я видел, как ты подошел к Ираду, видел, как вы разговаривали недолго, видел, как он обернулся и…

Иафет умолк.

– Говори же! – подбодрил его Ной, уже догадываясь, что он услышит.

– Я видел, как ты взмахнул рукой и Ирад упал, а потом ты быстро ушел прочь!..

Женщины дружно ахнули, Шева еще и зажала рот рукой, словно сдерживая крик. Хам издал звук, похожий на кашель, а Сим стукнул кулаком по столу, не очень сильно стукнул, но тяжелый стол, который можно передвигать только вдвоем, дрогнул.

«Вот, делали на века, – машинально подумал Ной, – а придется бросить».

Стол сделал из дуба еще дед Метушелах. Наверное, делал и представлял, как стол будет служить многим поколениям потомков.

«Погрузим стол на повозку и отвезем к Ковчегу, – решил Ной. – Хороший стол нужен всегда, и в Ковчеге для него найдется место. Да и как обойтись без стола? А как обойтись без памяти?»

Было не совсем уместно думать о столе, когда сын твой рассказывает о том, как ты убил, хотя ты не убивал, но что поделать – мысли приходят, не спрашивая дозволения.

– Я подбежал к Ираду, но он был уже мертв, а из спины его торчал нож, – продолжал Иафет. – Я понял, что помочь ему не смогу. Тогда я тоже ушел и не помню, где я ходил, поскольку пребывал в смятении… И с тех пор я думал о том, что мне делать и как мне жить с тем, что я видел…

«Как я раньше не догадался! – не удивился, а ужаснулся своему скудоумию Ной. – Ведь мог же, мог! Обязан был догадаться! Бедный Иафет! Каково ему было жить с такой тяжестью на сердце? Вот почему он не захотел ничего говорить, когда мы сидели в яме! Он пытался выгородить меня, а я подозревал его! А что он думал обо мне?! Не иначе как считал меня искуснейшим из лицемеров и хитрейшим из притворщиков, ведь я столько говорил об убийстве Ирада! Бедный Иафет! Глупый Иафет, глупый, несмотря на свой ум! Почему бы не прийти сразу ко мне и не рассказать?! Сколько времени потеряно! Сколько напрасных страданий!»