Дереник Демирчян - Вардананк Страница 44

Хосров испугался; он хотел было позвать на помощь, но Гют схватил его за ворот.

– Если пикнешь – убью как собаку! Будешь знать, как бить моих людей, да еще в моем присутствии!..

– Ну что, почувствовал армянскую силу? – подбежал к нему Кодак. Он тоже хотел ударить Хосрова, но Гют отбросил его в сторону и приказал Хосрову:

– Ступай распорядись насчет коней, пока я кончу завтракать!

Хосров выбежал из покоев. Он был так напуган, что сейчас же бросился исполнять приказание Гюта. У него мелькнула мысль сбежать, опередить Гюта, но он побоялся, что тот его догонит. И, как всегда бывает в подобных случаях, он испугался больше, чем нужно было, и подчинился.

Предутренние облака уже разошлись, и в просвете между ними выглянуло солнце. Гют приказал подавать коней. После всего, что произошло, Кодак решил не оставлять хозяину своего запасного коня.

Когда они, выйдя на балкон, собирались спуститься вниз, показался Вшнасп. Он с интересом оглядел Гюта, который сдержанно приветствовал его. Вшнасп ответил на привет и многозначительно сказал:

– Перенес беспокойство, князь?..

– Да, пришлось прибить это животное! Он пристойно вел себя в пути; не знаю уж, что с ним случилось в этом караван-сарае, – дерзнул поднять руку на одного из людей марзпана… Ну, пребывай с миром! – И, обращаясь к Хосрову, сказал повелительным тоном: – Ступай вперед!

Хосров вышел. Вшнасп, не знавший, как ему отнестись к словам Гюта, смог лишь пробормотать:

– Иди с миром!..

Посольство выехало.

Кодак удовлетворенно молчал. Он был рад, что Гют выка зал свой нрав. Хорошо зная Персию, Кодак знал также, как трус ливы персидские чиновники перед людьми сильными.

Немного спустя он обратился с вопросом к Хосрову:

– Доберемся в два дня, как полагаешь?

– В полтора доедем, – ответил Хосров с наружным смире! нием, хотя и было ясно, что он затаил месть.

«Псам кину тебя на съедение! Подожди только!» – повторял в уме Кодак. Покачиваясь в седле, он, чтоб разозлить Хосрова стал громко напевать какой-то церковный мотив.

Вдали, влево от дороги, что-то чернело. Было похоже на ка раван, но очень многолюдный.

Гют стал вглядываться.

– Да это войско, государь! -высказал догадку телохранител!

Действительно, вскоре стало видно, что это идет войско. О пахи устало поднимали глаза на Гюта, отдавая ему честь. Гю остановился, чтоб пропустить их.

– Куда вы направляетесь? – спросил он.

– В Апар, господин, – ответил тот. – На войну с кушанами.

Воины были молоды, но медлительны в движениях. Их помятые лица свидетельствовали одновременно и о распущенности их нравов и о бесконечных трудных походах. Они были обожжены солнцем и обветренны, черны и грязны, покрыты потом и пылью. Тяжело ступая и раскачиваясь на ходу, они тоскливыми и грустными глазами оглядывали путников.

– Спят на ходу, – заметил Кодак. – Нет в них живости наших воинов.

– Но бьются они неплохо, – возразил Гют. Кодак с особенным интересом изучал всадников и, как сын смотрителя конюшни, глазами знатока рассматривал коней.

– Бабки у коней толсты, но кони не выносливы, как наши! Гют глядел задумчиво и невесело.

– Дело не в этом, – они сильны численностью своей! Этим они покоряют весь мир.

Войска прошли. Кодак стал излагать свои соображения. Гют не препятствовал ему, потому что они говорили по-армянски, да и беседа как бы скрашивала дорогу.

– Все это – признак войны. Азкерт теперь будет решать быстро и без снисхождения? – говорил Кодак.

Гюту была известна сообразительность старика в подобных делах, и он задумался над словами Кодака. Не станет он слушать объяснений. Будет расправа, и суровая! – продолжал Кодак. – С ним у нас ничего не выйдет. Наша надежда – Михрнерсэ.

– Чем же лучше Михрнерсэ? – спросил Гют.

– Указ составлен по его повелению. Ведь это он писал, увещевал, а в конце и требовал или ответить по пунктам, или явитьсяко двору. Пока соберется суд, мы выиграем время…

Соображение это показалось правильным, и Гют согласился с ним.

– Главное – сперва увидеться с Михрнерсэ, заручиться его покровительством, – заключил Кодак. – Но если дело дойдет до царя царей – мы пропали. Война с кушанами, вероятно, разъярила его.

Они ехали позади войска.

Гют приказал обогнать. Пришлось отъехать довольно далеко, пока, опередив колонну, они смогли поскакать вперед.

