Дмитрий Щербинин - Заре навстречу Страница 43

— Что, зарегистрировать его? — спросил этот, похожий на крысу полицай.

Но тут в боковом коридоре, где было совсем темно, зашевелилось нечто, и вот уже вышагнуло из мрака некое отвратительное создание. Сначала Вите даже показалось, что это вообще не человек. Тьма не хотела отступать от этого существа, и принесённые из чёрного коридора тени ещё оставались в каждом его контуре. И сначала Вите показалось, что у существа этого не было глаз, но потом он понял, что глаза всё-таки были, но они совершенно ничего не выражали — запредельная пустота была в этих глазах.

А ещё Витя Петров понял, что у этого существа всё-таки человеческие очертания: у него были руки, ноги, голова и туловище.

Ну а полицаи узнали одного из своих начальников, и вытянулись перед ним.

Сидевший за столом крысоподобный полицай пискнул:

— Здравствуйте, товарищ Захаров!

— Какой я тебе «товарищ»?! Вот я тебе дам «товарища»! — заорал Захаров.

Крысоподобный полицай задрожал, и пискнул:

— Простите, господин Захаров; привычка, знаете ли, с годами выработалась. Ведь столько лет в Советских учрежденьях проработать пришлось, а там всё товарищи, да товарищи…

— Дисциплина должна быть вот такой! — вскрикнул Захаров и показал свой большой, и затвердевший от частых наносимых им ударов кулак (но всё же этот кулак был не таким огромным и потемневшим от въевшейся в него крови, как у Соликовского).

И Захаров продолжал грозно-наставительным тоном:

— Слышали уже — у Соликовского гости немецкие.

— Слыхали. Слыхали.

— Распекают его. Говорят, что плохо мы с партизанами боремся.

Тут один полицай произнёс голосом испуганно-подобострастным:

— Так ведь только прошлой ночью тридцать два коммунягу на тот свет отправили!

— Этого мало. Всё равно, партизаны досаждают. Агитацию ведут. Листовки расклеивают. Да вы и сами всё это знаете…

Полицаи стали хмурыми. Они понимали, что раз немцы распекают Соликовского, так в конце-концов от Соликовского достанется им…

И тот полицай, который держал Витю Петрова, так сильно выкрутил ему руку за спиной, что юноша тихо вскрикнул.

Только тут Захаров обратил на него внимание, и спросил:

— А это кто такой?

Молодой полицай вскрикнул:

— Вот, господин начальник, извольте доложить: словили буяна, ломился к нам в ворота, требовал свидания с отцом.

Захаров уставился своими маленькими, заплывшими от постоянного пьянства, подлыми глазками на Витю, и спросил:

— А кто твой папаня?

— Мой отец, Владимир Петров, — прямо глядя в глаза врага, ответил Витя.

На лице Захарова появилась мерзкая улыбка, но он отвернулся от Вити, подошёл к столу, и начал перебирать лежавшие там бумаги. Он всё ещё ухмылялся, и говорил медленно:

— Помню твоего отца. Мы его много мутузили, но так он ничего нам и не сказал.

— Где мой отец?! — крикнул Витя Петров.

— Жаль, поздно ты пришёл, а то показали бы мы тебе твоего отца. Вряд ли бы ты его узнал, ведь мы над ним хорошо поработали. Но это бы тебе страх и уважение к нам внушило. Понял ты, щенок, выкормыш партизанский?!

Так с неожиданной яростью заорал Захаров, и вдруг двинул своим большим кулаком по столу, так что сидевший там крысоподобный полицай вскочил и затрясся.

Но вот вновь Захаров перешёл на умиротворённый тон. Он по-прежнему не глядел на Витю Петрова, а только на бумаги, и говорил:

— А убили мы твоего папашу. Нет его больше, понял?! И ты на меня так не гляди, понял?! Понял?! — так и не решаясь вновь глянуть на Витю Петрова, вскрикивал Захаров.

И тогда Витя Петров, понял, что его отца действительно больше нет, что его казнили. И те чувства, которые охватили его прошлой ночью, когда вышел он на двор, и в вое осеннего ветра слышал голос своего отца и других людей — эти чувства стали для него совершенно понятны.

И тогда Витя заскрежетал зубами, и с титанической силой рванулся на Захарова; ему удалось вырваться из сильных рук полицаев. Но Захаров предчувствовал, что этот паренёк броситься на него, и он успел отдёрнуться в сторону.

И Витя Петров врезался в массивный стол, так что лежавшие на столе бумаги посыпались на пол.

Витю схватили, начали бить, но он не чувствовал боли от этих сильных ударов, потому что душевная боль была гораздо сильнее.

Но вот один из полицаев спросил у Захаров:

— Что с ним делать?!

— С этим то? — переспросил, всё ещё опасаясь глядеть на Витю, Захаров. — Да выкиньте вы его отсюда. И запомни, если по стопам своего папаши пойдёшь, то кончишь также, как и он. Ты понял, щенок?! Понял, я спрашиваю?!

Так орал, всё ещё не решаясь взглянуть на Витю, Захаров; а Витя ничего не отвечал. Он рвался к своему врагу; жаждал вцепиться ему в горло, и четырём здоровенным полицаям едва удавалось его удержать…

Полицаи вытащили Витю во двор тюрьмы, там нанесли ещё несколько сильных ударов, и, наконец, выкинули за ворота, пообещав на прощанье:

— Будешь против нас выступать — все кости поломаем.

Витя Петров так и не терял сознания, но всё же то состояние, в котором он пребывал после посещения тюрьмы, можно было назвать полубессознательным.

Он медленно брёл по какой-то Краснодонской улице. Уже темнело; и завешенное тучами небо имело цвет темно-серый, но в некоторых местах, где тучи были особенно плотными — обретало цвет совершенно чёрный. А ещё в некоторых местах между тучами имелись глубокие складки, и из них исходило тёмно-багровое свечение. Но дул беспрерывный, несущий сухие листья ветер, и это небесное полотно тоже пребывало в постоянном движении: шурша и вздыхая, неслось оно над Краснодоном, над всей Донецкой степью.

И больно, и страшно было на душе у Вити Петрова. Вновь и вновь приходило невыносимо болезненное осознание того, что враги убили его отца.

И Витя нисколько не боялся того, что он передвигается по Краснодонским улицам в неположенное время, — ведь уже начался комендантский час. Он не боялся полицаев, которые могли попытаться его остановить, он даже очень хотел встретиться с полицаями, чтобы броситься на них, чтобы вырвать из их рук оружие и перестрелять всех этих гадов.

Он не понимал, по какой улице он идёт — это было ему совершенно безразлично, но вот — наконец-то! — на дальнем конце улицы тонкой белой нитью прорезался свет от фонаря. Конечно же, там были полицаи! И Витя, сжав кулаки, устремился туда.

Но тут рядом скрипнула калитка, и знакомый голос позвал:

— Витя? Это ты?!

Витя Петров остановился, резко обернулся, и увидел лицо своего друга Анатолия Попова. Это одухотворённое, иконописное лицо было высвечено газовой лампой, которую Анатолий поднёс к своему лицу. И, благодаря этому свету, который выхватывал его доброе, одухотворённое лицо из мрака, Анатолий напоминал персонажа из какой-то волшебной, прелестной сказки.

И, глядя на лицо своего школьного товарища, Витя Петров вдруг прослезился, и проговорил шёпотом:

— Толя…

А Толя Попов, говорил:

— Витя. Я очень рад тебя видеть. Но что же ты ходишь по этим улицам в такое время? Пойдём…

— Да. Хорошо, — устало вздохнул Витя Петров.

И они прошли в дом Поповым, куда Анатолию и его семье было разрешено вернуться, потому что те немецкие офицеры, которые стояли и гадили у них, теперь уехали под Сталинград, куда вообще стягивалось огромные силы вражьей армии…

Сестра Анатолия, и его мама спали в соседней горенке, но так как перегородки были тонкими, то всё было слышно, и друзья говорили шёпотом.

Толя Попов уступил Вите свою кровать, а сам уселся рядом, на стуле. Витя лежал поверх одеяла в своей украинской рубашке, а свет керосиновой лампы, которую Толя поставил на столе, высвечивал и его исполненное внутренней трагедии мрачное лицо, и доброе лицо Анатолия Попова.

Вот Анатолий попросил:

— Витя, пожалуйста, расскажи, всё что случилось.

И Витя шёпотом начал рассказывать и о тех чувствах, которые пришли к нему последней ночью, и о том, что увидел и услышал он в тюрьме.

А потом произнёс так громко, что его могли услышать в соседней горнице:

— Мы должны бороться. Мстить надо, Толя.

Попов приложил палец к губам, и прошептал:

— Прошу — тише.

— Да, конечно, — Витя всхлипнул. — Но ведь мы должны, и мы будем мстить.

— Да, конечно. Витя, ведь то о чём ты рассказал — о казни наших людей, это не может остаться безнаказанным. За каждую каплю нашей крови, за каждую слезу заплатят они. И ты знай, Витя, что есть товарищи, которые полностью разделяют твои чувства, и которые уже начали борьбу.

— Ведь ты познакомишь меня с ними. Да, Толя?

— Ну, один из этих товарищей сидит рядом с тобой.

— Толик, — улыбнулся сквозь слёзы Витя Петров.

— Да. Мы, первомайские ребята уже начали борьбу, мы распространяем листовки…