Князь Артак Мокский и нахарар Рштуни выехали довольно поздно. Артак торопил нахарара, но тот под предлогом нездоровья и усталости все оттягивал отъезд.

Дорога шла через горные перевалы и плоскогорья. Гора, за нею другая, затем третья – и в некий день завершится для Артака этот долгий путь. Он не разговаривал, он мечтал.

Замкнулся в себе и нахарар Рщтуни, сторонившийся Артака, так что оба были довольны.

Бдительность Артака усыпляло одно обстоятельство: это было его отношение ко всему, что имело отношение к Анаит. Он прощал нахарару Рштуни его грубость, пренебрежительные интонации и недружелюбие, так как считал его человеком близким, родным. Артак не мог отделять враждебные друг другу явления: Анаит – от нахарара Рштуни, свою любовь – от войны, от дела сопротивления и ответного послания персидскому царю. Чувство любви захватило его, затуманивало его мысли, усыпляло его. Нахарар Рштуни, много передумавший в Арташате и ехавший домой с совершенно иными намерениями, чем Артак, глядел на своего непрошеного спутника с чувством неприязни. Он решил избавиться от Артака при первой возможности, тем более что, согласно решению Васака и его приверженцев, должен был внедрить у себя дома культ поклонения огню. Ему было поручено вносить всюду, где это было возможно, раздоры и силой подавлять сопротивление персам.

Артак со страстью отдавался волновавшим его думам. Война казалась ему чем-то отвлеченным, каким-то тяжелым кошмаром, и только Рштуник был реальностью. Артак слышал уже благоуханное, дыхание этой страны – влажное, слегка соленое. Оно влекло, манило его.

И вот внезапно, точно из-под земли, показалось светло-голубое, как небо, Бзнунийское море.

Артак вздохнул, его глаза увлажнились: он стосковался по морю. Вспомнились сказки старой няни, мечты детства…

Долго ехали они – день, два… Синяя даль наверху, синяя даль внизу опьяняли Артака. Проехали Арцруник и, наконец, вот он – Рштунинский край!

Было уже темно, когда они подъехали к замку князя Рштуни. Сумрачно и негостеприимно глядел на них похожий на скалу замок. Ни один луч света не золотил его темных стен.

Басом залаял сторожевой пес, что-то метнулось у ворот, какие-то тени кинулись к неистово лаявшему псу.

– Кто там?

– Отворите князю! – отозвался один из телохранителей.

Сторожа придержали пса, одни из них забежал вперед и приказал открыть ворота. Со стесненным сердцем оглядел Артак двор. Тьма, тишина – ни малейшего проблеска жизни. Не ужели ее нет здесь?.. Но ведь она, может быть, и не здесь, а в доме отца. Как он не подумал об этом?

Они спешились. На террасе показались какие-то женшдны, они подошли ближе.

– Князь! – послышался шепот одной.

– И князь Артак с ним! – добавила другая.

Принесли светильники. Мрак, ревниво охранявший от Артака неведомые тайны, отступил. Артак огляделся: народу было много, но Анаит не было. Ясно, ее нет в замке.

– Соблаговоли пожаловать в покои! – пригласил нахарар Рштуни.

Артак последовал за ним с тяжелым сердцем. И тач как не было той, от которой он ждал ответа на мучивший его вопрос, он напряг слух, надеясь хоть что-нибудь – хотя бы одно слово – услышать о ней. Но так и не услышал ничего. И понимая, что расспрашивать невозможно, он впал в уныние и даже не заметил, как все поднялись по лестнице и вошли во внутренние покои.

Обычно немногословный и даже неприветливый, нахарар Рштуни проявил приличествующую случаю любезность и приказал оказывать гостю услуги и заботу. Нахарар даже стал шутить. Но Артак точно ничего не слышал; он равнодушно умылся и прошел в покои, куда был подан ужин.

– Эх, устали мы! – сказал нахарар Рштуни. – Пора и отдохнуть!

Беседа не занимала Артака. Его терзали сомнения. Каменное молчание, невозможность услышать хотя бы что-нибудь, относящееся к Анаит, действовали на него удручающе. Из перешептываний и переглядываний некоторых слуг он заключил даже что С Анаит стряслось несчастье. Артак настолько растерялся, что не смог учесть простого, но важного обстоятельства: никто ничего от него не скрывал, – хотя бы потому, что никто не знал его заветной тайны.

Но почему же все молчат?..

Но вот, наконец, заговорили.

– Поправилась госпожа? – спросил нахарар Рштуни.

– Поправилась, государь, – ответил дворецкий.

– Очень хорошо! А мать моя?

– Благодарение богу, здорова и Старшая госпожа.

– Из домашних никто не болеет?

– Никто, государь… – чуть замялся дворецкий. «Значит, ее нет здесь!» – подумал Артак, и эта мысль обожгла его.